Про Дени.
Так и хочется сказать:
Ну случайно, ну шутя, сбилась с верного путя!
Так что ж теперь сразу мечом-то тыкать!Как хорошо, что Мартин еще не дописал свои книги, значит есть надежда!
Потому что 6 серия - это полная жопа. ЖОПА. Ж.О.П.А.
Нельзя так с персонажами. Я не была фанаткой Дени, я в принципе от игры не фанатела, но то, что провернули сценаристы...
Дени с 14 лет рвет жилы, следуя к своей цели, она такая упрямая. упертая, сильная! Она столько перенесла и не сломалась. Боже! Да я б еще на свадьбе с кхалом вздернулась! А она идет дальше и ведет за собой других.
И... И сука! Зачем все это было??? Страдания, преодоления, потери? Чтобы умереть? И так подло, так трусливо! какая же ты тварь, Джон Сноу! Вот уж кого не жаль, за стену этого полудурка!
Ах, Дени стала тираном! Ах она город сожгла!Тиран! То есть никто не возмутился, когда Ланнистеры куролесили, когда вырезали Старков. Норм. А Дени всех напугала до усрачки!
Мартин, старик! Вся надежда на тебя!

читать дальшеМеня осалила [JILisssa][/J]
в течение недели писать (неважно в одном или в разных постах) о пяти позитивных/добрых/дарящих счастье событиях, которые случились за день. И передавать эстафету трем ПЧ (тоже ежедневно), чтобы добрых новостей в ноосфере было больше, чем обычно. Запись может вмещать как описание какой-нибудь мелочи, так и чего-то масштабного.

И я прям озадачена... Но попробую.

[читать дальшеMOREДень 1.]1. В книжном на Акунина была скидка 50%, так что я приобрела себе книгу. "Северный часовой и другие сюжеты" Красивое издание с фотографиями. Приятно держать, интересно читать.

2. Начала смотреть "Ликвидацию", оказывается у меня есть несмотренный шикарный сериал в запасе. Машков - красавец! Одесса - жемчужина у моря)

3. Я вспомнила, что у меня две отличные кулинарные книги и решила пробовать хотя бы по рецепту в неделю. Сегодня пекла творожник с черникой из книги Чадеевой "Пироги и кое-что ещё..." Вкусно)))

4. Купила себе наконец тушь и лавандовый карандаш для глаз.
5. Не случилось ничего плохого)

Осаливаю  Таня_Кряжевских


День второйДень 2 Продолжаю.
1. Погода сегодня отличная. Даже пуховик сняла))
2. Шесть уроков пролетели быстро, и главное - 5В у меня забрали на репетицию.
3. У меня есть непросмотренный Щит и Меч.
4. Я закончила дописывать фанфик.. Хотя это очень относительно хорошая новость.
5. Не случилось ничего плохого.

Осаливаю

 L_imliss


День третий.
1. Завтра выходной!
2. У меня снова забрали 5 В)))
3. Я успела подготовить детей к мероприятию!
4. Я практически все-все дописала. Да, я уже говорила, но там требовалось несколько абзацев.
5. Медведя-попрошайку, который выходил н дорогу и тырил у людей еду, отловили и выпустили в лес подальше. Приманили Мишу на пирожок с капустой)))

Осаливаю
 Sharlotta-Elburn

День четвертыйДень четвертый.
1. Выложила на фиубук все главы.
2. Было тепло, можно расстегнуть пуховик. ( представляю, как ржут некоторые, кто пишет о жаре и цветущей сирени)
3. Купила и съела Павлову. Ням-ням)
4. Вроде как в голове идея брезжит.. Вроде..
5. Класс отлично выступил без меня. Номер удался, зал плакал)

Осаливаю  Not Ginger
День пятый.
1. Пришли две футболки с алика. Купила ради принтов, на одной надпись; Кошки. Книги.
Кофе. А на другой: Все, что я хочу, это читать книги и гулять со своей собакой. Качество неплохое, плотные, принт четкий. Обе обошлись в 1.200. Доставка бесплатная.
2. Вроде как наметилась идея нового фика.
3. Ездили в питомник выгуливать собак. Довыгуливалась до состояния: Я больше не хочу себе собачку!!!
4. Маразм с ДР племянника наконец-то закончился.
5. Вчера была жуткая жарища, градусов 14. Сняла пуховик совсем. А кто-то шел по улице в платье!

запись создана: 12.05.2019 в 08:01

Надо написать о пяти хороших событиях и я напишу, но позже. А пока о грустном. Лента принесла новость о Месяце гордости, о том, что продаются радужные значки, покупайте-надевайте. Я не куплю и не надену.
Потому что одна из моих знакомых не стесняясь говорит о том, что геев надо расстреливать.
Вторая, говорит, что геи - это больные люди и их надо лечить.
А третья... Вот как??? Ну она такая... нормальная! Хорошая. Любит детей. Любит свою работу. Она адекватный человек. С виду! Я ей рассказываю, как ездила в Германию, и там русские удивлялись большому количеству инвалидов, которые посещают и магазины и музеи, благодаря созданным для этого условиям. И большому количеству однополых пар.
Она задумалась, а потом выдает: Ну инвалиды ладно, а вот геи... Фу... А мой муж вообще, как дал бы в лицо кулаком!
И она это с гордостью говорит за своего мужа!!! Я спрашиваю: А кулаком-то за что?
В ответ улыбка и пожатие плечиками: Ну.... Не любим мы геев!

Так что, простите.. Никаких значков.. А то вдруг получу кулаком в лицо(((

Я дописала и осиротела. Про Сашеньку и Олега уже все сказано, и с ними все.
Но ужасное чувство пустоты, с ним-то что делать???
Завтра я четыре часа сижу на экзамене. Просто тупо сижу: читать, говорить, телефон - нельзя! можно просто сидеть. Молча.

Эти четыре часа можно провести с пользой, обдумывая новый текст. Только ведь ни одного сюжета в голове нету...

Почти-почти финал)

10 Всю дорогу до особнячка, куда герр Беккер был приглашен, Петров сидел как на иголках, кусал губы, ломал пальцы — ни дать ни взять институтка на первый бал едет. Михалков за этими метаниями следил вполглаза и не вмешивался, понял уже, что не так мальчик прост, каким кажется. А когда подъезжать стали, решил напомнить нервному артисту план действий.
— Александр Андреевич, что делать, помнишь?
— Привлечь внимание, дать понять, что не против… не против…
— Да ни для чего ты не против, — помог Михалков. — Дальше.
— Сказать, что знаю, где удобная комната, — Петров отвечал как туповатый, но старательный ученик. Правильно, но без огонька.
— И где нужная нам комната?
— Третий этаж, направо по коридору, в самом конце.
— Дальше?
— Там зеркала… Задержаться у них, чтоб кадры хорошие получились…
— Лицо ему не закрывай. Ну ты знаешь, как перед камерой работать. Дальше что?
— Когда Беккер распалится, — теперь ответ давался сложнее, видно было, как слова застревают у мальчишки в горле, потому что с каждым сказанным словом все неотвратимее, все реальнее становится то, что должно будет произойти в комнате на третьем этаже, перед большим, во всю стену, зеркалом. — Когда он распалится… Сказать, что передумал… вызвать агрессию… Не сопротивляться сильно… Позволить Беккеру все… все, что он захочет…
Голос становился все монотоннее, все тише, мальчишка словно медленно соскальзывал куда-то, прячась от ожидающего его кошмара. Михалков нагнулся и легонько, чтоб следов не оставлять, но увесисто и звонко шлепнул Петрова по щеке.
— Ау, Александр Андреевич! Пока ты себя, несчастного, сильно жалеть не начал, я вот что скажу. Откажешься сейчас? Отпущу. Не справишься — отпущу. Мне международный скандал не нужен, для тебя, — он ткнул пальцем в грудь кажется уже и не дышавшего мальчишки, — последствий не будет. Для тебя — никаких.
— А для Олега Евгеньевича?
— А это ты сам подумай. Ты ж личность творческая, фантазия хорошая должна быть. Все. Приехали.
Машина остановилась у большого особняка в три этажа с просторной террасой. Вокруг росла березовая роща, недалеко синело небольшое озерцо, упоительно пахло то ли липой, то ли еще чем-то душистым-травяным. Михалков даже зажмурился от умиления.
— Эх… Хорошо в Союзе-то. И чего ради ты, дурачок, бежал?
Петров не ответил, стоял с сосредоточенным серьезным лицом, разминал зачем-то кисти рук, словно пианист перед выступлением. Ну или фокусник.
Перед тем, как войти, Никита Сергеевич обернулся к нему и молча погрозил пальцем: мол, не оплошай.
Мальчишка не оплошал. Прием был только для своих, даже и не прием, так, приятный и полезный вечер в тесной компании. Несколько человек из немецкого посольства, несколько с советской стороны, ну и чтобы не заскучать, услада для глаз и слуха: парочка юных балерин, заслуженная певица, выпускники театрального училища и в качестве десерта: опальное, но прощенное дитя СССР — Сашенька Петров.
Роль приглашенной звезды Петров отыграл с блеском. Побег? Какой побег? Нет ни нужды, ни необходимости из Союза бежать. Силком тут никого не держат, прав не нарушают. Захотел и поехал попытать счастья во Францию, теперь вот вернулся. Почему вернулся? Ну как почему? Что за глупый вопрос, товарищи? Потому что в СССР — лучше. Что лучше? Всё лучше!
И убедительно, естественно, так, что приглашенная в качестве закуски творческая молодежь слушала, разинув рты. Михалков сделал себе мысленно пометочку: отправить к ним после кого-нибудь, чтоб побеседовал и мозги вправил. А то ведь поверят, дурачки, побегут документы на выезд подавать.
К Беккеру Петров и не подходил, и внимания на него вроде бы не обращал, Михалков уже хотел подойти, паршивцу внушение сделать, но потом заметил, что может близко к немцу Петров и не подходит, но держится на виду, так чтоб никто не мешал немцу с вожделением рассматривать тонкие, вразлет, ключицы, которые теперь не прикрывал строгий пиджак, забытый в кресле. Вот Петров, что-то рассказывая, изящно жестикулирует, вот, словно припоминая, провел подушечкой пальца по губам. Вот, рассказывая о французской кухне, опустил ресницы застонал, и на этот низкий чувственный звук даже у Михалкова что-то отозвалось внутри, завязалось тяжелым узлом внизу живота. Беккер только что слюной на пол не капал, наконец он не выдержал, подошел к Петрову с бокалом шампанского, запел какие-то дежурные комплименты, а глазки уже заблестели масляным хищным блеском.
Мальчишка бокал взял, сказал что-то с улыбкой, но не на русском, на французском. Слушая мурлыкающую речь, звучащую, как самое непристойное из всех возможных предложений, Михалков довольно улыбнулся в усы. У Беккера не было и шанса устоять перед паршивцем. Он убедился, что вечер из мероприятия пристойного и чинного, медленно перерастает в нечто противоположное, и вышел из залы, прошел по коридору в комнату для слежки, убедился, что аппаратура работает как надо, и стал ждать.

