Делаю заказ на Озоне и что-то мне неохота переплачивать курьеру, сама съезжу и вывезу раскрасочки любименькие. но есть проблема. Я живу в маленьком городе. Таком маленьком, что все его жители спокойно разместятся в пяти-шести небоскребах, а остальное место можно медведям отдавать. Так вот... Единственное понятное мне объяснение звучит так: выйди из метро - упрешься в искомое. Всё остальное типа пройдите сто метров влево, обойдете красный забор, потом мимо стройки, потом 5 подъезд бла-бла-бла... Это все звучит как: идите в страшные ебеня и сгиньте там((((
Как раскрасочки-то забрать!???

Первая часть потребовала продолжения.
читать дальше Ниган больше не правит своим личным миром, отвоёванным у мертвецов и заново отстроенным, и спасители больше не преклоняют перед ним колени в едином порыве, и соседние общины больше не платят исправно дань; даже Люсиль и ту у него отняли. Всё, что ему осталось, — это тесная, похожая на собачью будку камера с кротовьим лазом вместо окна под самым потолком. Можно было бы добавить про капающую с потолка воду и плесневелый хлеб с собачьим кормом, но нет. Рик Граймс, дотошный в стремлении быть цивилизованным, не допустил бы подобного отношения к пленённому преступнику. Долбанный Рик Граймс и его принципы.

Ниган не знает, в какой момент его чудная налаженная постапокалиптическая жизнь сошла с рельс и пошла по пизде. Сидя за решёткой, он отматывает время назад и пытается найти точку, в которой всё надломилось, точку невозврата.

Когда он, воодушевлённый открытием, возвращается в Святилище, то первым делом идёт к Дэрилу; хочется ещё раз взглянуть на него повнимательней, понять, что такого Рик нашёл в блохастом бомже. Возле карцера (вот так сюрприз!) обнаруживается Дуайт, который кружит вокруг Дэрила, заботливо укрытого пледом (при ближайшем рассмотрении Ниган с недоумением узнаёт плед, который лежит на койках у ниганов). Дуайт что-то квохчет вполголоса, пока бомж жадно поедает сэндвич и вовсе не с собачьим кормом, а прекрасный свежий сэндвич с салатом, яйцом и прочей нормальной едой.

— Смотрю, вербовка-то идёт полным ходом. — Дуайт дёргается, как в жопу ужаленный, а упрямый бомж продолжает жевать, даже с ритма не сбивается.

— Я объясняю, что у Спасителей лучше, есть преимущества.

— Есть. — Нигану сейчас не до странных Дуайтовских методов. — А теперь свали. Навести Шерри, вспомните былое. Я разрешаю.

Когда сникший Дуайт исчезает за поворотом, оставив их наедине, Ниган присаживается на корточки и долго рассматривает Дэрила; он сгребает в горсть спутанные тёмные патлы, открывая скуластое бледное лицо с тонкими, упрямо сжатыми губами. Его зовут Дэрил Диксон, он стрелок, следопыт и чертовски сильный и упрямый сукин сын. Но разве этого достаточно, чтобы Рик так трясся над ним? Ниган вот тоже не пальцем деланный.

Ниган задумчиво поворачивает голову Дэрила, рассматривает его в профиль, потом анфас.

«Ну и что в тебе такого особенного? Что он в тебе нашёл?» Вопрос риторический, ответа он не ждёт, но получает.

Диксон вдруг смотрит ему в глаза нагло, вызывающе и усмехается:

— Что? Обломался? — Голос у него слабый, охрипший от долгого молчания, но в острой, как сломанная бритва, усмешке Ниган видит понимание. Этот сукин сын знает! Знает, что у него есть то, что должно принадлежать Нигану: Рик, его любовь, его преданность. Дэрил считывает мимолётную растерянность у него на лице так же легко, как прочёл бы следы на свежевспаханной земле, и вдруг разражается сиплым клёкотом. Ниган не сразу понимает, что эти звуки — смех. Он смеётся! Смеётся над ним!

