Третья часть Вторая часть.
+1200
+500
+700
+897 Ну думаю, детально описанное изнасилование здесь никому не нужно, так что обойдемся без манямбы)
+ 858

запись создана: 21.04.2019 в 07:22

Про работушку!!!

Сегодня в два часа ночи звонок. звонит мама ученика. Я сначала решила трубку не брать, потом думаю: ну не совсем же люди отбитые, неужели случилось что-то? Случилось. Мама говорить не может, рыдает: мальчик не пришел домой. Пятый класс. В голове сразу самое плохое.
Так-то у нас край тихий, всё больше по пьяни жесть случается. Вот недавно: одна гражданка решила разбудить пьяного сожителя, дернула его за ногу, он её пнул, попал в лицо, выбил ей зубной протез. Протез попал в горло, она задохнулась. Ну вот что это?
Но страшные эпизоды тоже были. Несколько лет назад девочка пропала. Потом еще одна. Помню, как добровольцы по лесам ходили, искали тела.

В общем, я разговариваю с полицией, с кем мальчишка дружил, даю все телефоны, пишу детям, родителям, коллегам - все на ушах. Спать, естественно, уже не могу. Ну какой спать?

В четыре утра выясняется: этот товарищ остался ночевать у одноклассника!!! Завтра буду убивать обоих. Сначала обниму - потом убью.

Работушка любимаяВсё-таки не пойму я некоторых родителей. Вызываем в школу маму пятиклассницы, девица удивительно наглая для своих лет. На уроке буквально делает, что хочет, на любые замечания фыркает, закатывает глаза. К уроку готова через раз. Объясняем родительнице, как обстоят дела, причем особо нажимаем на то, что, во-первых, девица мешает остальным, во-вторых, девочка далеко не глупая, но весь потенциал обратиться в пшик, если не изменится отношение. И тут мама открывает рот и возмущается что ей: а) Никто не помогает воспитывать дочь! б) Она ждёт помощи от школы уже третий год. в) Как мы смеем её отчитывать г) Она свою дочь бить не будет, потому что она хорошая мать.
Мы зависаем, потом пытаемся объяснить, что мы не отчитываем, а информируем, бить ребенка не надо, с ним надо разговаривать
и в школе есть два психолога, обращайтесь.
Дальше совсем чудный диалог.
Мы: У нас очень хороший психолог, приходите к ней на беседу.
Мадам Мать: Я не знаю, когда он принимает!!!
Мы: Расписание на двери кабинета.
Мадам Мать: Там два психолога! Я не знаю, кому, куда и что!!!
Мы: Так откройте дверь и спросите.
Мадам Мать: Ну знаете!!! Елизово - город маленький, начнут потом всякое говорить...
Мы: Бля! Сука!!! Психолог не психиатр!
Мадам Мать: И вообще! Я занята! Я хорошая мать! Мне никто не помогает!!!


Вот не знаю, как к таким родителям относится. Что значит, ей никто не помогает воспитывать ребенка? А кто ей должен помогать? Трудовик?

Зашла сегодня на ЛитРес, а там новая фишечка. Теперь можно прочитать не просто ознакомительный фрагмент, а черновик (!) текста.
ЧЕРНОВИК!!!! Так и написано, мол, автор написала уже пять страниц текста, можете ознакомится за денюжку.
Авторы охренели или ЛитРес??? Серьезно? Пять страниц текста с душераздирающим названием "Насильник" настукала и выкладывает?
Я не представляю, чтобы кто-то из серьезных (нормальных) авторов такое творил. Так и хочется сказать: Иди к нам на Фикбук, детка!

Не фиклом единым, как говорится.
Приближается Пасха. Знакомые кондитеры выкладывают в инстаграмм рекламу куличиков, но мне охота самой поиграться.
Итак. Рецепт от шефа Энди. По его словам, простой. Но это ОН так говорит.
andychef.ru/recipes/old-kulich/

Рецепт от него же, уже какой-то хитровыпеченный. Но интересно.
andychef.ru/recipes/new-kulich/

Рецепт от Насти Рубик Кулич на топленом молоке. Я пекла в прошлом году, все остались довольны.

Обожаю свою работу))
Сегодня тот день, когда я взяла себя за шиворот и поволокла к стоматологу на плановый осмотр. Вот ведь пакость какая: я знаю, что больно мне не сделают, но ужасно боюсь. Наследие советской стоматологии, когда единственной анестезией было слово "Потерпите!!!!".
Меня осмотрели, потом поубирали зубной камень, а перед этим обкололи всю нижнюю челюсть, потому что зубы у меня ужасно чувствительные. И вот иду я после процедуры в кассу, нижняя губа раздута, челюсть онемела, ладошки потные, коленки еще дрожат и вообще легкая заторможенность, и мне внезапно:
- Ой! Здрасьте, Марь Иванна!!! Ну как там моя дочурка?