Беккер оказался не из терпеливых и в комнате с Петровым появился уже через пятнадцать минут. Тот все делал, как и договаривались, распалил, раззадорил, а потом вдруг очень убедительно сообщил тяжело дышащему немцу, что он не такой, и ему пора. Реакция Беккера на отказ была вполне предсказуемой, Михалков понаблюдал за творящимся на экране, поморщился, приглушил звук. Мог бы — вовсе не смотрел, чтобы там о Никите Сергеевиче ни говорили, садистом он не был, и удовольствия от чужих страданий не получал. Но уйти было нельзя, во-первых, немец в запале мог мальчишку прикончить, а во-вторых, чувствовал Михалков себя обязанным и перед Олегом и перед самим Сашей, а уйдешь, словно бросишь его тут совсем одного. С экрана донесся приглушенный скулящий звук, мало напоминавший человеческий, Михалков отвернулся, тряхнул головой, но знал уже, что не забудет ни безжалостно выгнутую, придавленную коленом спину, ни искаженное от боли лицо. Впрочем, это были далеко не первые и не последние воспоминания, от которых он хотел бы избавиться.
— Терпи, Александр Андреевич, — пробормотал он, пытаясь устроиться поудобней, чтобы переждать эту долгую ночь. — Попался к нам в жернова — теперь терпи.

Беккер появился в столовой ранним утром, подмигнул горничной, заквохтал на немецком какую-то мелодийку.
— Вы ранняя пташка, герр Беккер, — Никита Сергеевич уже завтракал, аккуратно намазывая масло на булочку, налил себе кофейку. Немец довольно улыбнулся:
— Как говорят в Союзе: кто рано встает, тому Бог дает, товарищ. Да и пора мне, дела, дела…- и он помахал в воздухе пухлым пальцем.
— Да, дела не ждут, — Никита Сергеевич тоже улыбнулся, довольный сверх меры. Потом они обсудили погоду, потом театральные новинки… У немца взгляд аж поволокой подернулся, заулыбался мечтательно, Михалков, уж на что ко всякой дряни был привычный, с трудом удержал на лице благостное выражение. Все-таки нет опасней и страшней твари, чем человек. Вот Беккер, например, сидит, о высоком рассуждает, а уж что с мальчишкой ночью творил, ни одному театралу в страшном сне не привидится.
Наконец дружеская беседа и завтрак подошли к концу, Беккер встал:
— Что ж, товарищ, вынужден откланяться. Спасибо за прекрасный вечер, может, еще встретимся.
— Обязательно встретимся, — с энтузиазмом пообещал Никита Сергеевич, ласково улыбаясь. Дождался, пока Беккер выйдет, усядется в машину и быстро зашагал на третий этаж, на ходу набирая номер Бондарчука.
— Федор? Неотложка готова? И пусть в больнице готовы будут принять экстренно.
Подошел к спальне, толкнул дверь.
— Александр Андреевич? — позвал зачем-то, хотя знал, что вряд ли ему ответят. Петров так и лежал на полу у кровати нелепой, нескладной сломанной куклой. Лицо восковое, дыхание неровное с присвистом. Никита Сергеевич потрогал холодный липкий лоб, приложил пальцы к шее, на которой виднелись багровые отпечатки пальцев, нащупал пульс, слабый, но ровный.
— Ничего, Александр Андреевич, через недельку-другую будешь, как новенький, — сказал, не рассчитывая на ответ, но мальчишка друг распахнул серые выцветшие глаза, открыл рот, силясь сказать что-то, но вместо слов раздался тихий невнятный хрип.
— Ну тихо, тихо, — Михалков придержал его за плечо. — Сейчас врач, укольчик.
Но Петров упрямо мотнул головой:
— Во…ды… — воду пил неаккуратно, она проливалась из разбитых губ, капала на грудь. Видно было, что глотать мальчишке больно. Наконец он устало опустил голову, но тут же вновь вскинул, уставился на Михалкова:
— Я всё хорошо сделал? Правильно?
— Да, — Никита Сергеевич достал из кармана платок, осторожно промокнул холодную испарину со лба Петрова, снова подумал, что ошибался он в мальчишке.
— Значит, Олега Евгеньевича отпустите? — мальчишка вцепился ледяными пальцами в запястье, сжал с неожиданной силой. — Вы должны!
— А это теперь от Олега зависит, — честно сказал Михалков, потому что уж чего-чего, а сладкую ложь мальчишка не заслуживал. — Если он сделает все правильно — отпущу.
Петров обиженно совершенно по-детски всхлипнул:
— Вы обещали, обещали!!! Вы должны Олега Евгеньевича отпустить! Я же сделал всё, как надо, как просили!
Наконец хлопнула дверь, в комнату вошел врач, и Михалков с облегчением кивнул:
— Этого в больницу, и успокоительного ему, что ли, доктор…

Ни к Петрову, ни к Меньшикову Никита Сергеевич уже как две недели не заглядывал. Незачем. По Петрову все донесения одинаковые: апатия, депрессия, нарушения сна, физическое состояние удовлетворительное. Тут без сюрпризов.
Олег же… Вроде бы и без изменений. Ест, пьёт, спит, но чувствовал Никита Сергеевич какой-то подвох, уж больно спокоен был Олег, отрешенный, как монах буддийский, а разве не должен он про мальчика своего спрашивать? Переживать, куда тот делся? Неужто перегорел? Наигрался? В это верилось с трудом.
В этот раз в камеру он не пошел, приказал привести Олега в кабинет. Даст Бог — выйдет отсюда Меньшиков без охраны.

