Внимание!
четверг, 28 марта 2019
10:41
Все уже, кажется, высказались, не буду выделяться.
Если бы сериал закрыли после 4-5 сезонов, я думаю, шум бы поднялся до небес. И до сих пор поклонники бы скорбели (гляньте на любителей "Светлячка). Но сериал протянул 14 сезонов и, к сожалению, последние из них стали отличной анестезией.
Нет, я нисколько не жалею, что их сняли, и это была целая эпоха. Но я очень хочу увидеть мальчиков в новых ролях, хочу, чтобы они раскрылись в новых интересных персонажах. Я желаю им карьерного взлета и благодарна за их титанический труд.
Когда такой плакат держат Винчестеры, начинаешь беспокоится всерьез. О конце света.))
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
10:24
Замечательный люди фанфикеры изобрели новый термин - "стекло", и я поняла, что знатный стеклоед! Но, естественно, только при условии, что потом чашка снова станет целой.
Иди на хрен, Ганнибал!
Как и обещала, двум моим замечательным читателям (ах-ха-ха!!!! меня читают!!!), в этой части рассыпаю стекло. Не знаю, насколько оно будет резать, я все же не совсем садистка. За гуманизм и прочее))
Только голову запрокинь
бета Inndiliya
Описание: Меньшиков абьюзит Петрова в альтернативном советском будущем.
3
В день, когда всё рухнуло, Саша забежал во Дворец пионеров, куда ещё мелким совсем ходил, директор попросил зайти, провести беседу с ребятней.
— Побудешь, Сашок, живым примером. Рос ведь без отца, балбес-балбесом, а посмотри каким стал! Ого-го! — Василий Александрович, для своих — дядя Вася, торжественно поднял палец.
— Да ладно Вам, — Саша скромничал, но губы сами собой расплывались в широченной улыбке.
С ребятней он поговорил, рассказал, как решил актером стать, как поступил, как учиться было здорово, они, смешные, слушали, разинув рты.
Страшное случилось, когда пацаны разбежались, а Саша прощался с Василием Александровичем, обещал не забывать, заглядывать и прочее, прочее…
— Василий Александрович, — на пороге кабинета стояла его верная помощница, бледная, губы трясутся. — Тут к вам…
В коридоре сначала послышались тяжелые шаги, потом в кабинет зашли двое в форме. Бесцеремонно отодвинули секретаршу, по-хозяйски огляделись.
— Гражданин Латышев? Собирайтесь, поедете с нами.
Саша увидел, как над верхней губой у дяди Васи выступили бисеринки пота, но он ответил спокойным голосом:
— Я только жене позвоню. Чтоб… не ждала, — набрать номер он не успел, один из вошедших, ухватил за запястье, вывернул, забирая телефон.
— А вот этого не надо. Никаких звонков, гражданин Латышев. Супругу вашу мы сами обо всем предупредим.
От этой просьбы, произнесенной четким, равнодушным голосом Сашу накрыло странным чувством, будто кто-то взял за шиворот и сунул в машину времени, в дождливый августовский вечер, когда вот так же к ним в дом пришли. За папой. Саша даже почувствовал призрачный шлейф одеколона, который окутал его, когда папа прижал к себе, прощаясь:
— Ты хорошо себя веди, Сашенька. Слушайся Раю, а я скоро вернусь.
Саша никогда не видел папу таким растерянным, беспомощным, он даже не подозревал, что его большой и сильный папа может говорить таким тихим испуганным голосом.
— Ты, главное, будь хорошим мальчиком, Сашенька, хорошо?
Он все оглядывался через плечо, даже когда его уводили из квартиры, подталкивая в спину, потеряв терпение.
И Саша вдруг совершенно точно понял, что папа не вернется, потом сам удивлялся собственной прозорливости. С отчаянным — «Папочка» — хотел выбежать следом, но Рая, домработница, больно вцепилась в плечо, не пустила:
— Куда! Тихо сиди, слышишь! Тихо! Сами виноваты, она сама виновата, знала, что творит, под что семью-то подводит!
От Раи кисло и удушливо пахло потом, щами, которые она варила на обед, и чем-то еще. Только позже Саша поймет, что страх тоже имеет свой запах.
Саша потом часто просыпался по ночам, все еще слыша испуганный шепот отца, и чувствуя дыхание Раи и ее шепот: «Сама виновата во всем!» Однажды он даже спросил Раю, кто такая «она», но Рая только отмахнулась:
— Ну тебя, Сашка! Нашел, что вспомнить. Знаешь, как в народе говорят, не поминай лихо, пока спит тихо. Вот и нечего попусту языком молоть.
Кабинет обыскивали с нарочитым показным пренебрежением, по-хозяйски открывали шкафы, вытряхивали на пол содержимое. Один из рванул стеклянную дверцу шкафа, в котором хранилась гордость дяди Васи: кубки за победы. Сияющие награды с печальным звоном рухнули на пол, раскатились по во все стороны.
— Товарищи, осторожнее! Это же дети, дети выиграли! — Василий Александрович кинулся было поднять.
— Куда! — крикнул один из мужчин, кулаком ударил директора по голове. Из рассеченной кожи хлынула кровь, моментально заливая половину лица.
— Вы что творите! — оцепенение, охватившее его спало, Саша кинулся вперед. — Какое вы право имеете!
Договорить не успел и удара не заметил, просто правая сторона лица полыхнула болью, а во рту появился тошнотворный вкус. Он захлопал ресницами и тяжело осел на колени, в ушах шумело, словно он приложил к уху огромную морскую раковину. И сквозь звуки прибоя он услышал знакомый голос, только вот интонации были совсем чужие:
— Кураленко, почему арестованный до сих пор не в машине? Что вы тут устроили? — Меньшиков стоял в дверях, досадливо хмуря тонкие брови, потом скользнул недовольным взглядом по Саше, — Это еще что такое?
Ну вот теперь все будет хорошо! Саша почувствовал облегчение, привык, что рядом с Меньшиковым не надо ни волноваться, ни беспокоиться и сейчас поверил, что Олег Евгеньевич как всегда волшебным образом появился в самый необходимый момент, и все проблемы разрешатся сами собой. А потом с его зрением произошло странное: исчез и дядя Вася, и двое военных, и сам кабинет исчез, остался только Меньшиков, стоящий в распахнутой двери, словно в деревянной раме. И Саша увидел его форму, погоны на плечах с тремя звездочками, кобуру, холодный, ничего кроме сдержанного раздражения не выражающий взгляд, сжатые губы — все это он рассмотрел как-то разом, отчетливо, ясно.
— Нет. Олег Евгеньевич, — он думал, что сейчас закричит, но оказалось, просто шевельнул онемевшими губами. Кто-то встряхнул его за ворот, как щенка.
— Этого куда, товарищ Меньшиков?
Что ответил Меньшиков, Саша не слышал, увидел только, как тот дернул уголком губ и вышел.
Из дворца Пионеров его вывели быстро, втолкнули в стоящий у ступеней автомобиль, он хотел оглянуться, уверенный, что видит это все: белые мраморные статуи, двор, заросший черемухой, огромные сияющие окна — в последний раз. Ему не дали, пихнули в спину, подгоняя.
Ехали молча, водитель с Сашей не разговаривал, даже когда он набрался смелости и сам спросил, в чем обвиняют Василия Александровича, к нему даже не обернулись, словно он был пустым местом, хотя, наверное, так и было теперь.
В голову лезли глупости: как теперь с ролью, кому отдадут Гамлета? И что долг не успел вернуть, десять рублей брал, и что теперь скажут пацаны, с которыми сегодня беседу проводил. Саша эти мелочи не отгонял, уж лучше так, чем думать о том, что его теперь ждет, и о том, кем оказался Меньшиков.
Теперь все встало на свои места: перепуганный Хейфец, грустная молчаливая Кристина, даже роль, которую ему дали. Как тогда Меньшиков сказал? «Я скажу — и все будет»
А сейчас он скажет — и ничего не будет. Ни театра, ни ролей, ни жизни… Как он на Сашу смотрел… А точнее, не смотрел.
— Приехали. — Саша так глубоко погрузился в свои горькие мысли, что не заметил, как машина остановилась перед воротами, за которыми виднелась широкая аллея, ведущая к большому двухэтажному дому
— Выходи, парень, — шофер нетерпеливо барабанил пальцами по рулю, — Олег Евгеньевич ждет…
— Это что… его дом?
— Ну, а чей же?