Бл... Мама ученицы сидит за кассой. Милая, улыбчивая.. Предложила звонить, если острая боль, но все равно ужасно неудобно)

Впрочем, это еще ладно. Коллега рассказывала, как однажды на папу-гинеколога напоролась))
Представляю голос из-под коленки:
- Ой! Здрасьте! Ну как там мой сынуля??

- Коль, похавайте с нами
- Нет, извините я боюсь у вас очень много сожрать...

Когда узнал, что в любимом фандом есть пейринг, который называется ТЕРЕБИНХ!

Только голову запрокинь
бета Inndiliya
Описание: Меньшиков абьюзит Петрова в альтернативном советском будущем.
7 Меньшиков встретил его на подъездной аллее, вышел навстречу с телефоном в руке:
— Ты что творишь! Ты на спидометр смотрел? — начал он тоном, в котором Саша безошибочно распознал холодное бешенство, но осекся, посмотрел внимательнее.
— Саша? Что-то случилось?
— Нет. Просто… Просто, — он не знал, что придумать, да и сил врать и притворяться не было, — Просто шел мимо театра, а там монумент устанавливают… Вместо Чайки, вот и накатило.
Он сказал первое, что пришло в голову, подумал, что, наверное, надо как-то постараться, изобразить скорбь, но не смог, вместо этого, просто качнулся вперед, опустив голову. Его тут же подхватили, не дав упасть.
— Ну что ты, Сашенька, — Меньшиков бережно покачивал его в объятиях, — это жизнь. Я и забыл какой ты у меня мальчик…
— Какой? — Саша уткнулся плечо, радуясь возможности спрятать лицо.
— Без кожи будто, — Меньшиков повел его к дому, продолжая обнимать за плечи, он был теплый, надежный, да и сам дом вдруг показался Саше уютным, теплым и безопасным пристанищем. Пусть и клетка, но золотая и не навсегда.
— Нельзя так жить, Сашенька. Или артисты по-другому не могут?
— Я по-другому не могу, — Саша сам потянулся с поцелуем. — Спасибо, Олег Евгеньевич. Я в порядке уже.
Той ночью Меньшиков его больше не расспрашивал, не ругал, не пытался обнять. Одетый в пижаму, застегнутый на все пуговицы, снова читал в мягком свете настольной лампы, поглядывая изредка поверх очков на крутящегося с боку на бок Сашу.
Когда Саша в очередной раз задел его локтем и пробормотал извинения, отложил книгу, притянул к себе, осторожно подул в переносицу:
— Дурные мысли отгоняю, — и улыбнулся вдруг. Совсем по-человечески, немного грустно. Саша затих, он уже принял решение. В цирк он больше не пойдет. Бред, что услышал, забудет. И будет жить, как жил. Точка. С этим решением и заснул.
А утром все было как всегда. Завтрак в залитой солнечным светом столовой, Меньшиков, одной рукой листающий новости на планшете, другой рассеянно треплющий Сашу по волосам.
— Выспался, Сашура?
Горячий вкусный кофе, хрустящие гренки. Все знакомо, все привычно и главное, безопасно.
— Я тут подумал, Сашенька, что тебе всё-таки отдохнуть бы не мешало. Возьмёшь отпуск. Бессрочный. — На Сашу Меньшиков не смотрел.
— Олег Евгеньевич… А репетиции?
— Репетиции. — Меньшиков пожал плечами, отложил наконец планшет. — Я думаю, расти тебе пора, мальчик мой. Этот театр тебе маловат, нужно двигаться дальше.
— Куда двигаться?
— Почему бы не в кино? У меня тут недавно один очень известный режиссер интересовался, что думает актер Петров по поводу кинематографа. Я сказал, что ты настроен положительно.
— У вас спрашивали?
— Естественно. А у кого еще? — удивился Меньшиков. — Да ты не переживай так, сначала
отдохнешь, потом на пробы сходишь. Роль получишь, не главную, но приметную. А потом глядишь и актер Петров — не просто звезда театра имени Ермоловой, а звезда кино всего Советского Союза!
— Все, Сашура, мне пора.
Меньшиков поднялся, одернул китель, поцеловал Сашу в макушку:
— Да ты не рад, что ли? — потянул за волосы, запрокидывая лицо, пытливо вгляделся.
— Я рад, Олег Евгеньевич, просто неожиданно все… Я не думал, что вот так…
Меньшиков усмехнулся, очертил губы подушечкой большого пальца:
— Я все решу, Саша. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться.