В кабинет Олег прошел без удивления, без вопросов, сел на привычное место, взглядом попросил разрешения закурить.
— Кури, конечно, — Никита Сергеевич придвинул пепельницу. — Кофе?
— Спасибо, Никита Сергеевич. — Олег затянулся, посмотрел на Михалкова сквозь облачко дыма. — Как здоровье Саши?
Михалков крякнул досадливо, потом суетливым движением притянул к себе кофейник, налил кофе.
— В пределах нормы с ним всё. Вон, доктора отчитываются каждый день, хочешь — почитай, — и словно отгораживаясь, протянул Олегу папку с отчетами. Тот взял, начал не торопясь, внимательно, читать один за другим.
— Как догадался-то? — первым нарушил нехорошее молчание Никита Сергеевич, и поерзал в кресле, усаживаясь так, чтобы легче было до тревожной кнопки дотянуться.
— Я не первый день знаю вас. И Сашу тоже. Он ведь только кажется таким… простым. Без затей. На самом деле он… другой. И знаю кто у нас в разработке был. И пристрастия Беккера знаю, не хуже вашего. И…- тут Олег замолчал, начал складывать отчеты в аккуратную ровненькую стопку, листочек к листочку, листочек к листочку.
— И на моем месте ты бы воспользовался удачно подвернувшейся комбинацией именно так. Только мальчика, разумеется, взял бы другого, потому что это своих мальчиков нельзя под чужих дяденек подкладывать, а чужих можно. Особенно во имя высоких целей, во благо страны. Да, Олежек? — закончил за него Никита Сергеевич. Олег не ответил, посмотрел куда-то сквозь Михалкова.
— Что делать-то станем, Олежа?
— Так вы уже давно все придумали, — криво усмехнулся тот. — Такой расклад удачный, грех не воспользоваться. Изгнанный из Союза преданный агент мстит за свою любовь… — он поморщился, — какая пошлость!
— Люди такое любят, — повеселел Никита Сергеевич. Не ошибся он в своем любимце. — Олежа, если хочешь, над легендой мы еще поработаем, облагородим, так сказать. Только… неужто после всего на меня работать станешь?
В этот раз пауза была дольше. Олег налил себе кофе, добавил сахар, аккуратно размешал, мелодично позвякивая серебряной ложечкой, потом вздохнул и вежливо сообщил:
— А вам, Никита Сергеевич, будь моя воля, я бы глотку выдрал. Зубами. — Он сделал маленький глоток, — Но, во-первых, от вас зависит будущее Саши и моё. А во-вторых, я присягу давал служить. Не вам — Родине. А уж под вашим ли началом или нет, не мне выбирать.
— А в-третьих, ты, Олежа, такой же, как я. Ну, или станешь лет через двадцать. А теперь вставай, отвезу к зазнобе твоей.
До ведомственной больницы ехали молча, да и о чем тут говорить? О деле? Момент неподходящий. О самой причине поездки? А чего тут говорить? Мальчишка жив, относительно здоров. Все его депрессии от того, что мусора в голове много и приоритеты расставлены неправильно. Никита Сергеевич мог бы и сам с дурачком побеседовать, но решил, что еще одного вмешательства в драгоценную личную жизнь Олег не потерпит.

Здание больницы располагалось в небольшом, но уютном парке, тут тебе и яркие клумбы-газоны, и лавочки-беседки, был даже небольшой пруд, в котором плавали разжиревшие от сытой и ленивой жизни утки. В это время дня пациенты гуляли, те, кто в состоянии был гулять, разумеется.
Петров здешними красотами не любовался, Михалков посмотрел из окна машины на горестно ссутулившуюся фигуру, замершую на скамье:
— Вон сидит, руки-ноги целы. Остальное, думаю, сам починишь. Помнишь ведь, как оно бывает? Кажется, пойти бы да удавиться на первом суку, да вот только жить больно хочется. Нормально все с мальчишкой твоим будет. Раз сразу вены себе не перегрыз — переживет.
Олег посмотрел без выражения, тем самым непроницаемым, словно стеклянным взглядом, который так иногда Никиту Сергеевича раздражал, и молча вышел из машины.
— Ну-ну… — буркнул вслед Михалков, потянулся за термосом с кофе, заботливо припасённым секретаршей, приготовился ждать. Чтоб зря время не терять, достал блокнот в добротном кожаном переплете, начал накидывать заметки по новой операции. Внедрение двойного агента дело тонкое, требующее фантазии и точности одновременно. Изредка бросал взгляд туда, где сидел мальчишка, впрочем он уже не сидел — стоял отвернувшись лицом к кованой ограде и вцепившись в нее пальцами, на Олега не смотрел, только головой все качал упрямо.
— Я не смогу, я не сумею всё забыть…- промурлыкал в усы Никита Сергеевич, — Я не сумею с этой правдой жить… тра-ла-ла…
Олег близко не подходил, стоял на расстоянии вытянутой руки, и даже попытки не делал коснуться напряженных плеч. Но, судя по наклону головы, он что-то втолковывал Петрову, тот головой мотать перестал, только горбился все сильнее и сильнее.

— О милая! Не мучь себя напрасно! И не терзай души моей больной…- сменил репертуар Никита Сергеевич и подлил себе кофе. — Доверься мне и ты поймёшь прекрасно, что перемены нет…
С улицы донесся громкий отчаянный плач. Мальчишка сполз на траву и теперь стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, захлебываясь слезами. Михалков посмотрел, как Олег опускается рядом, обнимает свое рыдающее сокровище дрожащими руками, что-то горячо шепчет, позволяя выплакаться, выплеснуть все, что накопилось.
— Нда. — Михалков покачал головой, и в который раз себя укорил за то, что одним теплым майским вечером решил вмешаться в амурные дела своего любимца. Надо было пацана не в койку к Олегу подкладывать, а распределение на Чукотку ему втихую выправить. Но что сделано, то сделано. Снова запел тихонько, — Зачем тебя я, милый мой, узнала, зачем ты мне ответил на любовь.

В этот раз головы не поднимал долго, ухватил за хвост пролетавшую мимо идею, страницы блокнота одна за другой покрывались непонятными значками-закорючками, а план, который, конечно, надо будет еще до ума довести и с Олегом всесторонне обсудить, обретал все более отчетливые формы.
Наконец и кофе закончился, и романсы все спелись, и идеи временно выдохлись.
Никита Сергеевич отложил блокнот, вышел из машины, потянулся, с удовольствием разминая затекшие от долгого сидения мышцы. Оглянулся: парк уже опустел, больные разошлись по палатам, но на одной лавочке возле самой воды виднелись две фигуры. Михалков, неслышно ступая по аккуратно подстриженной травке, подошел ближе.
Олег сидел, прижимая к себе уснувшего, вымотанного недавней беседой и слезами мальчишку, а тот, все еще нездорово бледный, с только начавшими сходить синяками, даже во сне вцепился в меньшиковский пиджак и не отпускал.
Олег что-то шептал, осторожно укачивая, нежно-нежно касаясь губами виска или щеки с еще непросохшими дорожками слез, а Никита Сергеевич, замерший в нескольких метрах и не решающийся подойти ближе, вдруг подумал о своей жене. Верной подруге и соратнице. Понимающей. Преданной. Умеющей вовремя закрыть глаза и отвернуться. Подумал, как хорошо они прожили свою жизнь. Правильно прожили. Грамотно. Без бурь и штормов. Не теряя головы. Подумал, как хорошо, что он в свое время послушал отца, старого партийного лиса и не отвоевал себе право жениться на тихой нежной Олечке, от одного голоса которой у него екало сердце и тянуло где-то под ребрами, будто насадили его на железный крюк и тянут в какой-то страшный водоворот. Олега вон и зацепило, и затянуло…
Никита Сергеевич развернулся и пошел к машине. Меньшикова сегодня можно было не ждать.