Ярость вспыхивает моментально: все бесплодные попытки сблизиться, объяснить, заставить Рика понять, заставить увидеть себя настоящего — всё выливается в один приступ жестокости. Шансов у Дэрила ноль; хотя надо отдать ему должное: он пытается сопротивляться. Когда Ниган хватает его за шиворот, встряхивает, словно нашкодившего кота, когда швыряет лицом в стену,сжимает руками худую шею.
Дэрил хрипит, скребет обломанными ногтями по бетонной стене карцера, его яростный неуступчивый взгляд мутнеет, становясь бессмысленным м неподвижным. Ниган чувствует как беспомощно дрожит слабея под его ладонями чужой пульс, как обмякает сопротивляющееся тело, и , словно опомнившись, разжимает руки.
— Ты тут сгниёшь, — обещает он, получает в ответ помутневший от боли взгляд и ещё одну болезненно кривую усмешку и выходит, хлопая дверью. Надо успокоиться.

А потом Дэрил убивает толстого Джо и сбегает; как он умудрился провернуть такой трюк ослабевший от голода и побоев, Ниган не знает. Отвечающий за своего подопечного Дуайт принимает наказание с просветлённым лицом ёбанной, а точнее неёбанной Орлеанской Девы, точно ему не мордобой, а костёр и последующая канонизация впереди светит, но Нигану не до его душевных вывертов.

Он, конечно, устраивает обыск в Александрии, но вяло, без огонька, без прежнего азарта. Главное ему сказало лицо Рика, на котором отчётливо читается послание, и гласит оно:

— Ты труп, Ниган. Ты тронул Дэрила, и теперь ты труп.

Этой ночью Ниган не зовёт к себе жён — шесть корыстных на хрен ему не нужных шлюшонок. Этой ночью Ниган пытается нажраться до свинского состояния, чтобы не думать, не чувствовать.

Ниган не знает, что ему делать с этой ненавистью, которой он так наслаждался прежде и от которой так внезапно устал теперь, устал от себя самого, от своих чувств, до больного ненужных и лишних. На секунду он позволяет себе представить: а что сделает Рик, если поставить его перед выбором — жизнь Карла или… Жизнь Дэрила или… Или… Что или? Или встань на колени и отсоси мой хуй? Или повернись и подставь задницу? Согласится? Заартачится? Постарается вывернуться?

Ниган знает ответ: и встанет, и подставит; ради любого из своих Рик сделает что угодно — такой уж он человек. Вопрос в другом: нужно ли это Нигану? Деревенеющее от ненависти тело в его руках, презрительно сжатые губы, безучастный равнодушный взгляд — с тошнотворной уверенностью он знает, всё так и будет, а с Риком так не хочет, только не с ним.

Война с Александрией и с примкнувшими к ней Хиллтопом и Королевством затягивается; Ниган не знает, каким образом, какие слова нашёл Рик, но со своих трусливых задниц поднялись и Иезекиль, и Грегори, так что он лишился численного перевеса. Потом вдруг выясняется, что в Королевстве, может, и собрались отбитые на всю голову ролевики, но оружие припасти они сообразили и неплохо умеют им пользоваться.

Ниган не знает, как всё разрулить, и решает, что пора с этой хуйнёй заканчивать.

Рик Граймс стал его слабостью, а слабостям нет места в этом дивном новом мире, и после очередной атаки, превратившейся в массовое самоубийство, Ниган разрабатывает прекрасный план, продуманный, дьявольски жестокий.

— Измажьте этим дерьмом оружие. — Он указывает битой на скованных цепью ходячих. — Одна царапина — и с ними покончено.

Со строптивой Александрией будет покончено, с Риком будет покончено. Одна царапина, одно ранение — и смертельный вирус проникнет в кровь; продолжение спектакля Ниган наблюдал из первого ряда не единожды: лихорадка, бред, глюки, смерть. И новая жизнь, правда, не та, что боженька обещал.

Когда все приготовления закончены, уже под стенами Александрии Ниган даёт Рику ещё одну возможность остаться в живых и даже мысли не допускает, что этот последний призрачный шанс на примирение нужен ему самому.

— Рик! Выходи, выходи, и мы поговорим, — надрывается он и потом в раздражении приказывает убить какого-то назойливого уёбка, который выскочил на стену, возомнив, что Ниган приехал, чтобы поговорить с ним. — Рик! Мне нужно тебя услышать, и я убью каждого на этой чёртовой стене, если ты не покажешься!

Бесполезно. Унизительно. С ним не желают разговаривать, словно он пустое место. Ау, Ниган, а ты вообще здесь? Ты кому-то тут нужен? Кому-то нужны твои усилия?