Саша вышел из машины, огляделся. Тихо, мирно. Шелестят какие-то зеленые кусты, пичуга поет негромко… Даже странно, его жизнь кончилась, а тут поют птицы. Шофер, вышедший вслед за ним, подтолкнул в спину:
— Насмотришься еще. Пошли, Олег Евгеньевич не любит, когда опаздывают. — Ухватил Сашу за плечо, не грубо, но твердо повел за собой к крыльцу, по террасе, через пустой просторный холл, на второй этаж, подвел к двери, постучал:
— Олег Евгеньевич? Я привез, как велели, — только после этого толкнул дверь, завел Сашу в просторную комнату, оказавшуюся рабочим кабинетом.
— Спасибо, Сергей. Вы на улице подождите, пока мы тут поговорим.
Меньшиков стоял у длинного стола, просматривал бумаги, быстро пробегал глазами, ставил подпись, поднял глаза на Сашу, отбросил ручку. — Присядь пока. Чаю хочешь? Или сначала умыться?
Саша молча смотрел на него, такого незнакомого, чужого в этой черной страшной форме. Но заботливый тон и взгляд… И то, как бережно повернул сашино лицо к свету, осматривая разбитую губу. Будто ему не все равно, что с Сашей.
Будто там, во Дворце Пионеров, чужак натянул на себя лицо Олега Евгеньевича. Говорил его голосом.
— Ну здесь ничего страшного, — Меньшиков подошел, ласково обвел кончиком пальца след от удара на скуле, тронул уголок губ.
Саша наконец отмер:
— А что со мной… будет теперь? Меня… — он все силился и никак не мог выговорить страшное «посадят в тюрьму». А может, и отправят в лагерь…
Меньшиков странно посмотрел:
— А что с тобой будет? Сейчас умоешься, поешь, отдохнешь, потом поедешь домой. — Он помолчал и вдруг улыбнулся и неестественно небрежным тоном предложил, — Или у меня заночуй, чего тебе туда-сюда мотаться. Места много.
— Но… Василий Андреевич…
— А вот про Василия Андреевича лучше забудь. Был Василий Андреевич, да весь вышел.
Саша не выдержал:
— Нет… Ну как же так! Я думал, что Вы… А вы на самом деле!.. Вы!.. Вы людей…
— Что я, Сашенька? — выражение ласковой нежности исчезло, теперь перед Сашей снова был просто человек с лицом Меньшикова, в черной форме, небрежно присевший на край стола и наблюдающий за сашиной истерикой с отстраненным любопытством.
— За что вы дядю Васю? — выкрикнул Саша. — Он хороший человек, да вы знаете, сколько он сделал? Для детей, для меня?
— Знаю. Я свою работу, Сашенька, делаю хорошо, так что жизненный путь товарища Латышева мне отлично известен.
— А вы ворвались, обыск устроили, избили! Для него теперь все кончено, да? Был человек и не стало, как ластиком стерли? А жену его тоже?
— Для гражданина Латышева кончено. Что касается его супруги, вопрос решается. Казалось, Меньшикова только забавляет сашино возмущение, он наблюдал за его метаниями по кабинету, как взрослый наблюдает за детской истерикой около витрины со сладостями.
— Решается? Да кем решается?
— Компетентными в этих вопросах людьми. Саша, у тебя кровь.
Разбитую губу саднило, на языке снова появился неприятный соленый привкус.
— Успокойся и сядь, — Саша упрямо сцепил зубы, остался стоять.
Меньшиков словно и не заметил этого мелкого демарша, смочил лежащую на столе льняную салфетку водой из графина, подошел:
— Покажи. — Бережно стер выступившую кровь. От этой нежной заботы Сашу замутило, он никак не мог совместить две личности в одном настоящем живом человеке, ну не мог бесчувственный энкавэдэшник с таким бессердечием, безразличием говорящий «вопрос решается» и заботливый Олег Евгеньевич быть одним человеком. Кто-то из них подделка, фальшивка. Кто-то просто притворяется. Саша попытался отодвинуться, но ему не позволили, на щеку легла теплая ладонь.
— Мальчик, ты сейчас рассуждаешь о делах, в которых ничего не смыслишь. Я понимаю, творческая личность, богемная среда… Но я очень надеюсь, что у тебя хватит здравого смысла не кричать о подобных вещах в неподходящих компаниях.
— А вы, значит, компания подходящая? — хмуро спросил Саша, его запал понемногу выветривался, накатывала усталость.
— Я — компания понимающая. Но я не всегда буду в нужном месте в нужное время, как сегодня.
— А иначе что? — Саша снова попытался отойти, и ему снова не позволили. — И меня вот так вот? В марусю, и нет больше артиста Петрова? У нас в стране так проблемы решаются, да?
Он снова попытался отойти, и ему снова не позволили. Меньшиков удержал за загривок.
— Любое государство, Саша, это не волшебное королевство с молочными реками и кисельными берегами! Государство - огромная и сложная машина, и чтобы эта машина функционировала без сбоев, сломанные детали необходимо удалять!
— Удалять, значит. — вот кем были его отец и дядя Вася. Все они — сломанные детали. Ненужные, удаленные. В глазах защипало. Саша попытался вывернуться, не хватало еще позорно разреветься.
— Сашенька. — Меньшиков теперь не удерживал, а ласково поглаживал по спине. — Ну что ты, мальчик. Тебе не о чем беспокоиться. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Живи, играй. Кто там у тебя Гамлет? Вот и играй, мальчик. Играй себе, об остальном я позабочусь. О тебе позабочусь.
Саша только позже понял, что в тот злополучный вечер происходило в кабинете, почему он не оттолкнул Меньшикова раньше, почему не заорал, чтоб отпустили, чтобы перестали прикасаться.
Его ведь Меньшиков и раньше постоянно трогал, спокойно, без тени смущения, сомнения, будто нет ничего более естественного чем короткое объятие, подбадривающее поглаживание между лопаток, пальцев, ерошащих пряди волос. Он потом часто вспоминал, и все не мог решить: его расчетливо приучали не бояться чужих объятий, или не мог сдержаться Олег Евгеньевич, очень уж хотелось потрогать новую игрушку. Честно сказать, Саша и сам льнул к ласкающим рукам, как бездомный щенок, истосковавшийся по нежности и участию. После ареста отца ласки ему перепадало сущие крохи.
Только в этот раз было по-другому, раньше у Меньшикова голос не срывался, и дыхание не сбивалось, и глаза не были такими черными, не светился в них лютый пугающий голод.
— Ну же, Саша, хватит уже меня мучить… Ты ведь и сам все понимаешь, верно? Не мог не понимать, не мог не видеть, мальчик мой… мой… Не могу больше.
— Что вы такое говорите…
Меньшиков не ответил, только рука на сашиной щеке теперь откровенно ласкающим чувственным жестом очертила скулу, контур уха, скользнула к губам.
— А ты не догадываешься? Столько дней, Сашенька, все для тебя, все тебе, а ты будто и не понимаешь. Хватит играть со мной, хватит притворяться…
Саша, словно окаменев, стоял, чувствуя на лице быстрые сухие поцелуи: скулы, переносица, брови, глаза… И только когда к его губам прикоснулись чужие, горячие, жадные, с приглушенным воплем забился, выдираясь из объятий изо всех сил. Меньшиков попытался удержать, но Саша неуклюже замахал руками отбиваясь, и сам перепугался, когда тишину комнаты разбил резкий звонкий звук шлепка, отскочил к двери.
Меньшиков остался у стола, таким Саша его никогда не видел: волосы растрепаны, под глазом мелко пульсирует синеватая тоненькая жилка, а на щеке уродливое алое пятно — след от сашиной нечаянной пощечины.
— Олег Евгеньевич, я вам благодарен за все, но… Мне ничего не нужно больше. Ничего от вас больше не нужно! Я благодарен за все…
— Благодарен, значит. — хрипло повторил Меньшиков, он коснулся пальцами щеки, потом посмотрел на них неверяще, и в его глазах появилось новое хищное выражение.
— Ну так покажи мне, как ты благодарен, Сашенька. Давно пора!
— Олег Евгеньевич, вы что… Что вы такое… — губы тряслись, он никак не мог выговорить слова, да и не знал даже, как, какие слова подобрать нужно, чтобы обозначить, описать, назвать произошедшее. — Олег Евгеньевич… Вы же… пошутили, да?
И на одну коротенькую секунду показалось, что вот сейчас Меньшиков рассмеется, и скажет, что Сашка просто розыгрышей не понимает. Или возмутится, что он себе надумал, да пусть даже разозлится, накричит, выгонит, только чтобы не смотрел этим новым пугающе-голодным взглядом.
— Ну что ты, Сашенька, смотришь-то на меня так? — Меньшиков, взял со стола пачку сигарет, резким движением выбил одну. — Будто ты не знал, к чему все идет?