Вкус свободы.
Бета и бессменный вдохновитель Inndiliya
Глава 4 В его любимом ресторане, где Сашу уже знали и помнили, что он любит, его встретили как всегда радушно, но навязываться не стали. Улыбнулись, поздравили со вчерашним успехом.
— Браво, месье! Все критики захлебываются от восторга и спрятали подальше свои ядовитые зубы!
Меньшиков уже ждал за столиком, перед ним стояла пустая чашка и полная пепельница сломанных, но так и не прикуренных сигарет.
— Саша… Спасибо, что пришел, много времени я не отниму, обещаю.
Саша растерянно кивнул, сел. Меньшиков достал очередную сигарету, постучал фильтром о запястье.
— Я понимаю, что общество моё тебя малоприятно, поэтому надолго не задержу. Хочу кое-что тебе отдать… Все, что отнял, вернуть не получится… но… Хоть что-то.
На стол перед Сашей лег пластиковый конверт. Он открыл, перевернул, на стол выпал советский паспорт и еще какие-то документы. Саша перелистнул страницы паспорта… Надо же, какой у него глупый вид на фотографии, волосы в разные стороны, глаза распахнуты — птенец желторотый, иначе и не скажешь. Саша улыбнулся, не сдержавшись.
— Спасибо, Олег Евгеньевич, ну вот… будет память…
Меньшиков вскинул брови:
— Это не просто память. Это восстановленный абсолютно действительный паспорт, ты снова полноправный гражданин Советского Союза.
— О… — у Саши раскрылся от изумления рот, — но разве так можно?.. Я же перебежчик… предателем считался…
Меньшиков откинулся на спинку, все-таки закурил. Саша увидел, что он щелкнул простой зажигалкой с эйфелевой башней, такими арабы на каждом углу торгуют.
— Тебя не считали предателем, Саша. Тебя считали мертвым. Все. — Он затянулся, выпустил в потолок струю дыма. — И я тоже.
Посмотрел в ошарашенное сашино лицо, усмехнулся невесело:
— Забыл, Сашенька? А что подумать-то? Из дома выбежал, машина в воде, по следам увидели, что, не притормаживая, в реку.
Он резко загасил сигарету в пепельнице, тут же достал новую.
— А вы… вы тоже поверили?
— Поверил, только не твоей крайне неумелой, кстати, инсценировке, а… одному человеку. Настоящие результаты экспертизы, в которых говорилось о следах двух машин и трех людей в тот день на развилке, и о твоей одежде, и о проехавшем грузовичке, арендованном цирком, который тебе, Сашенька, так нравился… Обо всем этом я узнал только год назад. Мой знакомый решил, что мне все-таки стоит знать, что ты жив. А уж что делать с этим знанием… — Меньшиков пожал плечами, на Сашу он не смотрел. Отвернулся к окну, за которым шелестел сиреневый парижский дождь, зажигались фонари, спешили, раскрыв яркие зонты прохожие.
Саша подумал в который раз, что надо радоваться… Вот перед ним его мучитель, тюремщик… Плечи словно вот-вот согнутся под невидимым, но тяжким грузом, в углах рта глубокие борозды… Ну разве не радостная картина?
— Нет, ответил он сам себе, — не радостная.
Меньшиков повернулся, встретил сашин взгляд, усмехнулся:
— Да не смотри на меня так, мой добрый мальчик, лучше на документы глянь.
Следующий документ Саша прочитал несколько раз:
— Олег Евгеньевич… Это… Это не надо! Я не возьму!
— Возьмешь, — в голосе снова прозвучали железные нотки, но тут смягчились, — Я прошу тебя. Возьми. Если ты когда-нибудь решишь вернуться в Союз, нужно же будет где-то жить. Тебе в любом случае полагалась квартира от государства, даже если бы ты уехал по распределению на Чукотку…
— Но не пять комнат на старом Арбате, — Саша фыркнул.
— И последнее. Ты у меня никогда не спрашивал, но хотел ведь? Все хотят. — Перед Сашей легла еще одна папка.
Он, похолодев, вдруг понял, что в ней, прикоснулся подушечками пальцев, осторожно…
— Это не оригинал, конечно… Копия.
Саша не отрываясь смотрел на обычную пластиковую папку, так и не решаясь открыть.
— Что с ним стало? Его из-за мамы, да? Потому что она убежала…
Меньшиков стряхнул пепел, затянулся:
— Да бог с тобой, Саша! Обычное хищение на работе. Тебе было пять лет, но ты же помнишь, что жили вы неплохо совсем. Или думаешь, что домработница во всех советских семьях была.
Саша вспомнил штат прислуги в загородном доме Меньшикова, посмотрел с упрёком, тот, нисколько не смущаясь, пожал плечами, мол, что есть, то есть.
— А про маму вы знали?
— Конечно. Но поверь, сбежавшая неверная супруга — не повод для ареста с последующей конфискацией. А вот хищение в особо крупных размерах — повод. Но до суда твой отец не дожил. Сердечный приступ.
И, предупреждая готовый уже сорваться новый вопрос, сказал:
— И нет. Никаких особых мер к нему не применялось. Нужды не было.
Саша молча вычерчивал по папке невидимые узоры, открыть ее он так и не решался. Позже.
— Ну, вот и всё… — Меньшиков поднялся.
— Всё?
— Мой самолет через четыре часа. Прощай, Саша.
Только-только обретенное спокойствие снова начало рушиться, грозя похоронить его под обломками.
Гражданство, паспорт, квартира, даже судьба отца — все это важно и все это не то! Все пустое! То, что мучило его, не давало спать по ночам, дышать полной грудью все эти годы, так и осталось без ответа.
Меньшиков кивнул коротко, пошел к выходу, Саша смотрел вслед удаляющейся фигуре с безупречно прямой спиной и понимал, что уйдет он сейчас и все… Что бы там ни было, всё закончится, останется только он, Саша, с непонятной тоской, неясными кошмарами и вопросами без ответов.
— Олег Евгеньевич! — он кинулся следом, возмущенно вскрикнула официантка, не удержавшая тяжелый поднос, загрохотала по полу стойка с зонтами.
— Олег Евгеньевич! — дождь уже разошелся во всю, но силуэт за пеленой водяных капель совсем рядом.
— Олег Евг… — задохнувшись он влетел в объятия Меньшикова, — Вы не должны вот так! Не сейчас! Останьтесь!

— Саша… — Меньшиков держал крепко за плечи, — Сашенька…
Услышав почти забытое, ласковое семейное «Сашенька» он рванулся, пытаясь прижаться, но ему не позволили, удержали за плечи.
— Нет, мальчик, нет.
— Ну почему? — вырвался по-детски обиженный вопрос.
Меньшиков посмотрел внимательно, углядел что-то в сашином растерянном лице, покачал головой:
— Потому что ты запутался. И я не хочу запутывать всё еще больше, — дождь снова колотил по плечам, по спине зло, остервенело, но Меньшиков улыбался. — У тебя все будет хорошо, мальчик мой… Ты талантливый, красивый, чудесный… Все забудется, Сашенька, все пройдет…
— У вас же не забылось, — выкрикнул он по какому-то наитию, понимая, что ударил по самому больному.
Меньшиков усмехнулся:
— А я и не хочу, чтоб забылось. А ты живи дальше, Сашенька, — оттолкнул от себя и пошел дальше, не оглядываясь.
А Саша остался, растерянный, чувствуя себя еще более одиноким и запутавшимся, чем прежде.

— Месье! Вы забыли, — к нему подбежала официантка, — вынесла его одежду, конверт с документами и папку с делом отца.
— А… Счет… Простите, я сейчас оплачу.
— Не надо. Месье, что был с вами, уже все оплатил.
Саша тяжело опустился лавочку, брюки тут же пропитались водой, но он не обратил внимания, пытаясь осознать произошедшее. Все правильно, все так, как и должно быть. И ответы получены, и точки расставлены, но почему ему так плохо? Прав, Бинх, прав. Ему нужен психотерапевт, кто-то, кто скажет, наконец, что он болен. Назовет диагноз, назначит лечение — и все пройдет, все будет хорошо.
Зазвонил телефон и все правильные мысли смыло волной ликующего облегчения: это он!
— Саша! Я знаю, мы договаривались на вечер, но ты можешь прийти сейчас? Это очень срочно.
— Да, конечно, — от разочарования аж во рту стало горько. Он встал: к Кристине, так к Кристине. Какая теперь разница?

Когда он добрался до маленького отеля, в котором остановилась Кристина, сумерки уже сгустились, холл был абсолютно пустым, даже портье за стойкой не было. Но Кристина назвала номер комнаты, так что Саша сразу прошел к лифту.
Поднялся на третий этаж. Тихо. Пусто. Дверь в номер Крис приоткрыта, доносятся негромкие звуки работающего телевизора.
— Крис? Я вино купил, посидим-поговорим…
Сначала Саша не понял, что увидел, мозг интерпретировал увиденное по-своему: стандартный номер, светлые обои с алым абстрактным рисунком, мирно бормочущий телевизор, девушка свернулась в клубок на пушистом бордовом ковре, отдыхает после тяжелого дня. Такая мирная, спокойная картина. Такая страшная…
Если бы горло не пережало спазмом от накатившего ужаса, Саша завопил бы во все горло.
В номере повсюду была кровь, на стенах, мебели. Как в такой хрупкой девушке могло поместиться такое немыслимое количество крови? Она покрывала жутким узором стены, ковер, который только сейчас понял Саша, был бежевым, просто Кристина лежала в огромной, уже начавшей подсыхать, луже крови.
— Крис… — он шагнул ней, ему показалось, что она шевельнулась, издала то ли сип, то хрип… Жива? Саша кинулся, упал на колени, и уже не раздумывая, ухватил за плечи поворачивая к себе.
Голова девушки тяжело мотнулась назад, и он, все-таки не удержавшись, вскрикнул: на тонкой белой шее распахнулся еще один рот, зияющий багровым. С обезображенного неузнаваемого лица на Сашу с немым упрёком смотрел один глаз, вместо второго была черная дыра. Торчали какие-то красные нити, лохмотья… Вот теперь в нос ударил тяжелый запах меди.
— Крис… — проскулил он, пополз на коленях назад к двери, оставляя за собой смазанный багровый след, — Крис…
Она осталась лежать сломанной куклой.

Саша не помнил, как выбрался в коридор, достал телефон, трясущимися руками начал набирать номер в папке «входящие», он и сам не понимал сейчас, почему звонит именно по этому номеру, а не в полицию, только беззвучно шептал онемевшими губами:
— Ответь мне, ответь мне, ответь… Ну пожалуйста, ответь… ну…
— Саша! Саша, что случилось? — оказывается, Меньшиков уже взял трубку.