Меньшиков ушел, а Саша все сидел за столом, оглушенный свалившимися на него новостями. Он даже не мог понять, что чувствует, что должен чувствовать. Прежний Саша был бы в восторге от возможности сняться в кино и в бешенстве, что его просто взяли и передвинули в нужное место, как фигурку на шахматной доске. Но это прежде…
Он встал, оставив недоеденный завтрак на столе, пошел в ванную и остановился перед большим зеркалом, оттуда из призрачного зазеркалья на него смотрел кто-то, кто не был Сашей Петровым, жалкий, трусливый двойник с прозрачными глазами. Просто оболочка, сухая, пустая. Конфетный фантик…
Жалкий, трусливый, ни на что не способный, ни к чему не годный, пешка, которую двигают все, кому удобно…
В висках вдруг быстро и остро закололо мелкими раскаленными иглами, грудь сдавило так, что вдохнуть невозможно, весь мир сосредоточился на одном: ненавистном двойнике из зеркала, в которого он превратился, двойнике, которого не должно было быть, которым он не должен был становиться.
Саша и сам не понял, как вышло, просто он ухватил с полки тяжелый флакон туалетной воды и с приглушенным яростным воплем швырнул в никчемное трясущееся существо, глядящее на него.

Когда звон от осыпавшегося на пол зеркала стих и существо исчезло, стало легче. Прибежавшей на грохот горничной Саша и объяснять ничего не стал, просто отмахнулся и ушел к себе одеваться.

Когда он увидел разноцветный шатер, то выдохнул с облегчением: боялся, что приедет и ничего не найдет. Ни цирка, ни Бинха с его невозможным чудесным предложением. Но все было. Даже Бинх будто и не уходил после вчерашнего разговора, сидел на бортике манежа, наблюдал на парой акробатов. Что-то говорил им на французском, судя по тону — подшучивал, они отвечали посмеиваясь, увидев Сашу замолчали, косясь в его сторону со сдержанным любопытством.
Бинх молча приподнял свой цилиндр, приветствуя.
— Я хочу знать всё. Про маму. Про тебя. Про то, что ты вчера предложил, про…
— Побег, — Бинх, довольный, кивнул. — Конечно. Я вот знал, что ты придешь! Ты вчера кричал на меня, а я точно знал: Саша придет. Не сможет не прийти, — и он улыбнулся открытой, очень обаятельной улыбкой.

— Понимаешь, Саша, мама твоя очень красивая, ты вот на нее похож, но что еще важнее есть в ней — что-то такое. Внутренний свет, что ли. Это как…- Бинх задумался, потом щелкнул пальцами, — ну вот как идешь ты промозглым осенним вечером по улице, и вдруг распахивается дверь маленького кафе и на тебя веет теплом и ароматом кофе, и шоколада, и сдобы с ванилью. Слышатся голоса, смех. И ты не можешь пройти мимо. Так и мама твоя, мимо нее нельзя пройти мимо, каждому хочется постоять, отогреться. Мне было двенадцать, когда папа привел ее в наш дом, но даже я видел этот внутренний свет.
Бинх замолчал, разглядывая Сашу:
— В тебе он тоже был. Раньше. Сейчас меньше.
Саша только махнул рукой нетерпеливо — было, не было. Какая разница-то теперь!
— Замуж ее выдали рано, только-только 18 исполнилось. Вышла, чтоб из дома убежать, думала, что легче станет, но вот не сложилось у нее с твоим отцом. Она о нем очень мало говорила, но я понял, что он был старше и что хуже — слишком уж серьезным, что ли… Приземленным, вроде и не пьет, и не бьет и любит, а тоска такая, хоть в петлю… А ей хотелось праздника.
— Ну да! — не удержался все-таки Саша. — А тут ребенок еще… Не до праздников.
Бинх иронии или не услышал, или не обратил внимания:
— Ну да! — энергично кивнул. — Она мне как-то призналась, что глянула в зеркало и испугалась: смотрит оттуда какая-то тетка. Брови нахмурены, губы сжаты, в глазах тоска. А её настоящей словно бы и нет. Понимаешь?
— Понимаю.
— А потом она пошла в цирк с тобой, отец подобных развлечений не любил, так что… — Бинх улыбнулся. — Дальше, как в песне: мужчина видит женщину, женщина мужчину, любовь и все. Я думаю, что она влюбилась не только в моего отца, а во все это… — он широким жестом обвел манеж, ряды зрительских кресел… — в другую жизнь, в вечный праздник. И… и сбежала.
— Сбежала в новую жизнь к новому мужу и новому ребёнку! — Саша только сейчас вдруг понял, — Александр Бинх? Ты тоже Саша?
— Да, маме очень нравилось такое совпадение.
— Как удобно! — обида кислотой разъедала внутренности, — Заменила одного Сашу на другого!