— Я не знал, — горло пересохло.
— Чего ты не знал? Что тебя, щенка наивного, к такому театру как Ермоловка и на пушечный выстрел без протекции не допустили бы? Что главные роли просто так даром не раздаются? Что никого бесплатно по дорогим ресторанам не выгуливают и подарков не дарят?
От уничижительного словечка «выгуливают» у Саши по скулам поползли алые пятна, будто это его только что отхлестали по лицу, будто Меньшиков не словами его бил, а пощечин надавал.
— Чего ты не знал, Сашенька? — вкрадчиво и страшно спросил Олег Евгеньевич, — что за все в этой жизни надо платить?
— Так платить?
— Ну это уж ты сам решай! — Меньшиков отшвырнул измочаленную, так и не зажженную сигарету и достал новую. — Но больше ни от судьбы, ни от меня бесплатных милостей не жди. Я не для того с тобой столько валандаюсь, чтобы из меня дурака делали!
— Я не такой! — отчеканил Саша, сжимая кулаки, чувствуя, как первая оторопь проходит. — Я ухожу, Олег Евгеньевич.
— Иди, — легко согласился тот, закуривая. — Я водителю скажу — отвезет тебя, даже машину дам, что ж ноги-то зря бить, доедешь с комфортом, — он затянулся, глядя в окно, и Саша отчетливо увидел, как у него шее быстро-быстро пульсировала вена. Он помедлил.
— Олег Евгеньевич, — сердце почему-то кольнуло, никогда уверенный в себе невозмутимый Меньшиков не выглядел таким растерянным.
— Ну чего тебе еще? — тот повернулся к Саше, усмотрел в его лице непрошенное сочувствие, и взгляд стал совсем бешеным:
— Пошел вон! — процедил он. — Вон, я сказал!
Из кабинета Саша вылетел, промчался не оглядываясь по коридору, успел услышать только, как тяжело и гулко грохнуло за спиной, будто кто-то запустил в дубовую дверь чем-то тяжелым.
Поначалу произошедшее казалось не таким уж страшным, под грузом обрушившегося на него знания о настоящем месте службы Меньшикова, его намерениях относительно него, Саши, аресте дяди Васи, новость о том, что его снимают с роли Гамлета задела не так сильно, как могла бы. Саша только покивал молча, когда режиссер сказал, что вопрос о переводе Петрова в театр имени Ермоловой был принят поспешно и, возможно, ошибочно, и вообще в Москве актеров избыток, а вот на периферии, в провинции, необходимо поднимать культурный уровень населения…
Он даже обрадовался, чем дальше от Москвы, тем лучше, уедет, начнет новую честную жизнь без подачек, забудет все произошедшее, как глупый нелепый страшный сон. Забудет Меньшикова.
Через неделю после памятного вечера возвращался из театра и увидел припаркованный у подъезда знакомый автомобиль. И внутри враз заныло, отозвалось тягучей болью, такой, что не вдохнуть, не выдохнуть. Словно переломанные ребра впиваются обломками костей, раздирая изнутри.
— Саша, давай поговорим спокойно, — Меньшиков шагнул из тени на освещенную желтым фонарем дорожку.
— Не о чем! С роли меня уже сняли, из театра не сегодня-завтра попрут, только мне все равно! Лучше уж так, чем-то, что вы предложили!
Черные резкие тени странным образом искажали правильные черты спокойного лица, словно Меньшикову тоже больно, словно он тоже страдает из-за предательства, разрушившего все. Глупости, конечно, такие как он не страдают, и Саша с непривычной жестокой мстительностью продолжил:
— Я сам попрошу, чтоб подальше от Москвы, чтоб подальше от вас! Не видеть вас больше! Одним воздухом с вами не дышать…
Он все выплескивал и выплескивал накопившиеся за эти дни злость, боль, измучивший его страх, не дававший спать по ночами. Говорил и говорил, срываясь на крик.
Меньшиков слушал молча, только поигрывал зажигалкой, высекал и гасил слабенький огонек, высекал и гасил. Потом сел в машину и уехал, а Саша поплелся домой, чувствуя себя, как после тяжелейшего из спектаклей.
А еще через два дня его встретили у театра.
— Петров? Александр? С нами пройдите, пожалуйста.
И сразу будто ноги отнялись. Подумалось, что это из-за вчерашних его криков, не стерпел Олег Евгеньевич вот и...
Раньше Саша удивлялся, ну почему никто из задержанных не пытается сбежать, не орет во все горло, а теперь сам послушно пошел, чувствуя, как внутри все сворачивается в тугой узел.
Его проводили к стоявшему у тротуара автомобилю:
— Присаживайтесь.
В просторном салоне царил приятный прохладный полумрак, и Саша заморгал, привыкая к нему после ослепительного летнего дня. Напротив на сиденье сидел моложавый старик и доброжелательно улыбался в густые ухоженные усы. Смотрел на Сашу, словно на любимого внука, принесшего дневник с пятерками.
— Ну здра-авствуй, здра-авствуй, — пропел он. — Так вот ты каков, Сашенька. А я-то все думаю, все гадаю, что там за зазноба появилась у Олежи моего, что он покой потерял, ни есть, ни спать, ни работать не может.
Тут маска доброго дедушки треснула, пошла рябью, и теперь он отчетливо напомнил кота, толстого пушистого Лаврентия, любимца всего двора и Саши тоже, пока он не увидел, как ласковый мурлыка играет с полуживым мышонком. Лаврентий с точно такой же ласковостью на круглой морде разжимал когти и позволял зверьку отползти на полметра, потом догонял одним прыжком, и Саша слышал отчаянный писк пойманного мыша.
— Зазноба? — переспросил он просто, чтобы не молчать.
Старик подмигнул весело:
— Уж я ножичком полосну-полосну, выпью кровушку, за зазнобушку-чернобровушку, — чьи стихи-то, Сашенька?
— Блока. Поэма «Двенадцать».
— Умница какая! — усатый аж в ладоши захлопал, восторгаясь сашиной сообразительностью. — Ну вот! Не совсем дурачок! Я Олеже так и сказал: Сашенька — мальчик умный, просто ему объяснить надо все, как следует. Верно?
Он помолчал и добавил уже без улыбок:
— Вот сейчас я тебе и объясню, щенок ерепенистый.
Сашу от этих слов, от тона, каким они были сказаны, морозом по коже продрало, он испуганно заозирался, прикидывая, как лучше выскочить из машины.
Усатый наблюдал за ним с холодным кошачьим любопытством и в глазах читалось явственное «Ну и куда ты бежать-то собрался, дурашка?»
Тут машина мягко качнулась и тронулась.
— Куда мы? — сашин голос позорно сорвался, дал петуха — Куда вы меня везете?
— Да не переживай, сейчас просто прокатимся в одно исключительно приятное местечко. Не то, о котором ты подумал. Сегодня трогать тебя никто не собирается.
Тут усатый сокрушенно вздохнул, покачал головой и пояснил:
— Олежа расстроится. Уж больно деликатного характера. Вот и с тобой потому колеса на турусах разводит. Ээх! — Он вдруг заговорщицки подмигнул, — Не я тебя первый увидел!
Сегодня трогать не будут. Саша почувствовал, как намеревавшееся проломить грудную клетку сердце постепенно успокаивается. Не будут. Не сегодня.
Оставшийся путь проделали в молчании, Саша смотрел в окно, пытаясь понять, куда его везут, но маршрут был незнакомый, мысли перескочили на Меньшикова. Как его усатый назвал? Олежа? Но холодный строгий Меньшиков и ласковое «Олежа» никак не складывались в одно целое, как детали от двух разных пазлов.
«О-ле-жа…» — повторил про себя Саша и чуть не подпрыгнул на сиденье, когда ему ответили.
— Ну это я его так… по-домашнему. Старые знакомцы-то. Вот и приехали.
Машина остановилась у чугунной кованой ограды, что за ней — рассмотреть было нельзя, мешали кусты сирени и еще какой-то буйной зеленой растительности. Водитель вышел, молча открыл дверь перед Сашей.
— Где мы?
— Ты там, где тебе и нужно быть. Да ты не бойся. Вот видишь, калиточка? Входи смело, погуляй, осмотрись… С народом пообщайся, — тут усатый хохотнул.
За калиткой был ухоженный сад: дорожки, лавочки, клумбы. Аккуратно подстриженная ярко-зеленая травка на ухоженных газонах.