Он отдаёт приказ снести стены и атаковать. Бой завязывается яростный; обе стороны больше не тратят время на взаимные оскорбления; дошло наконец до уебанов, что за своё место под солнцем надо драться. Ниган не тратит силы на мелкие стычки; словно бульдозер, он неумолимо движется к своей цели и находит её. Рик и его бесполезная подтанцовка слишком сосредоточены, отстреливаясь от группы спасителей, наступающих справа, чтобы заметить их с Дуайтом, зашедших со спины.

Ниган прицеливается, но медлит, готовясь к самому паршивому и самому правильному в своей жизни решению. Внезапно на него накатывает дежа вю; это уже было, так давно: больничная палата, опутанное проводами тело и тяжкая обязанность — убить того, кто тебе дорог.

— Карма… — бормочет он под нос, и Дуайт удивлённо таращится, не понимая, о чём это идёт речь. — Знаешь, что такое карма, Дуайт? — Ниган проворачивает в пальцах арбалетный болт. — Это такая злоебучая змея; ты думаешь, что убежал от неё, но она всё равно извернётся и ухватит тебя за жопу.

Арбалетный болт со зловеще потемневшим остриём он суёт в руки Дуайта:

— Застрели Рика! Не промажь!

Когда Дуайт послушно вскидывает арбалет, Ниган понимает, что убьёт этого ёбаного оловянного солдатика, просто не сможет вынести его рядом с собой в Святилище. Он позволяет себе малодушно отвернуться, орёт на кого-то ещё, матерится, подгоняет, строит, командует, но всё равно замечает, как Дуайт опускает разряженный арбалет и кивает, безмолвно отчитываясь о проделанной работе.

— Вот и сказочке пиздец… — Внезапно жизнь перестаёт казаться такой уж интересной. Просто ещё одна война. Ещё один день. Почему так вышло? Ниган не знает.

Через два дня в Святилище радостное оживление и предвкушение праздника: сегодня они спляшут на чьих-то костях. Стоя у окна, Ниган слушает, как Спасители переговариваются, собираясь в Александрию; они уже делят добычу, насмехаясь над поверженным врагом.

— Долбанные уёбки. — Он проходит к своей машине, не глядя на притихших спасителей; настороженный Дуайт, который последние сутки не попадался ему на глаза, мелькает где-то в конце колонны и пропадает. Ничего, Люсиль уже запомнила эту уродливую морду, дайте только срок.

По дороге в Александрию Ниган вспоминает о Карле. Не повезло пацану: кто у него остался? Только бомж да шоколадка — много от них будет толку. Надо будет приглядеть за ним, что ли, научить там тому-этому. Может быть, даже взять к себе в Святилище: пацан-то стоящий, весь в отца. От этой мысли становится немного легче.

Под угрюмо молчащими стенами Ниган начинает свою победную речь, и слова горчат на языке так, что он останавливается, чтобы сплюнуть.

— Я знаю. — Приходится напрячь словно удавкой передавленную глотку, чтобы вытолкнуть из неё неправильные в чудовищной безысходности слова. — Я знаю, что Рик мёртв! Рик Граймс мёртв!

Ниган орёт в равнодушные стены, уже не сдерживая ни ярости, ни боли: какая на хуй теперь-то разница?

— Вы ёбаные трусы! Выходите!

Ворота открываются с каким-то будничным скрипом; Ниган видит невысокую фигуру и чувствует себя так, словно Люсиль вдруг вывернулась из рук и вмазала ему прямо по черепушке. Рик, мать его, Граймс, живой и невредимый, ну, почти невредимый: ранение в бок не в счёт. Он пялится на Рика минуту, потом другую; тишина становится какой-то совсем уж неловкой.

— Удивлён? — то ли спрашивает, то ли констатирует Рик и терпеливо ждёт, пока до Нигана дойдёт, что веселье продолжается.

— Дуайт! Пусть это лучше будет грёбаный призрак. — Не подозревающий, что его голова разминулась с Люсиль на какие-то миллиметры, Дуайт вздрагивает, но продолжает высматривать кого-то на стенах.

— Смотри не на него, смотри на меня. — Рик делает шаг вперёд, и теперь видно, как он бледен и неловко держит правую руку, и прихрамывает, но это херня. Рик сильный, переживёт; главное, что живой. Всё ещё может наладиться, всё ещё может быть хорошо.

Рик начинает говорить, и Ниган, развесив уши, словно соплюшка на первом свидании с капитаном футбольной команды, слушает, слушает и слушает, потому что Рик наконец-то говорит разумные вещи. Предлагает мировую, предлагает сотрудничество, но даже не это главное; важно то, как Рик говорит все эти правильные слова: не окатывает презрением и ненавистью, не смотрит, как на кусок дерьма, приставший к подошве.