— Я думаю, тебе сейчас стоит думать о своем выборе, а не о ее, — проницательно заметил Бинх. — Ты ведь выбрал уже?

Саша подумал о театре, о ребятах, о зрителях. О Меньшикове. О хрупком и не вполне понятном равновесии, возникшем между ними в последнее время. Проглотил вставший в горле комок и медленно кивнул. Он выбрал. Бинх ждал ответа, тут простым кивком не отделаешься: есть вещи, которые нужно произнести вслух, только после этого они станут реальными.

— Я не хочу так жить, — слова выдирались из горла с трудом. — Я не могу больше так жить.

— Ты и не будешь, — пообещал Бинх. — У нас осталось три выступления, вечером после последнего мы уезжаем. — Он вдруг сгреб Сашу в охапку, выдохнул на ухо, — продержишься три дня?

Он продержался.
Когда возвращался, поминутно одергивал себя, снижал скорость, потом опять вдавливал педаль газа в пол, в результате ехал странными рывками, парковался тщательно, словно новичок, а потом вовсе замер. Меньшиков ждал на террасе, задумчиво щелкал зажигалкой.
Щелк-щелк…
— Галя сказала, что зеркало в ванной, — пауза, — разбилось.
— Я разбил. — Сказал Саша и добавил. — Случайно вышло.
— Случайно, — Меньшиков снова щелкнул зажигалкой, подошел к Саше. — Ну разбил и разбил, пусть его. — он мягко обвел пальцем сашины скулы. — Как погулял?
— Хорошо, — Саша не осознавал, что опустив ресницы, сам прильнул к ласкающей ладони. Когда он успел привыкнуть? — Мне надо было все обдумать. Про кино… И что из Ермоловки нужно уходить.
Меньшиков втянул воздух сквозь стиснутые зубы:
— Саша. — Ласкающие пальцы придержали за подбородок, — посмотри на меня.
Саша послушно поднял взгляд.

— Мальчик, я хочу для тебя самого лучшего, ты ведь это понимаешь? — он дождался кивка и продолжил, — Ермоловка… Ты ее перерос, взял, что мог. Тебе может показаться, что ты не готов уйти из театра, но поверь, Саша, я знаю, как для тебя лучше, ты понимаешь?
— Понимаю.
— Я просто хочу, чтоб ты был счастлив, мальчик мой, — Меньшиков обхватил его лицо ладонями, — Ты мне веришь?
— Верю.
Лгать оказалось удивительно легко, потянуться и поцеловать первым тоже, Меньшиков ответил на поцелуй с отчаянной страстью, ухватил за руку, потянул в дом.
— Саша, ты только верь мне, мальчик, только верь.

Следующие три дня прошли в каком-то странном лихорадочном угаре, внутри у Саши неотвратимо, неостановимо скручивалась пружина, она все сжимала и сжимала тугие кольца. Он, не занятый ничем, бесцельно бродил по саду, по дому, потом устроился в гостиной с ноутбуком, набрал в поисковой строке «Париж, Франция», и зачарованно принялся рассматривать фотографии. Величественный Нотр-Дам, сияющий белизной Сакре-Кёр, узенькие улочки Монмартра и посреди этого средневекового великолепия беззаботные веселые люди. Саша до боли прикусил губу, убеждая себя, что надо потерпеть совсем немного, и он тоже окажется на этих чудесных улицах среди парижан.