И фигуры в белых пижамах, словно сомнамбулы, бродящие по только им понятному маршруту. Сначала Саша подумал, что это обычный больничный дворик, непонятно, зачем его сюда привезли, но потом один из больных, проходящий мимо, поднял голову, уставился на него пустым ничего не видящим взглядом.
— Эй?..- шепотом позвал он больного, вроде бы молодого совсем мужчину. Лицо гладкое, словно бы и без возраста. Тот не ответил, даже не услышал. Глаза как у статуй, белые, пустые. Больно наткнулся на скамейку, попытался сделать шаг, да так и замер, словно персонаж в компьютерной игре с неумелым игроком. Постоял немного… потом замычал тоскливо, протяжно, с раззявленных губ потекла тонкая ниточка слюны.
— Вот дурень! — подбежавший санитар ухватил больного за плечо разворачивая, тот дернулся, словно прикосновение чужой руки обжигало, взвыл, дернулся в сторону:
— Нельзя! Нельзя! Нельзя! — пола халата зацепилась за скамью и не давала отойти, но больной все равно дергался, не замечая, что ткань рвется.
— Да стой ты, полудурок! — санитар попытался удержать голосящего за плечо, но тот в панике уворачивался от протянутой к нему руки. Раздался треск ткани, пола халата порвалась, и больной упал на газон, свернулся клубком, отчаянно всхлипывая и повторяя:
— Нельзя, нельзя, нельзя…. — он бился головой о землю, лицо перепачкалось землей и зеленым травяным соком, но продолжал повторять, словно заклинание, словно молитву: — Нельзя, нельзя, нельзя…
— Нельзя! — санитар сплюнул. — Где твое нельзя раньше-то было? Когда всем подставлялся? — он перевел взгляд на оцепенело наблюдавшего за страшной картиной Сашу.
— Ты смотри-смотри, парень. Вишь, нельзя ему теперь. Ну после лечения-то всем нельзя.
— После какого лечения? — губы слушались плохо.
— Известно какого! Раньше за шашни-то с мужиками к стенке ставили, а сейчас гуманизм, — он снова смачно сплюнул. — Попался на горяченьком — пожалуйте к нам. На лечение. У нас-то с этими делами строго…
Санитар еще что-то говорил, периодически сплевывая, но Саша уже не слышал, воздух вокруг него сгустился плотной тяжелой шапкой, давил на голову, забивался в уши, так что в ушах стоял только глухой гул. Он постоял покачиваясь из стороны в сторону и медленно побрел к калитке, почти не отличаясь от остальных бедолаг в этом страшном месте.
Он бы, наверное, так прошел мимо ожидавшей его машины, но водитель ухватил крепко за локоть, как только что санитар несчастного безумца, впихнул в салон. Саша неловко упал на сиденье, все еще ощущая себя под тяжелым душным куполом. Звуки сквозь этот купол доносились искаженные, приглушенные, виски немилосердно давило, словно кто-то безжалостный сдавливал их тисками.
— Ну что, Сашенька, прогулялся? — прогудел усатый.
Саша с трудом сфокусировал на нем взгляд, голова кружилась, и круглая усатая морда расплывалась, словно Саша смотрел из-под толщи воды.
— Зачем вы мне это показали? — язык ворочался с трудом, — Саша потряс головой, стряхивая с себя хмарь. — Зачем вы мне это показали? Зачем! Вы! Мне! Это! Показали?! — где-то в груди разгоралась раскалялась добела отчаянная бесшабашная ярость. Терять-то уже нечего. — Зачем! Вы Мне это показали??? — заорал он, привстав с сидения, и нависая над усатым, сжав кулаки. Он готов был ударить, чтобы стереть эту ненавистную улыбочку, но мужик успел первым. Коротко, жестко, без замаха, даже и не ударил, а ткнул кулаком куда-то в живот. Саша задохнулся, с тихим сипом осел на пол, зашелся в мучительном кашле.
— Вы только посмотрите… Какое невероятное сочетание тупости и отваги, — задумчиво прокомментировали над его головой, а потом перед лицом веером разложили несколько исписанных листов.
— Ты почитай, Сашенька. Почитай.
Саша трясущимися руками взял один:
— Что это? — он прочитал раз, потом другой. Странное дело: буквы складывались в слова, слова в предложения, но общий смысл ускользал.
«Я, Никитин Алексей Викторович…
Я, Ильин Петр Владимирович…
Я, Яковлев Владимир Петрович.
…Александр Петров приставал с непристойными предложениями…
…порочил честь советского гражданина…
…трогал за половые органы…
...предлагал себя в качестве…»
— Этого не было… Не было… — он сжал листы, не замечая, что порезал ладонь.
— Ну, здрасьте! Как это «не было!» — удивился мужик, — А кому ты сейчас это докажешь? Чем же ты с ними занимался-то по вечерам? Не репетировал же! Не было!..
Саша стоял на коленях, ожесточенно разрывал эти проклятые доносы, а изнутри скребло черное безнадежное отчаяние. Ну глупо же! Наверняка, есть электронный экземпляр… Он устало поднял голову, посмотрел на своего мучителя:
— Как они могли?
— А как они не могли? — усмехнулся тот.
— Ну что вам надо-то от меня? Что вам нужно?
— Так ты и сам знаешь, Сашенька. Прекрати целку из себя строить, Олежу расстраивать. Иначе… — кивнул за окно, где за красивой кованой оградой весело зеленел парк, — Сам понимаешь. Ведь понимаешь?
Саша кивнул.
— Вот и славно, — повеселел усатый. — Ты садись, садись. Отвезем тебя домой. Эээхх ты, дурачок. На тебя такой человек внимание обратил, а ты ерепенишься. Хотя надо признать, ради такого лапушки можно и поднапрячься, вон мордашка-то какая! — и он потрепал Сашу по щеке. От этого собственнического жеста Саша с коротким вскриком шарахнулся в угол, затравленно сверкнул глазами из-под растрепавшейся челки.
Но мужик вроде и не рассердился, погрозил пальцем по-отечески, мол, смотри у меня, и вышел из машины.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
14
)
Поделиться
09:50
Фанфикеры - удивительные люди, они пишут про Гуро и Фандорина!
Прошу напишите кто-нибудь про Митю Арсентьева и Колю Ивушкина! Ну ведь логично получается: вырвался Ивушкин из плена, приехал, счастливый и на танке. А что у нас с такими делали частенько? Правильно! Вот и Ивушкина под арест, а делом его занимается Митя. И вот Митя ходит, допрашивает, допрашивает, допрашивает.
А потом они упали и стали трахаться!
И понимает, что Ивушкин, конечно, никакой не предатель и надо его вытаскивать и оставлять себе. А Ивушкин понимает, что Митя красивый. Но случается какая-нибудь дрянь... Вот..
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
среда, 27 марта 2019
08:11
Ноут еле дышит, адский племяш признался, что уронил, когда поливал цветочки.
Потому просто сохраняю здесь на всякий случай.
Фичок-с
1
Только голову запрокинь
ficbook.net/readfic/7973638
Направленность: Слэш
Автор: serial.2013 (
ficbook.net/authors/2236708
)
Беты (редакторы): Inndiliya (
ficbook.net/authors/1469921
)
Фэндом: Олег Меньшиков, Александр Петров (кроссовер)
Пейринг или персонажи: Олег Меньшиков/Александр Петров
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Драма, Hurt/comfort, AU, Любовь/Ненависть
Предупреждения: Изнасилование, Кинк, Нехронологическое повествование
Размер: планируется Миди, написано 8 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: в процессе
Описание:
Меньшиков абьюзит Петрова в альтернативном советском будущем.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
1
Расчерченный ажурными тенями потолок ритмично покачивался над Сашей, сумеречные узоры скользили, перетекали один в другой. Это было красиво. Хотелось бездумно смотреть на игру теней, затеряться в ветвистых переплетениях.
Саша от сильных жестких толчков проезжал спиной по скользкому холодному шелку, бился макушкой об изголовье кровати, но не позволял себе отвлечься и бездумно любоваться воздушной вязью. Нельзя просто лежать. Нельзя показывать, как хочется, чтобы побыстрее все закончилось. Меньшиков не любил, когда Саша не выказывал никакой реакции, и Саша очень старался, чтобы недовольство Олега не обрушилось на него. Нет, его никто не бил, конечно. Собственно, на него и голос-то не повышали. Но это было и не нужно, больше всего на свете Саша боялся вызвать неудовольствие Меньшикова, поэтому в постели очень старался, даже если уставал после спектакля.
— Все хорошо? — голос спокойный, ровный, будто Меньшиков не сексом занимается, а у себя в кабинете беседует с подозреваемым. Это так называется. Беседовать. Сашу передернуло, внутренне, конечно, о том, чтобы проявить свое истинное отношение внешне он и помыслить не мог, вряд ли даже осознавал его.