— Приведи всю эту хуйню в порядок, мы найдём общий язык. Давай работать вместе…

Рик говорит, и оба лагеря слушают его в звенящей тишине — Ниган перестаёт вникать: это бла-бла-бла давай дружить не так интересно, как новое выражение голубых глаз Рика. Есть что-то, чего Ниган раньше не видел в изгибе губ, в том, как подрагивают ресницы — язык тела сложно подделать, и сейчас Ниган отчётливо читает смятение человека, который столкнулся с чем-то новым для себя, и это смятение Ниган находит совершенно очаровательным, и это для него тоже ново, если учесть, что раньше он и представить не мог, что употребит слово «очаровательный» в адрес мужика и не блеванёт при этом.

Рик заканчивает перечислять все блага, которые ждут спасителей и александрийцев в случае сотрудничества.

— Но это… это будет лишь начало. — Он делает ещё один шаг и оказывается так близко, что мог бы дотронуться, захоти он этого, разумеется. Ну, если Ниган позволит, а он не идиот, чтобы позволять такое человеку, имеющему сто и одну причину для его убийства. Но Рик смотрит в глаза этим своим чёртовым смятенным взглядом, протягивает руку и кладёт ладонь прямо Нигану на грудь. — Это лишь начало.

— Начало чего? — повторяет эхом Ниган.

— Начало всего, — отвечает Рик, и интуиция истошно орёт, словно сирена при авиационном налёте: он не должен подпускать Рика так близко, нужно приказать открыть огонь своим людям, нужно напасть самому, но он позволяет, разрешает себе помедлить ещё мгновение, пока на груди тёплая твёрдая ладонь, пока Рик смотрит в лицо без ненависти, этим новым взглядом, ещё секунду, только одну секунду.

Этой секунды Нигану и не хватает, чтобы заметить, как тёплое, почти дружеское прикосновение сменяется жёстким захватом; он не успевает отразить один точный удар и чувствует сначала, как что-то горячее течёт по шее, и только потом ощущает боль от удара ножом. Он падает на колени, ещё не в силах осознать, что только что произошло, а ёбанный Рик Граймс, ни разу не смятенный и не очаровательный, стоит над ним, приказывает спасителям, его спасителям сдаться!

— Решил убить меня? Меня? — Ярость смешивается с восхищением: вот вам и благородный лидер! Хитрожопый сукин сын! Перед тем как потерять сознание, Ниган удовлетворённо ухмыляется: может, он и проебал переговоры, Святилище и спасителей, и этих шесть бестолковых шалав, своих жёнушек, но одно он точно сделал правильно — запал на настоящего крутого мужика, отличный выбор, так держать.

В себя Ниган приходит в самый животрепещущий момент: заполнившие импровизированную палату александрийцы решают, жить ему или умереть. Как и следовало ожидать, большинство требует его смерти, желательно публичной и немедленной. И только один негромкий, но твёрдый голос настойчиво убеждает остальных сохранить ему жизнь.

— Оставить его в живых? После того, что он сделал с Гленном? — вопрошает острый, как битое стекло, женский голос; надо полагать, неубиваемая вдовушка.

— Отец, он должен умереть! — Дрожащий юношеский басок звучит совсем близко. — Я должен сделать это!

— Карл, положи оружие, — Рик говорит мягко, но это всё равно, что Люсиль в бархат обернуть. — Мы не будем его убивать.

Ниган кожей чувствует, как сгущается напряжение и недовольство в комнате; будь он на месте Рика, уже размозжил бы парочку особо горячих голов для острастки, но голос Рика остаётся всё таким же мягким; похоже, он уверен в себе и в своих людях, просто пережидает разноголосый возмущённый гомон и снова и снова убеждает, доказывает, приводит аргументы. Только голос звучит немного глуше; идиоты, они что, не понимают, что он устал и слишком ослаблен ранением, чтобы пытаться донести до них несколько простейших истин?

— Мы не можем убить его, в таком случае мы станем такими же, как Ниган. Даже хуже, он оставил нас в живых, хотя у него был шанс прикончить и меня, и Карла.