— На что засмотрелся? — Меньшиков стоял совсем рядом.
Саша подавил первый порыв закрыть страницу, улыбнулся:
— Да просто смотрю, Олег Евгеньевич. Красиво. Вы про отпуск заговорили, вот и подумалось, здорово бы было куда-нибудь за границу съездить.
— Вот как? — Меньшиков перевел взгляд с сашиного лица на монитор. — Куда-нибудь?
— Да я просто так. — От нарастающей нервозности он заговорил быстрее, на щеках выступил румянец. Дурак! Дурак! А если заподозрит? — Олег Евгеньевич, да я бы и в Крым с радостью! И в Гагры! Я ж нигде не был, кроме Москвы!
— Сашенька, — Меньшиков улыбнулся, присел рядом, обняв за плечи, — неизбалованный ты у меня мальчик, верно? Ну что ты там присмотрел?
Он забрал из похолодевших пальцев мышку, пролистал фотографии. — Франция? Ну что ж. Хороший выбор. Правда, Париж несколько банально, я бы в Прованс тебя свозил. Но и в столицу любви тоже можно.
Внутри все сжалось в ледяную глыбу.
— А… разве так можно? Чтобы в Прованс? И в Париж?
Меньшиков ткнулся носом в ямку между плечом и шеей, глубоко вдохнул:
— Можно. Для тебя все можно, Сашенька, я же говорил, — он прижался губами к чувствительной коже, выцеловывая дорожку к скуле, потом к губам. — Да ты замерз совсем? Сказать, чтоб камин разожгли и отопление включили посильнее?
— Не надо, — нервная энергия, переполнявшая Сашу эти дни, требовала выхода. — Он вцепился в рубашку, потянул Меньшикова на себя, опрокидываясь на спину, — Не надо, Олег Евгеньевич. Лучше с вами… Чтобы вы…
Он увидел, как стремительно чернеют распахнувшиеся в удивлении глаза, еще бы, раньше Саша никогда сам подобной инициативы не проявлял, да еще средь бела дня и не в спальне.
Меньшиков ухватился за край футболки, потянул вверх, обнажая плоский живот, грудь, Саша прикрыл глаза, не сдержал стона, когда по бокам ласково прошлись ладонями.
— Красивый мой. — Меньшиков потянул футболку выше, — снимай.
Наблюдал горящими глазами, как Саша снял футболку, отбросил в сторону.
— Мой красивый послушный мальчик, — подмял под себя, целуя, — понял наконец, с кем тебе лучше?
У Саши щеки загорелись от злости и на Меньшикова, который за игрушку его держит, ведь он решил, что Саша из-за каникул заграничных так стелется сейчас, и на себя, за то, что сам выгибался навстречу ласкающим рукам, сам подставлял шею, под горячие губы, это как танец, давным-давно фигуры разучены, голова не нужна, сплошь инстинкты, а их не приструнишь, не скажешь, что стыдно, что неправильно.
Меньшиков приподнялся, навис, опираясь на локти:
— Ну что ты все смущаешься, Сашенька? Мой скромный мальчик, мой… — поцеловал легко в переносицу, — Нравится тебе? Ну скажи!

Подобных разговоров они в постели тоже никогда не вели, какие уж тут разговоры, когда Саша от страха замирал, только слушал, как Олег ему говорит, куда лечь и как повернуться.
— Нравится, — Саша облизал пересохшие губы, снова потянул Меньшикова на себя, чтобы ближе, чтоб снова поцеловал. Тонкие домашние штаны показались слишком тяжелыми, неудобными, ткань раздражала кожу. Саша попытался подвинуться, но Меньшиков придавил к кровати, не двинешься.
— Ну так покажи мне, как тебе нравится! Расскажи мне, Сашенька.
— Нравится с вами быть… когда вы меня… вот так…
— Что, Сашенька?
— Когда трогаете… Когда ласкаете…
— Где? Здесь? — он царапнул ногтем затвердевший сосок, вызвав у Саши невнятный возбужденный звук.
— Да…
— Или здесь? — ладонью по животу, ниже, на уже твердый член, сжал легонько, но Саша выгнулся, хватая воздух губами, проскулил что-то невнятное.
— Я не слышу, Саша.
— Прошу вас, Олег Евгеньевич, потрогайте меня еще… там!
— Ох, какой же ты у меня! — он не видел, но в голосе Меньшикова звучало довольное восхищение, — Страстный мальчик. Горячий, да Сашенька? Хорошо тебе?
— Хорошо, — всхлипнул Саша и совсем потерявшись, раздвинул колени, стараясь толкнуться в ласкающую ладонь.
— Теперь только так будет, да, Сашенька? Всегда только так! — к пылающему лбу прижались губы, а ноющий от возбуждения член наконец-то обхватили пальцы, двинулись вверх… Не быстро, не медленно — идеально.
«Не будет, Олег Евгеньевич! Не будет такого. Один раз, только один!», — можно позволить не стесняться, не зажиматься, один разок, один-единственный можно. А послезавтра Саши здесь не будет!