— Саша? — прохладные, даже сейчас пальцы, очертили подбородок, сжали, требуя ответа.
— Хорошо, — он вскинул ресницы, посмотрел прямо в черные провалы глаз. Лицо скрыто тенями, но никакой легкости и ажурности, словно над ним нависла театральная маска трагедии.
Саша постарался улыбнуться, глядя в скрытое тенями лицо, погладил запястье, следя за тем, чтобы не показалось, что он пытается оттолкнуть руку. Этого Олег тоже не любил, не то чтобы Саша сопротивлялся даже в самом начале их отношений, но экспериментировать он не пытался.
— Мне нравится, продолжайте, пожалуйста, — он бы хотел увидеть лицо над ним, чтобы понять, получилось ли, не сердятся ли на него.
Послышался тихий вздох:
— Сашенька. — Толчки стали резче, дыхание над ним тяжелее, Саша не выдержал, с присвистом выдохнул, сквозь стиснутые зубы.
Меньшиков замер, тяжесть, придавливающая к кровати исчезла, Олег отстранился, подхватил Сашу под колени, потянул на себя. По груди скользнули две ладони, задевая соски, Саша это не с любил, слишком остро реагировал, а терять над собой контроль не хотелось. Вдруг сделает или скажет что-нибудь неправильное.
Олег склонился над ним, к самому лицу, так что Саша увидел глаза и сплошную черноту в них, различил, как подрагивают крылья носа, поблескивает полоска зубов. Потом его поцеловали, сначала коротко, словно бы случайно мазнули по губам, потом настойчиво, жадно.
— Ну же, мальчик, — одна рука на груди, поглаживает, ласкает, другая вниз, к паху. — Сашенька…
Пальцы на члене умелые, ловкие, Меньшиков хорошо знает, что делает, так что Саша закрывает глаза, отвлекаясь от ажурного узора и сосредотачивается на ощущениях, изо всех сил старается зацепиться за слабые тусклые искры вымученного удовольствия. Чем быстрее он откликнется, тем быстрее все закончится.
— Вот так, Сашенька. Нравится тебе? Скажи, что нравится, — судя по всему, у него получилось, Меньшиков быстро целует в закрытые глаза, брови, продолжает жесткие сильные толчки.
Саша стонет, но вовремя сдерживается, следит за тем, чтобы не прикусить губу. Олегу не нравятся искусанные губы. По позвоночнику прокатилась волна наслаждения, Олег подхватил его под коленями и теперь трахает не останавливаясь. Сашу снова подтолкнуло к этой проклятой спинке, но на макушку легла мягкая ладонь, и теперь он упирался в нее, а не бился о жесткое дерево. От этой немудреной заботы затопила такая волна благодарности, что он, всхлипнув, сам потянулся к Олегу, обхватил за плечи, подаваясь бедрами навстречу толчкам. Осталось немного, он потерпит. Черные глаза на бледном лице над ним расширились, словно от изумления, Олег снова выдыхает его имя, наклоняется, вжимаясь лицом Саше в шею, прижимается сухими губами, целуя.
Толчок, еще.
Как всегда, когда Саша думал, что больше не выдержит, все закончилось. Между ягодиц и в паху стало влажно, но он терпеливо лежит, вставать сразу нельзя. Уходить первым нельзя, если только Меньшиков сам не скажет. Впрочем, он знал, что ждать долго не придется, после секса с ним не нежничали. Секунды текли, вот Меньшиков приподнялся на локте, вглядываясь в сашино лицо, потом поцеловал в самый краешек губ. Саша замер — как реагировать на такое он не знал, поэтому просто улыбнулся, потом откашлялся:
— Спасибо, Олег Евгеньевич, — прозвучало глупо, но на него не рассердились.
— Иди в душ, — мужчина скатился с него, вытянулся на спине, прикрыв глаза.
Саша встал с постели, старательно контролируя позу, выражение лица, пошел к дверям. Ну вот все и закончилось, еще немного и можно будет вымыться, пойти в свою комнату.
— После душа возвращайся. Сегодня будешь спать со мной.
Ванная комната в доме была огромной, больше чем вся сашина старая комната в коммуналке, и уж точно больше чем комнатка в общежитии, куда он раньше так рвался. Здесь была утопленная в полу просторная ванная, душевая кабина, и огромное окно, выходящее в сад. Раньше Саша такие комнаты только в глянцевых журналах видел, мечтал, что вот устроится в театр, станет известным и будет у него огромная ванная, в которой можно валяться часами, нежась в пушистой ароматной пене, и никто из соседей не будет в дверь барабанить с воплями:
— Сашка, не один живешь! График соблюдай.
Да и не хотелось в старенькой облупившейся ванной нежиться. Только вот и в этой, роскошной, тоже не хочется, особенно когда Меньшиков дома. У Саши внутри словно тикающий секундомер, контролирующий все его перемещения по дому. И сейчас в груди где-то ноет и отсчитывает секунды: а не слишком ли он задерживается? Олег Евгеньевич ждать не любит. Поэтому быстро в душ, тщательно проследить, чтобы гель был без ярко выраженного аромата, ему специально такой привозили, Олег не любил на Саше чужие посторонние запахи. Как-то Саша взял гель с ароматом лаванды, уж больно красиво выглядел флакон с бледно-лиловыми бескрайними полями на этикетке, но Меньшиков отправил заново душ принимать.
Вытереться, расчесать волосы, но не приглаживать сильно. Из аптечки в стенном шкафу Саша достал упаковку снотворного, повертел в руках, но выпить не решился. Придется потом объяснять — зачем, а врать Олегу он не умел.
Надеть пушистый халат. Все. Выходя Саша посмотрел на шикарную ванную. Когда-то он думал, что вот оно счастье: большой дом, огромная ванная без соседей за дверью. Ну дураком же был.
Он надеялся, что Олег уже задремал и можно будет тихонько устроиться на краю широкой кровати, может, даже удастся поспать. Обычно, когда его оставляли на ночь в хозяйской спальне, он спал плохо, чаще просто лежал, смотрел на потолок или в стену, ждал утра. А потом в театре гример, замазывая синяки под глазами, поджимал губы и ухмылялся понимающе, режиссер недовольно кривился, но вслух, разумеется, никто ничего не говорил. Да и что бы они могли сказать?
«Саша, скажи своему энкавэдэшнику, пусть не трахает тебя в ночь перед спектаклем, поумерит аппетиты!»
Нет, таких дураков в их театре не было. Да и во всем Союзе тоже.
Но в спальне его ждали, Саша аккуратно повесил халат на спинку массивного кресла, лег на свою половину, потом немного подвинулся к Олегу, тщательно соблюдая нужную дистанцию: не настолько далеко, чтобы казалось, что он сторонится, не настолько близко, чтобы посягнуть на личное пространство. Говорить ничего не стал, пустой болтовни после секса Меньшиков не любил, во всяком случае не требовал ее от Саши, да и сам все больше молчал.
Он вытянулся, стараясь расслабить напряженные мышцы, получалось плохо, рядом с Олегом он всегда был в странном болезненно-тревожном ожидании, словно готовился, что его вот-вот ударят, хотя Олег не ударил ни разу.
На шею уже привычным жестом опустилась ладонь, поглаживая рассеянно, словно кота или другую домашнюю зверушку. Саша понятливо повернулся, чтобы гладить было удобнее. Выучил уже, что Меньшикову нравится ерошить волосы на затылке.
Наверное это должно успокаивать, убаюкивать, но Саша так и лежал, глядя в темноту, пока дыхание рядом не стало размеренным и глубоким, а поглаживающая рука не замерла на шее, придавливая, мешая дышать полной грудью, но ему, конечно, и в голову не пришло отодвинуться и сбросить ее. И Саша просто ждал, когда наступит утро.
В окна барабанил дождь — настойчиво, громко. Вот в такой же дождливый вечер Саша и встретил Олега Евгеньевича Меньшикова.
Он улыбнулся, вспоминая: хороший был вечер, несмотря на последствия.
Они все возвращались с репетиции, и Саша был на таком подъеме, что никак не мог избавиться от ощущения, что все прекрасно, вот отыграет он выпускной спектакль, и обязательно позовут во МХАТ, или в Ленком. Роль давалась ему легко, он словно бы делал шаг не на сцену, а врывался в новый мир, натягивая шкуру своего героя, тщеславного, эгоистичного хлыща Победоносикова. Саша словно и собой переставал быть, отступал в тень, позволяя Победоносикову управлять его телом, говорить его губами.