В комнате становится тихо, и Ниган приподнимает ресницы, чтобы оценить обстановку: Рик стоит напротив его кровати, бледный, но совершенно спокойный, будто ему не приходится сдерживать мстительные порывы своих людей. Рядом с ним вдова сверлит взглядом стенку, напряжённая, словно змея, проглотившая палку. Пацан возле кровати; лица не видно из-за нелепой шляпы, но в руке сжимает пистолет. В углу комнаты на стуле сидит Дэрил; похоже, он единственный, кто ещё не высказался, а по обе стороны от него Дуайт и какая-то незнакомая бабёнка, похожая на чахоточного ежа, обмениваются злобными взглядами поверх так и невымытой бомжатской головы.

— Вы должны мне верить, — продолжает Рик, — он будет наказан, но мы сделаем это цивилизованно.

Снова тишина: все эти люди, у которых есть причины желать смерти Нигана, обдумывают слова своего лидера. Первой сдаётся вдова:

— Гленну бы это понравилось. — Её лицо вдруг искажается как от боли, и она, коротко кивнув, выходит; за ней следуют остальные; последним выходит Карл, убравший оружие в кобуру.

— Подожди меня снаружи, — обращается Рик к сыну, ждёт, пока комната опустеет.

— Ты ведь не спишь, верно? — Ниган открывает глаза: притворяться больше нет смысла.

— Ты не хочешь убивать меня. — Против его воли губы расплываются в самодовольной улыбке; из всего того, что говорил Рик, Ниган услышал главное: Рик не желает его смерти, остальное — пустой пиздёж.

Рик прихрамывая подходит ближе, потом ещё, потом наклоняется, так что теперь его и Нигана разделяет несколько сантиметров, смотрит на эту улыбку с холодным интересом энтомолога, нашедшего новый вид насекомого: мерзкого, но любопытного.

— Я всё исправлю, заглажу весь урон, нанесённый тобой. И я оставлю тебя в живых, чтобы ты видел, как ошибался, какой преградой был на моём… на нашем пути.

Он близко, и Ниган видит, что холодность эта напускная, видит, как на виске у Рика быстро-быстро бьётся тонкая синяя жилка. Он приподнимается на подушках и выдыхает прямо в бескровное, притворно-холодное лицо:

— Ты не хочешь, чтобы я умер!

Рик отшатывается, словно в него ядом плюнули, но быстро берёт себя в руки, встаёт и идёт к двери; уже у самого порога он, не оглядываясь, бросает:

— Ты будешь гнить в тюрьме до самой смерти, Ниган. Тебе пиздец.

Дни теперь делятся на хорошие, плохие и те, что он даже не помнит, потому что просто таращится в стену к каком-то мутном сером забытьи. В плохие дни Ниган всё пытается найти причину, понять, в какой момент он так налажал, что умудрился оказаться в единственной действующей тюрьме этого поглощённого ходячими мертвецами мира. В плохие дни он до крови сбивает кулаки о стену. В плохие дни все глаголы с частицей бы. Если бы. Если бы он не убил того азиата. Если бы он не трогал Дэрила. Если бы он сразу проломил голову Рику, чёртовой паскуде Граймсу, он был бы счастлив, он правил бы в Святилище, он трахал бы своих шлюх — жён, он был бы свободен и счастлив. Или просто свободен, что уже неплохо.

В хорошие дни туман в голове рассеивается, а отчаяние не давит каменной тяжестью на плечи. В хорошие дни Ниган понимает, что нет никакого «бы» и «если бы», а есть здесь и сейчас, и какие бы решения, правильные и неправильные, ни привели его в добротно построенную камеру, это ж были его решения, так какой смысл скулить и жаловаться?

— Будь мужиком, уёбок, — бормочет он вполголоса, разминается, выполняет комплекс упражнений — отжимается, стоит в планке, качает пресс: пожизненное заточение — это не повод становится жирдяем.

В хорошие дни Ниган флиртует с толстухой, которая приходит стричь его; она краснеет, отводит взгляд, стараясь не глазеть, и называет его животным.

— Ты знаешь, как заставить мужчину чувствовать себя, словно он дома, а?

— Такого мужчину, как ты, я бы меньше всего желала видеть у себя дома, — выпаливает Оливия, когда он, никуда не торопясь, оборачивает полотенце вокруг бёдер; стесняться ему нечего, но в его банный день возле камеры целый блядский аншлаг. Кроме толстухи, обязательно ещё какая-нибудь из чокнутых александрийских баб с пистолетом, ну, и пара-тройка вооружённых парней.

В ответ Ниган понимающе хмыкает: не хотела бы? Что ж, может, оно и так, но он абсолютно уверен, что после каждого сеанса интимной стрижки ей потом приходится выжимать свои огромные трусы.