С этими мыслями он и кончил, выплеснулся Меньшикову в ладонь, тяжело дыша, мокрый, встрепанный, штаны и трусы спущены до колен. Олег Евгеньевич однако разглядывал его с видимым удовольствием, даже с восхищением, и Саша вдруг осознал, что Меньшиков красивый. Подумал только, что вот такой расслабленный, в белой рубашке с распахнутым воротом, с темными прядями волос, небрежно спадающими на высокий чистый лоб — глаз не оторвать. Любая девушка рада была бы, что он в Саше-то нашел, что разглядел? После оргазма, что на уме, то и на языке, и словно бы со стороны он услышал свой вопрос.
Меньшиков улыбнулся, но как-то грустно, погладил Сашу по волосам:
— Глупый ты еще, мальчик. — Хотел еще что-то сказать, но зазвонил телефон, Саше сначала показалось неслыханное, что сейчас Олег Евгеньевич отшвырнет назойливую трубку подальше, а то и вовсе отключит, но нет.
Меньшиков ответил на звонок, одновременно прошел к бару, налил Саше стакан воды, присел рядом:
— Да, Никита Сергеевич. Да. Да, все готово к проведению операции. — Короткий поцелуй в висок. — Да незачем их живыми брать, огонь будет вестись только на поражение. — Кончик пальца ласково очертил контур уха, — Никита Сергеевич, там все равно расстрельная светит, так может сэкономим ресурсы? — Саша не сдержался, от скучающего тока, каким это было сказано по разгоряченной коже продрал озноб. Меньшиков всмотрелся в его перепуганные глаза, вздохнул:
— Я сейчас подъеду, все решим, — отбросил телефон.
— Пока ты себе ужасов не надумал про страшное бесчеловечное царство-государство, объясню. Первый и последний раз. Сегодня будет произведен захват и уничтожение террористов, взорвавших кафе «Чайка», что повлекло за собой гибель семи человек. Тактику, которую я хочу применить, считаю полностью оправданной и наиболее целесообразной. Саша, ты меня понимаешь?
Саша вспомнил уютное веселое кафе, всегда приветливых смешливых девочек-официанток, говорливых поварих, выглядывающих из кухни, когда он приходил, и сетовавших, что больно худой да бледный, откормить бы.
— Понимаю, Олег Евгеньевич.
— Вот и славно, мальчик. Я буду поздно, а ты отдыхай, выбирай, куда в отпуск поедем. — Он уже пошел к двери, когда Саша окликнул:
— Олег Евгеньевич… — и сам смутился, замялся, — а разве вы… ну разве вам не надо?
Темные тонкие брови выразительно приподнялись:
— Я свое, Сашенька, сегодня ночью наверстаю. — Подмигнул на прощание и вышел.

8 СМС пришла, пока Саша отмывался в душе, он, хоть и запретил себе заниматься самокопанием, оттирал кожу так остервенело, словно содрать с себя вовсе хотел. Услышав
звон телефона, Саша вдруг представил, как Олег Евгеньевич мчится на заднем сиденье своего автомобиля, задумчиво улыбаясь вертит в пальцах любимую зажигалку, высекая огонек и тут же гася его, а пальцами другой руки набирает сообщение для него. Картинка была ясной и отчетливой, он даже текст увидел, не полностью, только первое слово «Сашенька»…
Второй раз в душе он до максимума до отказа выкрутил холодную воду и стоял, пока в висках не заломило.

Сообщение оказалось не от Меньшикова, а от Бинха. «В 17:00 на мосту возле Тихомировской развилки».
Прочитал, и как обухом ударило, неужели все отменяется? Что за срочность такая?
За руль сел, даже голову не высушил, натянул первую попавшуюся футболку, джинсы, с места рванул так, что только гравий из-под колес полетел, притормозить себя Саша заставил почти у самой развилки, не хватало еще по глупости с моста улететь.
Развилку эту Саша хорошо знал, ездил, правда, там не часто, нехороший был поворот, мало того, что слепой, так еще и дорога с горки шла. Меньшиков как-то предупредил, что река в этом месте коварная, с быстрыми подводными течениями, сколько уж отдыхающих затянуло, только полотенца на пляже и остались.