И только при звуках знакомого голоса, обеспокоенно спрашивающего, что случилось, он опомнился, ну кому он звонить собрался? Что он за идиот беспомощный, так и тянет кинуться под чье-то надежное крылышко.
— Ничего не случилось. Просто хотел попрощаться, Олег Евгеньевич.
Он нажал отбой и набрал номер полиции.

Из участка Сашу забрал Бинх, ухватил за локоть повел к служебному входу, словно нашкодившего школьника.
— Как это всё не вовремя! После такой блестящей премьеры такой скандал! Значит так… С утра пресс-конференция, что говорить — обсудим. Потом хорошо бы посветить лицом на каком-нибудь благотворительном мероприятии… Напомним журналюгам о твоей тяжелой судьбе, побеге из Союза. Черт! Ну зачем ты потащился к этой девице? — причитал он всю дорогу до дома.
— Её звали Кристина, и она была моим другом там, в Союзе, — Саша налил себе выпить. Если бы он мог просто оплакать Крис, но слез не было. Было ощущение липкого ужаса. — У полиции есть хоть какие-то предположения?
— Они думают, что это наркоман… В номере все перерыто, пропали деньги… А может, сумасшедший. Сталкер. Знаешь, псих, который преследует красивых девушек. Очень уж жестоко ее убили… Убивали.
— То есть они не знают, — Саша потер переносицу, — грабитель, сталкер, маньяк… Они ошибаются. Дело в другом.

— Ты что-то знаешь? — Бинх бросил на Сашу цепкий взгляд.
— Нет. Совершенно ничего.
— Саша, что с тобой происходит?
— Ничего, — он раздраженно грохнул бокалом о стол, алкоголь словно и вкуса не имел, вода-водой. — Просто зверски убили мою старую знакомую!
— Ты не видел ее три года, а странности начались задолго до сегодняшнего дня.
— Я нервничал перед премьерой, это естественно, не находишь?
— Премьера прошла прекрасно, но ты… Ты рассеянный, дерганный. Что случилось с твоей машиной? А Ирен? Она сказала, что ты только что чемоданы ей не помогал собирать, так обрадовался, что она тебя бросает.
Саша молчал, ошеломленный этим градом вопросов, он и не подозревал, что Бинх настолько внимательно за ним наблюдает, это было неприятно. А тот продолжал напирать.
— Какого русского ты искал на приеме в честь премьеры? Ирен сказала, что ты с ума сошел, когда она о нём упоминала? Саша, да скажи ты хоть что-то наконец!
— Это тебя не касается.
— Что? — Бинх смотрел так, словно не расслышал, и Саша повторил громко и четко, чувствуя, как все напряжение сегодняшнего вечера грозит выплеснуться прямо сейчас.
— Я сказал, это тебя не касается! — он сжал кулаки так, что ногти больно впились в ладони, но остановиться уже не мог. — Хватит лезть в мою жизнь! Ты все-таки мне не родной брат, помнишь?
Сказанное повисло между ними невидимой преградой, лицо Бинха застыло от обиды.
— Саш… Я твой агент… Это для актёра ближе, чем любой из родственников. Ты сценарий новый читал? — он попытался разбить неловкое молчание.
— Эту чушь про нападение инопланетян? Нет, и не собираюсь. И про пресс-конференцию завтра — забудь. И про «посветить лицом на благотворительном вечере» тоже!
— Вот как? И какие планы у месье звезды? — терпение Бинха оказалось не беспредельным.
— Я уеду из Парижа на несколько дней. Мне… мне очень надо…- весь яростный запал постепенно выветривался. — Просто небольшой отпуск. Мне надо обдумать всё. Мой агент может это устроить? — Саша натянуто улыбнулся, за сказанное было стыдно.
Бинх отвел взгляд, помолчал немного, потом пожал плечами:
— Это не лучшая тактика, но если тебе нужно, можно устроить. Собирай вещи.

Глава 5На Антиб получилось вылететь только поздним вечером: чувствующий себя виноватым и признающий правоту Бинха Саша все же сделал несколько официальных заявлений о происшествии в гостинице. В общем-то ему и лгать не пришлось: зашел навестить старую знакомую, ничего не видел, ничего не слышал. А смутные догадки и подозрения он даже сам себе четко сформулировать не смог. Кому и зачем понадобилось так страшно убивать Крис? Она всегда казалась Саше кем-то беззаботным и безобидным, вроде бабочки.
С Бинхом попрощались скомкано, сказанное вчера в запале так и осталось между ними. Саша извинился, но сам чувствовал, что этого мало, что он снова умудрился упустить что-то очень ценное, невосполнимое.
Когда подъехали к аэропорту, непривычно молчаливый Бинх сам достал из багажника сашину сумку, подозвал жестом к себе.
— Смотри, — в сумке под стопкой одежды лежал небольшой черный пистолет.
— Это что? — глупо спросил Саша и поправился, — Зачем?
— Затем, что ты во что-то впутался. Стрелять умеешь, верно?
— Да, еще со школы, на ОБЖ учили, но… ты что, думаешь, мне это понадобится?
— Я надеюсь, ты пару дней поваляешься на пляже, взвоешь от тоски, вернешься в Париж и снова станешь самим собой! — отрезал Бинх. — Все, тебе пора.

Ни в самолете, ни в машине, встретившей его на Антибе, поспать так и не удалось, стоило закрыть глаза и он видел одну и ту же картину. Гостиничный номер, освещенный только голубоватым сияние телевизора и тело Кристины, сжавшейся в последней попытке защититься от ударов убийцы. Как Бинх сказал? «Убивали ее долго.» Убивали. Если бы он только не задержался, если бы спросил еще при первой встрече, что так беспокоит, что пугает? Если бы, если бы, если бы…
— Месье? Мы приехали. — Машина остановилась у небольшого особняка, шофер занес в дом вещи, поблагодарил, получив чаевые и уехал.
Негромкие голоса, доносящиеся из холла Сашу не насторожили, как и открытая настежь дверь, уж слишком мирно и обыденно они звучали. Двое мужчин обсуждали меню новомодного ресторана.
— Я считаю безнравственно платить за тарелку с макаронами 2000 долларов или за мороженое почти тысячу. Я вот читал вчера, что в мире миллиард человек, проживающих на доллар в день. Доллар! Это сколько по курсу? 90 копеек?
— Сколько в рубликах-то получается?
— Угу… — собеседник видимо не был расположен к беседе. — Это потому что деньги не ценят.
У меня младшая все просит этот новый телефон… То ли шестой, то ли шестьдесят шестой, а я ей говорю, вот заработаешь — и покупай, какой хочешь, а пока и диск дома покрутишь. Не принцесса.
Спор был такой мирный и будничный, Саша сначала подумал, что это садовник или кто-то еще из прислуги, и только потом осознал, что говорят по-русски, он остановился в дверях, решая, что ему делать, но было уже поздно.
— Ну наконец-то! — один из мужчин, невысокий, пожилой, с кустистыми седыми бровями, повернулся к нему, — мы уже заждались.
Второй вроде бы моложе, но на самом деле ни по лицу, ни по странно светлым, будто белесым глазам, невозможно было понять, сколько ему лет, молча повернулся к Саше, достал что-то из кармана, зашуршал, разворачивая.
Пожилой, судя по голосу это он сетовал на цены, вздохнул:
— Ну что? По хорошему или по-плохому?
— Что… по-хорошему? — растерялся Саша.
— Отдашь, говорю, сам? Или упрямиться начнешь, как эта.
Вот теперь все стало ясно. Эти люди убили Кристину. Нет, не так. Они убивали Кристину, долго. Потому что им было от нее что-то нужно, а сейчас им это что-то нужно от Саши.
— По-хорошему, — быстро согласился он.
— Вот и молодец! — одобрительно кивнул пожилой и протянул ладонь. Саша глупо посмотрел на протянутую руку, молчание затягивалось.
— Ну вот, — искренне расстроился пожилой, — все-таки по-плохому. — И он кивнул своему приятелю, который каким-то непонятным образом оказался у Саши за спиной, ловко и больно пнул под колено, и заломил руки назад. Саша дернулся, пытаясь лихорадочно припомнить все, чему учил тренер в спортзале, но в этот момент над головой зашуршало и на лицо опустилась плотная пленка. Обычный пакет, про которые говорят, что они такие ужасные, вредят природе, никогда не разлагаются и их необходимо запретить.
Саша вдохнул раз-другой, а потом кислород закончился, он забился судорожно, пытаясь сделать вдох, в груди начало жечь, все сильнее и сильнее, перед глазами замелькали темные точки, а потом все закончилось, и в легкие хлынул вкусный морской воздух. Саша стоял на коленях и все никак не мог им надышаться, а потом на лицо снова опустилась мутная шуршащая пленка, он замотал головой, но держали его крепко, пока легкие не начали гореть, тогда позволили вдохнуть полной грудью.
— Ты подыши-подыши, парень, — дружелюбно похлопал его по плечу пожилой, — Так вот… я считаю, что правильно сделали, что ввели налог на богатство. Давно пора, не знаешь, куда деньги девать? Так и употреби на полезное дело. А то вишь ты… Мороженое с золотом. Я в детстве пломбир за десять копеек лопал и ничего, вкусно было. Ну, давай еще разок!
Не надо… — просипел Саша, — я отдам, отдам…
Стоящий сзади вздернул его за волосы так, чтобы пожилому было удобнее вглядеться в сашино лицо.
— Ну-ну… Только без фокусов. — и снова протянул руку. — Давай. И мы уйдем. Будешь себе дальше жить-поживать. Верно говорю?
— Угу, — буркнули за сашиной спиной.
— Они убьют меня, — обреченно подумал Саша, — как Кристину. Свидетели им не нужны, потому и разговаривают так свободно и лиц не прячут.
Умирать не хотелось. Хотелось жить. Сказать Бинху, какой он чудесный брат, неважно что не по крови, обнять его и сказать спасибо за то, что рядом был всегда и беспокоился, и надоедал своей заботой и не бросал никогда!
Хотелось взяться за новую роль, ну и что, что глупый боевик про инопланетян. И такие нужно снимать!
И хотелось увидеть Олега Евгеньевича. Чтобы еще раз всмотреться в лицо, внимательно, разглядеть в подробностях, какой он красивый. И вовсе не чудовище, и сказать, обязательно сказать ему об этом! И чтобы он обнял, и назвал «Сашенькой»! Плевать, правильно это или нет! Да кому какая разница, что там нормально, а что нет, если Саша оказывается все эти годы только и ждал этого ласкового «Сашенька» и как жаль, что понимает он эти важные вещи только сейчас.
Саша до боли в челюстях сжал зубы, может, ничего из понятого и не сбудется, но он постарается… Он очень постарается…
— Парень, нам что, еще разок. — сзади выразительно зашуршали треклятым пакетом. Саша решил, что если выживет, на собственные деньги отснимет рекламную компанию под лозунгом «Берегите природу, не используйте пластик!»
— Я сейчас, сейчас…- он униженно заскулил-захлюпал носом. — Только вы точно не убьете?
— А то как же! — пожилой заулыбался.
— Я отдам… и я никому не скажу! — Саша, поднялся. Это что-то явно небольшое… что-то, что уместится на ладони…- Только не убивайте, — прогнусавил он, размазывая слезы. Я отдам… И забуду… А хотите денег? У меня много!
— Не нужны нам твои деньги, — мужик начал терять терпение, но Сашу он, похоже, нисколько не опасался, смотрел брезгливо, с презрением, и это было главное.
— Это в сумке… В кармашке, вот тут, — он поплелся к брошенной на полу дорожной сумке, расстегнул молнию. Пистолет лежал там, куда его положил Бинх, матово блеснул ствол.
-Не думай, — приказал себе Саша, — только не думай.