В хорошие дни Ниган не ложится спать, по-звериному чутко прислушиваясь к звуку шагов на лестнице, ведущей в его подвал. В хорошие дни приходит он.

Карл, Карл.. Сразу видно, мальчик такой хороший, факи показывать на камеру не привык и стесняется. Не то что старшие коллеги, Ридусу вообще только дай камеру в руки. Но теперь Чендлеру 18, думаю старшие коллеги на съемках поделятся опытом, мама не горюй

Рик, помнится, все на грядочках копался. Так и вижу их, Рика и Нигана, один помидоры пропалывает, второй пони нянчит)))

Я с удовольствием бы почитала хороший рикил, но для меня секс в Ходячие пришел вместе с Ниганом. Рик и Дэрил.. Это такие братско-партнерские отношения, без огня и перца.
А как Рик и Ниган смотрят друг на друга! Это ж о-го-го!

У Журавкова новая видюшечка про комикс, в скором времени там появится новый персонаж. Такая.. девулька в розовой курточке с ником Принцесса. У меня первая мысль: Мэри-Сью вырвалась на свободу!

Дженни Джозеф, «На всякий случай». 1961.


Вот стану старухой, куплю себе красный берет
Бордовое платье, что мне не к лицу, и не в моде,
Атласные туфли, в которых никто и не ходит
И плакаться стану - на масло ни денежки нет!

Устану, усядусь средь улицы на парапет,
Все пробники спробую враз в магазинчике местном
И палкой об изгородь стану долбить в знак протеста,
И так отыграюсь за сдержанность прожитых лет.

Я в тапочках в ливень из дома уйду - и пойду колобродить.
Нарву вам охапку цветов на чужом огороде.
И плюну прилюдно. И слава свободе!

Старухе-то что? Невозможную блузку достань,
Толстей на здоровье, в угоду себе и природе,
Подставочки, ручки и перья складируй в комоде,
Готовить не хочешь - так лопай готовую дрянь!

Но нынче мы призваны честно блюсти свой обет:
Налоги платить, и на улице вслух не ругаться,
И детям всегда безупречным примером являться,
Газеты читать и друзей приглашать на обед.

….А если сейчас на старуху потренироваться?

И может, друзья и знакомые не удивятся,
Когда я, внезапно состарясь, куплю себе красный берет.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Бесцельно лазила по инету, вместо того, чтобы фик дописывать, зашла на какой-то форум наткнулась на письмо, совета просит женщина
читать дальшеС мужем у меня всегда всё было хорошо. Никогда не кричал на меня. Стараемся решать все вопросы спокойно. Но вот сейчас на работе у него проблемы, друг предал, предал по работе. И он опустил руки. Дома незаконченный ремонт, уже месяца 3 всё стоит на мертвой точке. Я его предупреждала на счет того, что друг предаст ( как чувстаовала). Вчера сели разговаривать, ну меня и понесло, начала давить, на то что ремонт не закончен, ребенок ползает по проводам, у старшей вообще разетка весит на проводах. И что вы думаете, он подошёл и влепил мне пощечину, да так сильно, что в глазах потемнело. Потом стал просить прощения. Сегодня целый день ходит по пятам и пытается помириться. Я не могу простить ему этого. Если ударил один раз, то это случится снова. Что делать? Как наказать его?
Не буду оценивать само письмецо, понятно человек в шоке, растерян. Меня убили комментарии, все, вот буквально все начали с того, что дура сама виновата, у мужика проблемы, а ты с розетками лезешь, его поддержать надо, что ты за жена, что ты за мать, иди сама свой ремонт делай!

Правда??? Вот, блядь, правда??? Сама виновата, потому что надавила.. Кстати, а как так можно надавить? Неужто она ему коленом на трахеюнадавила , раз в ответку только пощечину и можно дать? Что за тупое бабье в стране живет?

У фандома Тинвульфа скоро праздник: сладкая детка Стайлз снялся в новом кино в роли крутого наёмного убийцы. который мочит террористов)))) Боже, надо проржаться! Я люблю Стайлза! не помню, как актера зовут. Он милый, обаяшка , эмоции у него, лицом играет, но крутой наёмник??? На него уже и бороду надели, и мускулы мальчик подкачал, но под чорной-чорной бородой всё равно сладкая детка Стайлз, которого Дерек спасет от плохих дядей) У него там трогательные губы, и глаза, и ресницы... Не знаю, ролик крут, конечно, подождем.