Пьеса была, конечно, не новая, но это же сам Маяковский, классика. Правда, желая сделать произведение идеологически более верным, режиссер переделал финал, и Победоносиков благополучно перевоспитывался дружным коллективом и даже находил любовь в лице самоотверженной и честной комсомолки Зои.
После репетиции решили прокатиться в парк Горького, набрали с собой пирожков и лимонада, устроились на траве. Сначала было весело, разговаривали, хохоча и перебивая друг друга о том, какое прекрасное будущее всех ждет. Первая красавица курса Кристина мечтательно протянула тряхнув темной гривой:
— Вот отыграем выпускной и …
— И к себе в родной колхоз, — продолжил с мрачным весельем Костя Крюков. — Не всем, знаешь ли, повезло в первопрестольной нужными знакомствами обрасти.
Все замолчали, прикидывая собственные шансы попасть в какой-нибудь из столичных театров, хотя бы из самых захудалых. По всему выходило, что у большинства шансы эти невысоки.
Несколько лет назад НАРКОМПРОС выступил с заявлением, что число выпускников театральных институтов превышает спрос, а потому незачем им всем обивать пороги московских театров. Заговорили о «распределении молодых специалистов», о «направлении в нужные объекты».
— Вот направят куда-нибудь на Камчатку, — фыркнул смешливый Пашка Баршак, — к белым медведям. И понесете им свет искусства.
Раздалось несколько смешков, но Костя шутку не поддержал:
— Лучше уж к медведям, чем… — он понизил голос, — сами знаете, к кому в гости.
— Тише ты, дурак! — раздалось сразу несколько голосов. — Нашел, о чем шутить!
Смех утих мгновенно, будто выключатель повернули, и было от чего. Саша увидел, как сжалась, опустила глаза и затеребила кисточки пледа Алена. Он придвинулся к ней ближе, взял за руку, переплетая пальцы. И у самого сердце сжалось.
Только неделю назад был арестован один из рабочих сцены, наслышанные о подобных арестах ребята и не поняли сначала, что ничем не примечательный темный автомобиль и есть та самая зловещая «Маруся», а мужчины в штатском с незапоминающимися, будто ластиком потертыми лицами и тихими вежливыми голосами — сотрудники НКВД. Да и арест был какой-то будничный, ни драматизма, ни накала. Приехали, вежливо попросили проехать, чтобы «быстренько прояснить одно недоразумение», и всё.
Был человек и нет человека. Замену прислали на следующий день. Конец истории, и от обыденности произошедшего становилось еще страшнее.
На полянке воцарилась тишина, только неподалеку пионеры отрабатывали речёвку.
— Кто шагает дружно в ряд? — надрывался командир отряда.
— А мне бояться нечего! — Пашка вызывающе вздернул подбородок. — Я Родину не предавал, пусть вредители трясутся.
Прозвучало это жалко и фальшиво.
Будто в унисон общему настроению небо потемнело, потяжелело, вдалеке прогремели первые удары грома.
— Ребята, сейчас хлынет, поехали ко мне? — предложила Кристина, — машина у входа в парк ждет. Посидим, пообщаемся.
Все вскочили, собирая пледы, вещи, побежали к машине: попасть под дождь никому не хотелось. В машине ждал немногословный шофер, сколько Саша помнил, этот молчаливый грузный мужчина никогда не выходил попить кофе в театральный буфет, не перекидывался ни с кем шутками, а его тяжелый взгляд всегда неотрывно следовал за Кристиной. Саша подумал, что он бы так не смог, как под стеклянным куполом жить, но Кристина вроде бы и не замечала.
Кристинка вообще привыкла к вниманию ещё с первого курса, нисколько его стеснялась, даже сама была не прочь привлечь. Вот и сейчас она изящно передернула точеными плечиками и посетовала, что похолодало. Стрельнула лукавым взглядом в сашину сторону, но он уже отдал свою куртку Алене, Крис хмыкнула, нисколько не расстроившись, желающих защитить ее от дождя хватало. Она вообще никогда не выглядела расстроенной, да и с чего бы? Распределение ее не касается, на курсе все любят, даже строгий Хейфец придирками не изводил. Машину за ней присылают, на зависть многим.
Кристинка не кичилась, не хвасталась своим особым положением, на все вопросы, с подковыркой заданные, отвечала, улыбаясь бесхитростно и наивно, что родной и любимый дядюшка так сильно беспокоится о единственной племяннице, что присылает за ней служебный автомобиль. И при этом так наивно широко и бесхитростно улыбалась, что насмешки на лицах остряков сам собой увядали. Сашу удачные кристинкины родственные связи не особо волновали. Ну повезло человеку с родственником, вот и отлично. Он тоже не вечно будет с мачехой в коммуналке прозябать.
Сейчас вспомнить смешно, каким он был наивным желторотым идиотом.
Когда возбужденная, снова повеселевшая после пробежки по аллеям компания набилась в машину, толкаясь локтями, девочки повизгивая поправляли юбки, тихая Аленка вдруг вспомнила, что забыла на полянке, где устроили пикник, сумочку, засобиралась из машины, под проливную стену дождя. В этом была вся Алена, готовая первой прийти на помощь, но сама о помощи никогда и никого не просившая. Она и ехать-то с ними не хотела, Саша еще раньше заметил, что в последнее время и без того молчаливая Аленка стала совсем замкнутой, неразговорчивой.
— Ален, ну куда ты собралась, сиди, я принесу, — Саша выскочил из машины, и не удержавшись, вскрикнул: ливень вымочил его мгновенно, окатил холодной водой, он расхохотался, затряс головой, как дурашливый щенок.
Из машины ему протянули зонтик:
— Сашка, простудишься, дурной, как играть-то будешь?
— Я свое сыграю даже парализованным, — отмахнулся он, но зонтик взял, дождь лил стеной, хотя Саша любую погоду любил. Иногда смотришь, прохожие то от снега закрываются, то от ветра прячутся, то на жару сетуют, Саше всё хорошо.
Такой уж характер счастливый.
Он быстро зашагал по аллее, нашел Аленкину сумочку на поляне и побежал назад.
А потом увидел его. По дорожкам парка с веселым визгом разбегались отдыхающие: компании, влюбленные парочки, просто прохожие. Кто-то прятался от дождя в павильонах, под деревьями, а он просто сидел на скамейке, ссутулившись, опустив голову. Саша хотел пробежать мимо: в машине ждали ребята, но от сидящей на скамье фигуры веяло таким мрачным, темным, безысходным отчаянием, даже дождь это чувствовал и злее чем всех прочих хлестал его по голове, спине, плечам, на эти усилия незнакомец не обращал внимания, казалось, он сосредоточенно разглядывает пузырящиеся под ногами лужи.
Саша резко притормозил, посмотрел на обтянутую прилипшей насквозь мокрой светлой тканью спину и, вытянув руку с зонтом, укрыл незнакомца от дождя. За шиворот тут же потекли холодные капли, но Саша только головой мотнул. Мужчина продолжал сидеть неподвижно, будто и не почувствовал ничего, но вот он медленно поднял голову и на Сашу глянули темные-темные, холодные глаза. Позже он вспоминал этот миг и не понимал, как мог быть таким наивным, не понять, что таким взглядом смотрят на будущую жертву, прикидывая, сразу ей хребет перебить, или пусть еще побегает немного. Ему бы деру дать от той скамейки, но он снова мотнул головой, стряхивая воду с волос и широко улыбнулся:
— Вы не переживайте, товарищ, все будет хорошо!
— Что будет хорошо? — незнакомец заговорил ровным, хорошо поставленным голосом, словно не в парке на скамейке, а беседовал в личном кабинете. И Сашу он рассматривал пристально, всего — от мокрых взъерошенных волос до промокших насквозь кроссовок.
— Да все, товарищ! — Саша ободряюще кивнул, искренне желая поделиться бурлящей в нем радостью и с этим странным мужчиной, и со всем миром, который сейчас заливало, нет, очищало дождем. Он протянул зонт:
— Возьмите, вон хлещет как, похоже, надолго.
Тот помедлил, словно раздумывал, потом взял зонт, усмехнулся уголком рта:
— А ты как же?
Саша указал рукой на засигналившую у входа машину:
— Так я не пешком.
Незнакомец проследил за рукой и снова усмехнулся, как-то понимающе:
— Твоя? Неплохо для столь юного возраста.
— Что? Не-ет, — Саша рассмеялся, — это сокурсницы, просто с репетиции подвозит группу.
— Артист, значит? — теперь незнакомец не сутулился, сидел, непринужденно откинувшись на мокрую спинку.