Он сделал глубокий вдох и достал пистолет, снял с предохранителя, в самый последний момент тот, что душил Сашу пакетом, услышал тихий щелчок:
— Ну-ка! Что там у тебя! — Саша краем глаза увидел смазанное движение, вскинул руку с оружием и выстрелил не глядя, не целясь. Отдача тяжело ударила в плечо, но выстрел прозвучал до странного тихо. И шедший на него мужчина остановился, посмотрел на удивленно и вдруг плашмя рухнул на ковер, даже руки перед собой не выставил.
«Больно, наверное, так падать, — подумал Саша, а потом спохватился, — этому уже не будет больно.»
Второй сунул было руку под куртку, но Саша навел на него ставшее горячим и тяжелым оружие:
— Не надо! — он вспомнил все, чему учил его тренер в тире, постарался стать устойчивее, ухватил пистолет обеими руками.
— Уходите! Просто уходите, пожалуйста! Я выстрелю!
Пожилой не испугался, посмотрел на Сашу, головой покачал:
— Ну как же ты в меня выстрелишь? Я же живой. У меня внуки дома, ждут меня. Ты посмотри-посмотри внимательней. Я живой человек, а ты меня убить собрался?
Саша молчал.
— В запале-то убить это одно, парень. А вот так вот, в упор, да по живому человеку. Неужто сможешь? Ты на меня посмотри.
Он стоял перед Сашей, такой обычный… такой… живой… Говорит, дышит…
— Не смогу, — Саша почувствовал как тоскливый ужас внутри разрастается.
— Не сможешь, — усмехнулся тот, — не так-то это просто. — Шагнул вперед.
— Не надо, — снова попросил Саша и сделал крохотный шаг назад, и стоило ему сделать этот один единственный шаг назад, как Саша понял, что проиграл. А потом еще один, и еще… И с каждым шагом ждал, что вот сейчас всё кончится. Точнее, не сейчас, убивать его будут долго, как Кристину.
Пожилой уже не улыбался, скалился насмешливо и зло, глядел на бесполезный пистолет:
— Да брось ты его, парень. Все равно ж без толку. Не выстрелишь.

— Он не выстрелит. А вот я — да, — совершенно спокойный голос раздался сбоку, Саша от неожиданности дернулся, поворачиваясь.
В проеме огромного, до пола, окна стоял Меньшиков, небрежно прислонившийся к раме.
— Увлеклись вы, как я посмотрю. Бдительность потеряли, товарищ.
Пожилой ощерился:
— Ну это как посмотреть… — он повернулся боком и Саша увидел, что правой руке у него пистолет, только направлен он не на Меньшикова, а на Сашу.
— Не объясните, что вы тут устроили? — Меньшиков медленно достал из кармана документы, показал на вытянутой руке, пожилой подобрался мгновенно.
— Я о вас наслышан, товарищ Меньшиков. Уважаю, но ведомства у нас разные. И начальство тоже. Вы своему отчитываетесь. А я своему, — пистолет он не опускал.
— Но дело-то одно делаем, — Меньшиков шагнул в комнату, подошел к Саше, встал рядом. — Поверьте, мое содействие будет совсем небесполезным. В том числе и в работе с этим молодым человеком. Итак, чем он вам не угодил.

Пожилой тоже помолчал, что-то прикидывая в уме, потом неохотно ответил:
— Взял чужое.
— Да не брал я, — прошептал Саша — Олег Евгеньевич, я клянусь, не брал!
— Тихо, Саша, — Меньшиков аккуратно ухватил его за ремень джинс, отодвинул в сторону.
Пожилой поморщился:
— Все так поначалу говорят. У тебя. Больше не у кого. Девчонка только с тобой виделась. — Он посмотрел на Меньшикова, снова оскалился. — Дружба дружбой, как говорится, а служба службой… Вы бы отошли, товарищ, не мешали… Не договоримся мы с вами.
— Не договоримся, — согласился Меньшиков и неуловимо быстрым движением, так, что Саша его и не разглядел, только блеснувшую стальную полосу и увидел, вскинул руку.
Выстрел прозвучал совсем тихо, тише, чем грохот упавшего тела.
Он малодушно зажмурился, хватит с него трупов на сегодня, замотал головой.
— Саша, тихо. Все хорошо, — лицо обхватили теплые ладони, а в нос ударил кисловатый запах пороха.
— Саша, посмотри на меня, отдай мне пистолет. Отдай, слышишь? Уже все… — пробился к нему обеспокоенный голос. Саша поднял руку, посмотрел, как на чужую, оказывается, он до боли в пальцах стискивает горячую рукоять. Он расслабил пальцы, и Меньшиков осторожно забрал пистолет.
— Я в порядке… в порядке… — вместо слов выходила какая-то каша, и двигался он медленно и тяжело, словно под водой… А еще вдруг накатила неуместная сонливость, хотелось закрыть глаза и прилечь прямо на ковер. Саша перевел взгляд на пол и вздрогнул.
Эти места уже были заняты.
— Не смотри, не надо.

Меньшиков легко подхватил валявшуюся на ковре дорожную сумку, потом обхватил Сашу за плечи, повел к выходу.
Саша, словно оглушенный, просто делал, что требовалось, сел в машину, пристегнулся и откинулся на спинку, бездумно наблюдая, как по лицу Меньшикова скользят сменяя друг друга полосы света. Он не спросил, куда они едут и как Меньшиков так вовремя здесь оказался, кто были неудачливые убийцы.
Всё это было неважно сейчас. Обогащенный, вдохновленный новым открывшимся ему перед смертью знанием, Саша распахнул глаза и теперь все смотрел и смотрел на Олега Евгеньевича, не отводя взгляд, отмечая каждую деталь: морщинок вокруг глаз прибавилось, складки у рта стали глубже, волосы длиннее, чем он помнит, совсем немного, и лежат не так безупречно.