— Что случилось? — он подлетел к расслабленно опершемуся на капот небольшого грузовичка Бинху. — Почему сейчас? Это же не по плану!
Тот, безмятежно улыбаясь, щурился на вечернее солнце:
— План, Саша, вещь изменчивая и текучая. Он меняется и…
— Течет! — Саша яростно взъерошил влажные волосы. — И что изменилось?
— Ты уходишь сегодня. Сейчас.
— Сейчас? — Саша растерялся. — Вот прямо сейчас?
— Прямо сейчас, сию минуту, — подтвердил Бинх, явно получавший удовольствие от происходящего.
— Но… как?
— Как? Саша, я же говорил, что все продумано, беспокоиться не о чем. Документы, легенда и самое главное, — он театральным жестом развел руками, словно представлял номер на арене, — пути отступления. Продуманы до мелочей.
«Сбегу, буду сам себе хозяином, и никому больше не позволю думать за меня», — ожесточенно дал себе зарок Саша.
— Ну и что за путь такой… Охх… Я забыл сказать… Олег Евге… Меньшиков, тот человек, который… от которого многое зависит, он запросто может за границу поехать. И во Францию тоже!
Бинх обеспокоенным нисколько не выглядел:
— Ну и что это меняет? Ты думаешь этот господин будет тебя искать?
Саша задумался:
— Я не знаю, но… — в памяти отчетливо прозвучало «Сашенька. Мой Мальчик. Мой…» — Да, он может… Ты его не знаешь…
— О господине Меньшикове я наслышан, — Бинх легкомысленно пожал плечами, а Саше снова стало интересно, что именно ему известно, но спрашивать не решился. Не все слова должны быть сказаны.
— В любом случае, искать будет некого и нечего, — Бинх довольно улыбнулся и вдруг с торжественным пафосом прокричал:
— Господа и дамы, мадам и месье, товарищи и… товарищи! Только сегодня на арене нашего цирка невероятный и блистательный Базиль!
Саша уставился во все глаза, даже головой завертел, а Бинх поморщился, распахнул дверцу машины:
— Такой выход испортил, вылезай уже!
Базилем оказался щуплый и жилистый, словно из проволоки скрученный француз лет тридцати, он выбрался на дорогу, мурлыкнул что-то картавое и принялся нагибаться в разные стороны, потом прошелся колесом, сделал мостик, подпрыгнул несколько раз и подошел к Саше. Ткнул пальцем в его желтый шевроле, спросил о чем-то.
— Базиль спрашивает, можно ли прокатиться? — перевел, чему-то усмехнувшись, Бинх.
— Конечно, — Саша удивился, но бросил французу ключ. Тот ловко поймал и пошел к машине, цокая языком и покачивая головой, как показалось Саше то ли расстроенно, то ли осуждающе.
— Чего это он?
Бинх подождал, пока Базиль сядет в Шевроле и отъедет за поворот, и только потом ответил все так же непонятно чему усмехаясь:
— А это он переживает, что красивая машина. Была. Жалко ему, видишь ли.
— Чего?..
Ни договорить, ни додумать Саша не успел, из-за поворота ревущей ярко-желтой ракетой вылетел шевроле, пронесся мимо, и не сбавляя скорости, с жутким скрежетом врезался в металлические перила моста, проламывая их. Какое-то нескончаемо долгое мгновение машина балансировала на краю, потом медленно покачнулась и капотом вперед практически вертикально рухнула вниз, подняв столб брызг.
— Базиль!!! — заорал Саша и кинулся к мосту, на ходу срывая с себя футболку, отшвыривая ее куда-то в бурьян, — Базиль!!!
На темной воде расходились круги, постепенно исчезая, Саша уже примерился было прыгнуть, но его ухватили за пояс, потащили прочь.
— Куда собрался! Лучше поаплодируй! — Бинх развернул Сашу лицом к дороге, на обочине которой живой и невредимый раскланивался перед невидимой публикой Базиль.
— Но… Как это? Зачем?
— Как? Ну для лучшего каскадера современного кинематографа подобный трюк пустяки! А зачем… — Бинх улыбнулся исключительно неприятной улыбкой. — А чтобы господину Меньшикову не пришло в голову метаться по миру в поисках тебя. Пусть вон речку обыскивает. Я думаю, что денька через три бесплодных поисков Александр Петров, молодой и подающий огромные надежды актер, будет официально признан погибшим. Какая трагическая потеря!
Он смахнул с глаз воображаемую слезу, подмигнул и зашагал к припаркованному на обочине цирковому грузовичку. Саша остался на месте, он все стоял и смотрел на быстрые холодные темные волны, на небольшие воронки, возникающие то там, то тут и пытался осознать, что прежний Саша Петров только что исчез. Погиб в нелепейшей аварии. Как там Меньшиков сказал? «Я свое вечером наверстаю»?
— Не наверстаете, Олег Евгеньевич…
— Что ты сказал? — подошедший Бинх обеспокоенно смотрел на Сашу. — Время не ждет, надо торопиться. Саша, ты готов?

Саша бросил последний взгляд на быструю речку, уносившую в волнах смятые и покореженные обломки его прежней жизни:
— Готов, — и зашагал к ожидавшему у дороги грузовичку.
********************************************************************************************************************