— Артист! — Саша не удержался, хвастливо, гордо вскинул подбородок. По лицу стекали капли, он провел языком по губам слизывая, мужчина подался вперед, все так же оценивающе его рассматривая, и Саше стало неуютно: с чего он решил, что здесь нуждаются в его утешениях, вон же, совершенно все отлично у человека. Такому никакая помощь не нужна.
А мужчина легко поднялся, оказалось, он почти на пол-головы выше Саши, кивнул чему-то, словно принял решение:
— Ну, артист, так артист. Иди, тебя товарищи заждались.
— До свидания, — Саша, словно ждал разрешения уйти, развернулся и побежал по лужам.
Негромкое:
— До встречи, артист, — он не услышал.
***
Утром Олег пожелал, чтобы Саша позавтракал вместе с ним, видно, ничего срочного на работе не было, так что он смог себе позволить неспешно позавтракать. Такие нюансы Саша быстро научился различать. Если Олег встает тихо, бесшумно выходит из спальни, значит Саша с утра не нужен. Не до него. Нужно смирно лежать, ждать, пока не хлопнет входная дверь.
Если же с утра его будил солнечный свет и прохладный ветерок, ворвавшийся в спальню через распахнутое окно, значит нужно просыпаться, а там уже по настроению и желанию Олега. Утренний секс, душ, совместный завтрак. Ну или просто душ и завтрак. Сегодня к облегчению Саши, которого он, естественно не выказал, — второй вариант.
Когда он вошел в просторную столовую с выходом на летнюю веранду, Олег уже выпил первую чашку кофе и приступил к яичнице, аппетитно шкворчащей на небольшой сковородочке.
— Долго ты, Сашура! — Олег улыбнулся ему, подняв глаза от планшета. — Садись, завтракай. Подкину тебя до театра сегодня. Репетиция в десять?
Повариха Глафира Ивановна поставила перед Сашей тарелку овсяной каши, рядом в кружке дымилось горячее какао. Как-то так сразу повелось, что о сашиных предпочтениях никто не спрашивал. Это меню Меньшикова обсуждалось на кухне в подробностях, Саша же просто ел то, что ему давали, да ему было все равно, если честно. В этом доме он ел через силу, просто потому что нужно.
Откажешься от еды, Олег узнает и тогда придется отвечать на настойчивые вопросы.
— Что не так, Саша?
А как тут ответишь. Что не так? Вы не так. Дом этот не так. Вся моя жизнь не так.
Саша придвинул к себе тарелку, каша была горячей, какао в меру сладким, наверное, вкусным. Нерешительно покосился на темный экран телевизора, но Олег, казалось бы, целиком поглощенный новостями на планшете, каким—то шестым чувством услышал невысказанный вопрос.
— Да смотри, смотри уже, — протянул руку, потрепал Сашу по волосам, улыбнулся.
Передавали утренние новости по Первому каналу. Саша без особого интереса послушал, что колхозники-мичуринцы Кубани перевыполнили норму по сбору нового совершенно особого сорта яблок «Красный путинец», отличавшегося особым ароматом и редкостной «хрустинкой» по выражению ведущего, потом рассказ о строительстве метро во Владивостоке и конкурсе на названия станций. Среди предложенных гражданами названий Челюскинская, Богатырская, Путинская, Сталинская, конечно.
Потом была реклама «Дома два. Стройка века на Чукотке» Показали отрывок из предстоящего обсуждения на лобном месте вопиющего поведения комсомольца Абрикосова. Невысокий и щуплый, он стоял, пламенея ушами и опустив голову, а кто-то потрясая кулаком, кричал, что гнать такого горе-строителя из телепередачи, и не принимать обратно, пока не научится нормально раствор замешивать.
Меньшиков даже оторвался от планшета, глянул, вскинул насмешливо брови, но ничего не сказал.
А потом была криминальная сводка. Саша слушал вполуха о каком-то криминальном хищении на производстве и гражданской сознательности, с помощью которой «несунов» задержали. Он хотел уже выключить телевизор, как ведущая тряхнула идеальным каре и строго глядя в экран сказала:
— А теперь о совершенно вопиющем случае. Просьба убрать детей от экранов ваших телевизоров.
Появились кадры, на первый взгляд вовсе не ужасные, скучные даже, просто два друга проводят весело время вместе. Вот они в каком-то кафе, вот неловко замерли в фойе кинотеатра перед афишей нового фильма, вот в парке… Просто два друга. Но Саша недавно обретенным чутьем почуял, что между этими двумя не просто дружба.
Он прибавил громкость.
— Благодаря бдительности соседей студенты университета им. Баумана, Городнов и Данилов, были уличены в порочащих советского гражданина наклонностях. Сейчас они содержатся в камерах предварительного заключения. Уже возбуждено уголовное дело по статье Ук Рф 121. Поскольку наше государство придерживается принципов гуманизма, этим молодым людям будет дана возможность искупить вину перед советским народом и начать честную трудовую жизнь, естественно, после необходимого лечения.
Ведущая улыбнулась в камеру сочувственно и печально:
— Мы все верим, что вовремя принятые меры и своевременное лечение с применением передовых советских технологий и методов поможет товарищам Городнову и Данилову осознать всю гибельную пагубность своего падения и своих заблуждений. Товарищи, будьте бдительны! Помните, что ваш долг помогать тем, кто оступился и сошел с честного и прямого социалистического пути. Если вы стали свидетелем подобного заблуждения, сообщите по телефонам горячей линии.
Саша, похолодев, смотрел на экран, с которого улыбались юноши, обнимая друг друга за плечи, веселые и беззаботные, еще не знающие, что их ждет впереди. Передовые советские технологии? Какие? Электрошок? Химическая кастрация?
Овсянка склизким комом упала в желудок, к горлу подкатила тошнота. Этих мальчишек, почти его ровесников, отправят на лечение, а такие как Меньшиков будут приезжать в театральные вузы, модельные агентства и выбирать себе новые и новые игрушки. Теперь-то он знает, как все устроено. И уж конечно, ни одному сознательному и бдительному гражданину и в голову не придет сообщить о том, что происходит.
— Саша? Сашура, ну ты чего? — оказывается Олег отложил планшет, поднялся и теперь обнимает за плечи. — Ты чего разволновался так, мальчик? Побелел весь.
Ласково погладил по щеке, посмотрел сверху, улыбаясь снисходительно, с ласковой насмешкой.
— Сашура, бояться нечего. Я же сразу объяснил, пока ты со мной — не о чем волноваться, помнишь?
— Помню! — с неожиданной для него самого злостью вдруг подумал Саша. — Я все очень хорошо помню. Все условия. Все правила. Я умирать буду — не забуду, что и как мне разъясняли.
Он опустил ресницы, чтобы неуместная и такая опасная ярость не выплеснулась из него, но Олег ощутил, как напряглись одеревенели плечи под его руками, ухватил Сашу за подбородок, приподнял:
— Сашура, давай позвоню режиссеру твоему, скажу, что сегодня ты дома останешься. Поваляешься, отдохнешь. Скажу Глафире, чтобы приготовила тебе что-нибудь вкусненькое, а?
— Нет, — говорить было трудно, он и забыл, сколько в нем злости, — я лучше в театр. Не хочу никого подводить. Неправильно это. Не… — он запнулся, в рту появился отчетливый привкус желчи.
— Не по-советски? — продолжил на него Олег улыбаясь с все той же ласковой снисходительностью. — Сашенька, Сашенька. Ну какой же ты у меня. — Он огладил большими пальцами сашины скулы. — Мой мальчик. Иди собирайся, я подожду.
С трудом переставляя деревянные ноги, он прошел к себе, тяжело опустился на кровать. Сейчас уткнуться бы лицом в подушку и разреветься, оплакивая и себя, и несчастных мальчишек. Раньше Саша мог плакать легко и просто, слезы текли, оставляя мокрые дорожки на лице и вымывая из души детские обиды и огорчения, даже в юности мог разрыдаться бурно от обиды, от несправедливости. После становилось легче, мысли приходили в порядок, да и пережитая неприятность не казалось такой уж страшной. Все переживем, все исправим.
А теперь и слез не было, Сашу выворачивало в сухих спазмах, из саднящей груди вырывались звуки, похожие на короткий отрывистый лай, глаза нестерпимо жгло, но слёзы не приходили, и страшная тяжесть, придавившая бетонной плитой к земле, никуда не исчезала.
2
Когда Саша спустился вниз, Меньшиков уже ждал на террасе, с кем-то говорил по телефону резко, сухо, как курком взведенным щелкал:
— Меня не интересуют оправдания, я жду, отчет о принятых мерах безопасности у меня на столе через час.