Ехали молча, даже радио в машине молчало, Меньшиков что-то напряженно обдумывал, изредка с беспокойством посматривая то на Сашу, то в зеркало заднего вида.
Почему-то казалось, что тот последний разговор в Париже был давно-давно, много дней, а может даже месяцев назад. Было хорошо и спокойно, а потом вдруг возникла мысль, что ничего этого нет, никто его не спас, никто не пришел, просто он умирает на полу и грезится ему утешительная фантазия в предсмертном удушье.
— Олег Евгеньевич… Вы приехали же, приехали? За мной, да?
Меньшиков взял Сашу за руку и сжал, тесно-тесно переплетая пальцы
— Приехал.

Глава 6Они заселились в самый обычный придорожный отель. Меньшиков заказал ужин в номер, к которому Саша не притронулся, недолгое спокойствие прошло, и теперь он всё ходил кругами по номеру, никак не мог остановиться.
Надо было ехать дальше! Куда-то идти или бежать. Кому-то позвонить! Кому-то рассказать! Всё, что угодно, только не сидеть в этом номере, не прятаться. Он со злостью пнул попавшийся под ноги стул.
— Почему мы остановились? Разве не надо поехать… Выяснить все? А не… не есть!
— Во-первых, моя голодовка никого не воскресит, а во-вторых, я уже позвонил знакомым и они выясняют кое-какую информацию.
Саша замер:
— Информацию? Какую? Что вообще этим людям было от меня надо, от Кристины?! Это же они ее убили? Пытали и убили!
— Саша, успокойся.
Но он уже не мог успокоиться:
— Вы знаете, что с ней сделали?
— Да, я был в морге.
— Ее пытали! Олег Евгеньевич! Пытали и потом убили ни за что!
На лице у Меньшикова возникло и исчезло странное выражение, оно исчезло мгновенно, но Саша заметил:
— Вы знаете что-то…
— Тебе надо успокоиться, поесть и выспаться.
— Вы знаете что-то! Что?
Меньшиков будто и не услышал, открыл пластиковую упаковку с салатом, поставил на стол:
— На вкус не так плохо, как на вид. Сядь и поешь. И вот еще кофе, выпей. Сахара добавь обязательно.
И этот бесстрастный вид и сам тон, каким была высказана просьба, на Сашу подействовали как пощечина, даже не удар серьезный — пренебрежительный шлепок. Он подлетел к Меньшикову, ухватил за грудки, тряхнул, припирая к стенке.
— Я вам больше не мальчик постельный! Немедленно скажите, что происходит или…
Меньшиков вырваться не пытался, смотрел на Сашу с любопытством и с каким-то насмешливым одобрением.
— Или что, Сашенька?
А потом сашино запястье вспыхнуло от боли, огненной лентой обвившей всю руку до плеча, и оказалось что он стоит на коленях на полу, а рука вывернута назад под каким-то невозможным углом. Саша едва удержался от вскрика, успел закусить губу, зарычал от злости, но руку дернули так, что он кажется услышал хруст и вскрикнул.
— Если решил применить к противнику, который заведомо сильнее тебя, жесткие меры — применяй без разговоров и угроз, пока у тебя есть одно преимущество — внезапность. А дипломатию потом будешь разводить. Понятно?
Саша дышал сквозь стиснутые зубы, часто и зло.
— Я спросил, тебе понятно, Саша?
— Да! — выкрикнул он, и его тут же отпустили, так что он мешком рухнул на ковер, застонал, баюкая у груди ноющую руку.
— Вот и умница, — его потрепали по волосам, пренебрежительно. Меньшиков смотрел на него сверху, уголок рта изогнут в усмешке.
— Как ты себя назвал? Постельным мальчиком? — он качнул головой, — хочешь совет? Учись уже постоять за себя.
Саша почувствовал, как от обиды и злости у него в глазах темнеет, издав незнакомое для себя рычание, он кинулся на Меньшикова, пытаясь вцепиться в горло, и, снова охнув, осел на пол, даже не успев заметить, как его ударили, а у Меньшикова и дыхание не сбилось:
— Очень предсказуемо, Саша. И медленно. Плохо.
В третий раз вставать он не стал, ухватил за ноги под колени, дернул, роняя на ковер, наваливаясь сверху всем телом, уже и кулак занес, чтобы ударить в это невозмутимое красивое лицо, и снова не успел, словно какая-то сила швырнула его так, что он пролетел через комнату.
— Снова плохо. — Меньшиков поднялся, отряхивая брюки. — Саша, у тебя реакция совсем никуда не годится.
Саша встал, слепо тряся головой:
— Вы… Вы… — он кинулся снова, и снова, и еще раз. И каждый раз, когда он промахивался, оступался, падал, Меньшикову несколькими хлесткими насмешливыми фразами удавалось заставить его встать и снова ринуться в драку. Но, конечно, никакая это была не драка, он слепо и яростно бросался вперед, но ему не дали и шанса, так что в конце концов, Саша задыхаясь осел на ковер, запыхавшийся и вымотанный, а Меньшиков непринужденно устроился в кресле напротив. Одернул брюки, посмотрел на Сашу:
— Успокоился? Легче стало?
— Стало… — от стыда загорелись щеки, но злая нервная энергия, не дающая даже думать и требующая что-то немедленно сделать, растворилась, исчезла.
Он устало выдохнул:
— Олег Евгеньевич… Ну зачем вы так…
— Затем, что если не знаешь, куда идти, надо сесть и подумать, а не кидаться слепо во все стороны. Точно успокоился?
Саша угрюмо кивнул, пересел в кресло.
— Только есть я все равно не хочу.
— И я не хочу, — Меньшиков пожал плечами, взял пластиковую вилку, — здесь дело не в желании, а в необходимости. Ты уже сейчас вялый и вымотанный. А если через два часа потребуется убегать? А через час драться?
— А через три часа взламывать секретные шифры? — невесело хмыкнул Саша, но тоже взял вилку. Какое-то время они ели в тишине, потом Саша вспомнил о вопросе, который не давал ему покоя с самого появления Меньшикова.
— Олег Евгеньевич… А как вы меня нашли? На мне жучок есть, да?
Меньшиков опустил вилку, и так посмотрел на Сашу, что показалось, будто он сейчас закатит глаза, но Олег Евгеньевич вздохнул только:
— Мы не в голливудском кино. Где ты остановился мне сказал господин Бинх. К слову, пришлось выслушать от него много интересного относительно моей персоны и моего к тебе отношения.
Саша почувствовал, как салат застревает у него в горле, что именно мог высказать Бинх, он примерно представлял.
— Олег Евгеньевич… — выдавил он, — вы только не подумайте…
Меньшиков, не обращая внимания на сашино смущение, поднялся, взял со стола стаканчик с кофе, ни огорченным, ни разозлённым он не выглядел:
— Я думаю, тебе очень повезло, что такой человек, как Бинх, был рядом все это время. Похоже, он искренне о тебе беспокоится. И не без причины.
— Он такой. — Саша улыбнулся, подумал, что обязательно позвонит Бинху, извинится. Хорошо, что у него будет для этого возможность.
— Что отдала тебе Кристина? — вопрос прозвучал резко, внезапно.
— Ничего.
Меньшиков смотрел пристально, цепко, так что Саша чувствовал себя под микроскопом, словно прозрачный, словно на операционном столе растянут. Неприятно. Так вот как Олег Евгеньевич беседы с подозреваемыми ведет. А на него ни разу так не смотрел раньше. Только всё «Сашенька» да «мальчик мой…»
— Ничего она мне не давала! Мы и поговорить-то толком не успели, столкнулись случайно…
— Случайно? — Меньшиков качнулся вперед, — случайно в Париже сталкиваются два человека из России, которые раньше учились вместе? Какое поразительное совпадение. Не находишь?
— Я как-то не думал… Разное же бывает.
— В кино бывает. Саша, рассказывай все по порядку, что происходило в тот день.
— Всё? — Саша неуверенно посмотрел на Меньшикова, тот ждал без улыбок, серьезно.
— Я встал… выпил воды, потом оделся, пошел на пробежку, я по утрам бегаю, а четыре дня в неделю в зале с тренером занимаюсь… — он осекся, понимая, как сейчас звучат его слова. С тренером он занимается… Да его 15 минут назад вместо половой тряпки могли использовать.
— Потом в душ, потом завтрак… С Бинхом поговорили, он мне все сценарий предлагал прочитать, я не хотел, там глупость какая-то про инопланетян. А я типа Землю спасаю…
Меньшиков неопределенно хмыкнул, потер подбородок, прикрыв губы, ладонью, но промолчал.
— Потом… Говорил с ребятами из OCEAN JET.
Это музыкальная группа, мы с ними в проекте моем работаем. «Заново родиться». Вы видели?
— Видел. Продолжай.
Саше ужасно хотелось спросить, что думает Олег Евгеньевич о его стихах, но было неловко.
— Потом репетиция…
— На репетиции ничего необычного не было? Может, незнакомые люди в театре? Кто-то подошел за автографом?
Саша улыбнулся:
— Олег Евгеньевич, у нас же не армия, а свободная творческая обстановка… Я когда этот проект придумывал, хотел чтобы было легко, чтобы люди просто приходили, смотрели, общались, я и снимать разрешаю. Кто хочет, смотрит в холле, на полу, кто-то в зале…
— То есть полный и бесконтрольный бардак. — резюмировал Меньшиков. — Что было после репетиции?
— Ничего… Я отдохнул немного, потом спектакль. Вечером с ребятами хотел перекусить, но вы позвонили, и я побежал… пошел. Пошел к машине, и столкнулся с Кристиной.
— Она у машины стояла?
— Нет. Окликнула меня, когда садился. Предложила встретиться, я еще удивился, почему в гостинице… Но не задумывался. Она…
Саша замолчал, вспоминая. Тогда, спешащий на встречу, он вообще не обратил внимание на многие странности.
— Знаете, Олег Евгеньевич… Я сейчас подумал… Кристина подошла не со спины, не со стороны бульвара, где метро, как я решил сначала…
Саша вскочил, походил по комнате…
— Вот так я стоял… вот так моя машина… — он ткнул в диван… — за спиной выход из переулка и метро… Но Крис подошла справа… а там только скверик, фонтан… лавочки… Это что же получается…
— И что получается? — Меньшиков ободряюще кивнул, словно Саша пытался решить сложную задачу и уже подобрался к ответу.
— Она меня ждала? Специально?
— Возможно. Продолжай.
Саша кивнул, теперь он даже глаза прикрыл, пытаясь вспомнить все-все, как была одета Крис, жесты, походку, выражение лица, интонации… Меньшиков сосредоточенно слушал.
А на прощание она тебя обняла? Сама?
— Да… Я думал она уже переняла у французов, знаете, они целуют в обе щеки… Точнее, не целуют, а вид делают… Мне не нравится, странно это. Но Крис просто обняла и все. Повернулась и ушла быстро.
— Понятно… — Меньшиков задумчиво выстукивал по подлокотнику какой-то маршевый мотивчик.
— Знаете, Олег Евгеньевич, я подумал… Вот если бы я ставил мизансцену, то объятие было бы логичным при встрече. Все-таки не виделись сколько времени… А при расставании как-то непонятно. Мы же договорились, что встретимся скоро…
Меньшиков кивнул.
— После разговора с Кристиной ты куда-то заходил? С кем-то говорил?
— Нет, я сразу к вам. А потом…- Саша помялся, признаваться, что бродил несколько часов под дождем, как сопливая школьница, не хотелось, — погулял немного. Потом в отель… Там её нашел… Потом в полицию. И домой. Собрал вещи, в аэропорт. Вот и все.
— Дома переоделся?
— Что? — не понял Саша, — пиджак снял… он промок весь и все… А какое это имеет значение.
И вдруг он понял:
— Вы думаете, что Кристина мне что-то положила в карман, да? Когда обнимала? А потом звонила и хотела встретиться, чтобы забрать, но я не понимаю, зачем? Ей это зачем? Во что вы её впутали?!