Он и забыл, каким пустым может быть этот дом, как давят стены, как гулко отзывается эхо в убранных комнатах. Саша все время старался слиться с домом, не оставлять следов, но Олег постоянно находил напоминания о том, что его мальчик жил здесь, ходил, дышал. Раскрытая на середине книга на прикроватном столике, потрепанный, испещренный пометками сценарий на подоконнике, забытая на перилах куртка. От нее еще пахло Сашей, горьковатый свежий запах, такой бывает если травинку растереть между ладонями.
Он запретил прислуге убирать Сашины вещи, велел все оставить как есть, на своих местах. В конце-концов тело не нашли, машину из воды подняли пустую, так что…
— Олег Евгеньевич, — в дверь осторожно поскреблись, он вздрогнул, заставил себя выпрямиться, сесть ровно. — Что такое?
В дверях кабинета появилась Глафира, помялась:
— Ужин может сюда принести, Олег Евгеньевич, — глянула жалобно, хотела еще что-то сказать, но сдержалась. И правильно. Он кивнул:
— Подавай, — пустого места в столовой он сейчас не выдержит. Вспомнил, каким сонным и нахохлившимся бывал Саша по утрам, как нехотя размазывал свою ненавистную овсянку по тарелке, как, наконец, набрался храбрости, поспорил с Глафирой. Его смешной мальчик.
Сердце стиснуло так, что потемнело в глазах. Его мальчик? Его? Саша никогда по-настоящему его не был, это он, дурак, все ждал, надеялся, что вот сейчас перестанет дичиться, как пойманный зверек, что сам придет, начнет ластиться. Но Саша напоминал пойманного в капкан дикого лисенка, который настороженно прижимает уши, шерсть дыбом, вот-вот за руку цапнет…
Да ему и самому надо было бы насторожиться, почуять, видел же, что неладное творится… Слишком ласковым стал, слишком покладистым. Целовал сам, обнимал, и, наверное, все уже решил для себя.
Не нужны были его мальчику ни роли, ни место в театре, ни игрушки дорогие. Все это время Саша хотел быть свободным, как он тогда кричал? «Где угодно, только подальше от Вас, только не с вами». Вот и вырвался на свободу.
Сердце снова защемило, сквозь тонкий звон в ушах, Олег услышал громкие уверенные шаги, потом скрип двери.
— Олежа, ты чего без света сидишь? — только один человек мог позволить себе и подобное панибратское обращение, и входить вот так запросто, без стука.
— Без света? — он и не заметил, всё будто сумерки после сашиной смерти.
Никита Сергеевич, как всегда бодрый, веселый, включил свет в кабинете, удобно устроился в кресле.
— Сидишь в темноте, словно болеешь, — Михалков всмотрелся в осунувшееся лицо Олега, —
Переживаешь? Знаешь, Олежа… Скажу тебе на правах старшего товарища: мальчик твой хорошенький, конечно, да уж больно… — он неопределенно покрутил рукой, — чувствительный. Видно по нему было, что не приживется.
— Вы Сашу видели разве? — вяло удивился Олег.
— Да вот жена как-то на спектакль затащила, шум-то по всей Москве прошел про молодое дарование. Там и увидел.
Олег пожал плечами, не отвечая.
- Талантливый. И прехорошенький. Не отнять.
Олег стиснул зубы, но промолчал.
— Ты Олежа, на мальчишке своем помешался! Вот и теперь, что с собой делаешь? На службу не выходишь, на звонки не отвечаешь, — он укоризненно прицокнул языком. — А я тебе новостишки принес, — достал из потертого кожаного портфеля тоненькую папку, положил перед ним на стол.
— Новости, — до служебных новостей дела ему не было никакого, — Олег придвинул к себе поднос с едой, взял вилку. И рыба, и салат, и кофе — все на вкус было, как опилки, но он упорно с остервенением жевал и глотал, жевал и глотал, только чтобы не отвечать.
— Ну ты ешь, ешь, — Никита Сергеевич улыбнулся в усы, — и со службой не спеши, так и быть. Я на твои дела Варгусова перекину, у него там идеи какие-то интересные есть.
Олег поморщился, как от зубной боли, а Михалков продолжал:
— Он и по «Чайке» все твои разработки до ума доведет, ты отдохни, в себя приди.
— Варгусов-то доведет! — Олег раздраженно отшвырнул вилку, схватился за сигареты, — Похерит все к чертям Варгусов ваш! Грубо вы играете, Никита Сергеевич. Завтра выйду.
Михалков нисколько не смутился:
— Ну вот и славно, работа лечит, Олежа. Нечего тебе дома тухнуть.
Олег затянулся, потянул к себе принесенную папку:
— Что за новости вы мне рассказать хотели?
— Новости-то? — Михалков, будто только сейчас вспомнил и вдруг положил на папку пухлую ладонь, потянул к себе. — Это, Олежа, заключение по мальчику твоему. На пустой дороге разогнался и с моста. Даже не притормозил ни разу. Свидетелей нет. Следов нет. Тела нет, но в том месте течение быстрое, могло унести.
Он помолчал, подергал себя за усы, словно обдумывал что-то.
— Не надо тебе это читать. Так лучше будет. - Посмотрел серьезно, без усмешки, - Я всегда только лучшего для тебя хотел, ты ведь знаешь? Так что просто забудь и живи дальше.
Убрал папку в портфель и вышел.
Олег не стал его останавливать. Всё верно. Он должен жить дальше. Без Саши.

Конец.