Меньшиков уже набирал кому-то сообщение на айфоне, глянул на Сашу мельком, встал.
— Ты опять драматизируешь. Я не знаю всех деталей, но уверяю тебя, ни во что мы бы эту девочку впутывать не стали. Дилетанты в серьезных делах никому не нужны. Ложись спать, Саша. Помнишь еще, как в Союзе говорят? Утро вечера мудренее.

Они стояли рядом, даже, кажется, за руки держались: Кристина и белоглазый мужчина, после смерти им нечего было делить, они были на одной стороне. Белоглазый все трогал уже посиневшими пальцами красное пятно на груди, а Кристина удивленно моргала оставшимся глазом. Посмотрела на Сашу, попыталась что-то сказать и только засипела, в разрезанном горле что-то булькнуло. Медленно тягуче вздулись кровавые пузыри. Кристина с почти комичным удивлением посмотрела на своего мертвого товарища, совсем как живая. Тот отмалчиваться не стал:
— Мы из-за тебя умерли.
Саша хотел сказать, что он не хотел, но только обреченно кивнул.
Мертвая Кристина снова открыла рот, просипела что-то, указывая на Сашу пальцем с содранными ногтями.
— Отдай, слышишь. Отдай, что взял.
Саша замотал головой, отползая, путаясь в тяжелом одеяле.
— Все из-за тебя, — убитый им мужчина подошел ближе.
— Я не хотел… — отодвигаться было некуда, он уже вжимался в стенку, а они стояли и смотрели на него бесстрастными глазами, в которых отражался свет уличных фонарей.
— Уходите! Уходите, слышите! Уходи!
Кристина грустно кивнула, повернулась, чтобы уйти, но затем снова шагнула к кровати, стала нагибаться, ближе и ближе…
«Она хочет меня поцеловать. Как всегда раньше делала. Когда еще живая была»
Он представил что холодные, уже тронутые разложением губы сейчас коснутся его щеки, и взмолился, чувствуя, как по спине стекает холодный пот:
— Не надо, не трогай меня… Пожалуйста, пожалуйста, только не надо меня трогать, не надо!!!
— Саша! Проснись! — он забился, вырываясь наконец из сна. — Саша, все хорошо, это сон…
— Только не трогайте меня… — прошептал он вслед уже ушедшим мертвецам, теплые ладони, успокаивающе поглаживающие спину исчезли, и он, протестующе застонав, потянулся к Меньшикову.
— Мне кошмар приснился, Олег Евгеньевич, просто кошмар.
Меньшиков удержал Сашу за плечи, не позволяя приблизиться, совсем как недавно вечером, лицо у него застыло:
— Этот кошмар… он о прошлом?..
— Нет… Мне Кристина приснилась, и тот человек, в которого я выстрелил…- Саша снова потянулся к Меньшикову
— Олег Евгеньевич… Я все-все понимаю… Я не нужен со своими глупостями. Но сейчас, вот только сейчас останьтесь, пожалуйста. А потом я сам…
Он все еще бормотал, что он сам и что справится, просто сейчас темно… а его уже обнимали, окутывая теплом и заботой.
— Ничего ты не понимаешь, мальчик, — пальцы взъерошили волосы таким привычным, домашним жестом, что сердце заныло, и мир словно бы снова сдвинулся с неправильного неудобного, но привычного, стал правильным, но как в нем жить Саша не знал. Он попытался прижаться теснее, вжаться, вплавиться в мужчину, обнимающего его…
— Олег Евгеньевич… Ну почему все так… так сложно, — вырвалось у него. — Почему всё… так… вот так…
Он не мог подобрать правильные слова, чтобы объяснить, как он запутался в собственных желаниях, как устал разбираться в мешанине мыслей и чувств, как устал ощущать себя неправильным, глупым, брошенным, одиноким… Но нужные слова все не находились, и Саша в отчаянии ударил кулаком по крепкому плечу, потом еще раз…
— Почему, Олег Евгеньевич? Почему?!
Ответа он не ждал и потому удивился, когда над головой раздался тихий голос:
— Потому что однажды мне было очень плохо. Так плохо, что жить не хотелось. И потому что именно в этот момент один яркий и искренний мальчик раскрыл надо мной зонт и сказал, что все будет хорошо. И потому что я был слишком самонадеян и слеп, и вместо того, чтобы оберегать и нежить, приручать и не торопить, я вцепился зубами и не выпускал… Купить хотел, — Меньшиков говорил тихо, задумчиво, ласково укачивая Сашу.
Саша прикрыл глаза, наслаждаясь теплом в кольце крепких рук:
— Олег Евгеньевич… Я… Я скучал… очень… — признался он, — я и не думал, что буду… Знаете, думал вырвусь… И заживу счастливо. Забуду всё. Вас забуду. Но не смог… Это… ненормально совсем, да?
Меньшиков хмыкнул, поцеловал в переносицу:
— Саша… Мы год жили вместе. Более того, у нас, выражаясь научным языком, были крайне психологически сложные отношения. Было бы странно, заживи ты счастливо после такого.
Саша облегчённо угукнул, потерся носом о плечо:
— Вы не уйдете сейчас? Я… я не знаю, как мне дальше… Не смогу дальше…
Меньшиков ухватил за загривок, встряхнул легонько:
— Не глупи, Сашура. Всё ты можешь и сможешь. А сейчас поспи. Засыпай, мальчик.
Саша послушно закрыл глаза и провалился в мягкую, совсем уже не страшную темноту.

Эта картинка напоминает мне мой фанфик: один милаш пытается что-то такое сделать с другим милашом.
Сашенька+Олежек.

Работа... Суки... Родители.. Бля!!!!

Третья часть Вторая часть.
+1200
+500
+700
+897 Ну думаю, детально описанное изнасилование здесь никому не нужно, так что обойдемся без манямбы)
+ 858

запись создана: 21.04.2019 в 07:22