Заметил замершего в нерешительности Сашу, улыбнулся краешком губ, поманил к себе. Не прекращая разговора, нежно очертил пальцами подбородок, приподнял брови, спрашивая, как настроение. Потом сделал знак следовать за ним и пошел к машине.
Что у Меньшикова какие-то неприятности на службе стало понятно еще неделю назад: возвращался позднее, чем обычно, часто засиживался в кабинете, курил и все разговаривал по телефону отрывисто, зло. А два дня назад в спальне, помогая снять одежду, Саша заметил на манжетах форменной рубашки россыпь мелких бурых пятнышек.
Олег увидел, как Саша застыл, упершись взглядом в эти пятна, забрал рубашку, выбросил в коридор:
— Не обращай внимания, Сашенька. Служба.
Теперь, следуя за стройной фигурой, затянутой в форму комиссара государственной безопасности третьего ранга, он думал: а если бы Меньшиков пришел в тот день в театр одетый по форме? Саша был бы таким же наивным щенком? Побежал бы доверчиво за приятным гражданином, желающим поздравить юного актёра?
Меньшиков и в машине продолжал свои важные звонки, на Сашу изредка поглядывал, успокаивающе поглаживал по коленке, а Саша смотрел в окно и вспоминал.
Это был его первый триумф. Его выпускной спектакль, и он никак не мог перестать улыбаться, голова кружилась, как в детстве на каруселях, Сашу тормошили, обнимали за плечи, хлопали по спине, кто-то из девочек целовал щеки, пачкая помадой, все вокруг было в каком-то разноцветном тумане, и наполненным праздничным шелестом, словно беспрерывно разворачиваешь огромную коробку с подарками. Саша кивал в ответ, улыбался, так что скулы уже болели, его потряхивало от пережитых эмоций и тех, что сейчас клубились вокруг.
— Саша, Са-ша! — за рукав тянула Кристина — Тебя Хейфец к себе зовет, сейчас.
— Ну держись, Сашок! Принимай поздравления, — захохотал кто-то в ухо.
— Да иди ты! — Саша весело огрызнулся — Ребят, вы меня подождите, отметим же?
В ответ раздался нестройный, но одобрительный гул.
Кристина шла впереди, не оглядываясь, Саша за ней, с трудом удерживая огромные одуряюще пахнущие букеты.
— Крис, так я дорогу знаю, или ты меня провожаешь, что ли? Как дорогого гостя? Звезду вашего скромного театра Карабаса Барабаса?
Она обернулась, посмотрела серьезно и даже с сочувствием.
— Ты чего, Кристин? Случилось что-то? Ты скажи только, я помогу! — ему не хотелось, чтобы в этот прекрасный замечательный вечер, лучший вечер его жизни, хоть кто-то грустил.
— Ну говори! Я ж звезда как никак! — он дурачась задрал нос.
Лицо Кристины вдруг страдальчески исказилось, вот-вот разрыдается, но она с силой прикусила губу:
— Саш… — тонкая рука взметнулась к шее, словно говорить было трудно, — ты. ты очень хороший. Ты, наверное, и сам не понимаешь, какой ты хороший. Только вот люди разные бывают. Так что осторожней ладно. И не руби с плеча, как ты это делаешь обычно, хорошо?
— Нет, не хорошо. Крис, ты о чем говоришь вообще?
— Потом. Захочешь, приходи. Помочь я тебе не смогу, но… — она снова улыбнулась непонятной плачущей улыбкой, — но выслушаю.
Развернулась и быстро зашагала, не оглядываясь, только напряженные
острые плечи мелко вздрагивали.
В кабинет худрука Саша входил сотни раз и никогда со страхом или опаской, вот и сейчас ввалился, пытаясь половчее подхватить рассыпающиеся букеты
— Леонид Ефимович, что с Кристиной такое? — огромные лилии мазнули по носу, от пахучей пыльцы начался чих, глаза заслезились, и он не сразу понял, что в кабинете есть еще кто-то.
— Петров, да положи ты веники свои, никуда они от тебя не денутся! — резкий сварливый тон вмиг сдул победное настроение, Саша послушно бросил уже порядком помятые цветы на потертый кожаный диванчик, воинственно вздернул подбородок. Такого приёма он не ждал. Он отлично справился с ролью, сыграл, нет! прожил за своего персонажа, продышал за него эти два часа! И это свое видение, двухчасовую жизнь на сцене, готов защищать. Хотя и про косяки выслушает, чего уж там. Если они были, конечно.
Хейфец несвойственным ему суетливым жестом снял очки, начал тщательно протирать безупречно чистые стекла. Непонятное молчание затягивалось. Наконец высокий гражданин, разглядывавший стену с грамотами, благодарностями, статуэтками, (даже сталинская премия была!) обернулся, сделал шаг, выходя из плохо освещенного угла.
— Вы нас не представите, Леонид Ефремович? — голос мягкий, приятный, Саша сразу отметил какую-то вкрадчивость. В первые секунды он смотрел на лицо: темные глаза, тонкий рот, тонкий прямой нос. Интересное! Несовременное какое-то. Саша по привычке примерил его на подходящих персонажей. Вот аристократа бы какого сыграть такому! Из белогвардейцев. Ну или Чацкого… Тоже здорово бы смотрелся. У Шекспира еще…
И одет как-то… Щегольски что ли… Его мачеха про таких говорила «с подвывертом франт»
Его размышления прервало неуверенное покашливание Леонида Ефимовича:
— Это Сашень… Александр Петров, звезда нашего курса, талантливый артист. Комсомолец! Ударник! — добавил Хейфец с каким-то вызовом, непонятный гость выгнул тонкую бровь и старый режиссер сник.
— Саша, это… Олег Евгеньевич Меньшиков, он… — Хейфец замялся, словно бы не мог подыскать нужные слова, и Саша снова поразился абсурдности ситуации: это Леонид Ефимович-то? Да у него язык как бритва, первокурсников до слез доводил злыми, обидными, но до тошноты правдивыми замечаниями. И не только первокурсников. А теперь. Словно боится. Саша повнимательней присмотрелся к гостю и только теперь узнал: мужчина из парка.
— Вы идите, товарищ Хейфец, идите, — прервал странный гость попытки старого режиссера что-то объяснить. — Мы тут с артистом Петровым побеседуем сами.
Леонид Ефимович осекся, снова снял очки, потом надел их, но криво:
— Саша — очень талантливый мальчик! — В этот раз вызов получился совсем уж жалкий. — Он гордость нашего курса и моя лично!
— Даже не сомневаюсь в его выдающихся талантах, — гость улыбнулся, но Саше сразу стало не по себе, в похвалу Хейфеца был привнесен какой-то другой смысл. — Идите, товарищ Хейфец и не переживайте, дверь за собой я потом закрою, — и усмехнувшись, добавил совсем уж непонятное, — Двери я хорошо умею закрывать.
Леонид Ефимович вышел, на Сашу даже и не взглянул.
— Ну здравствуй, артист, — Олег Евгеньевич улыбнулся, только не так, как минуту назад режиссеру, а тепло, на Сашу посмотрел с симпатией. — Помнишь меня?
— Помню, — растерянный Саша не нашел ничего лучше, чем спросить, — Вы зонтик пришли вернуть?
— Зонтик? — Меньшиков откинул голову назад, расхохотался глубоким вкусным смехом, — Прости, артист, зонтик я не принес.
Он сел на диванчик, небрежно откинув так и валявшиеся там забытые букеты, закинул ногу на ногу.
— Посмотрел я твой спектакль. Талантливо.
— Не мой, — автомате поправил Саша, — Наш спектакль. Ребят, Леонида Ефимовича. — Потом не удержался, просиял глазами: — Вам правда понравилось?
— Правда. — Меньшиков покачал ногой в блестящем ботинке. — Такие победы надо как следует отмечать, артист, как думаешь?
— Да мы и хотели с ребятами…
— Ну с ребятами это ты потом, — Олег Евгеньевич, махнул рукой, на пальцах переливчато сверкнули крупные перстни. — Поехали-ка со мной в Новый Арбат.
— Но… — Саша растерялся, об этом месте говорили все, расположенный на самом верху новейшего комплекса зданий Москва-град ресторан считался местом, куда так запросто не попадешь. Только партийная верхушка ну и звёзды кино и эстрады, само собой.
— Соглашайся, артист, должен же я отблагодарить своего спасителя, — Меньшиков улыбнулся, да так, что невозможно было не улыбнуться в ответ — Я угощаю.
Во дворе Меньшиков щелкнул небрежно серебристым брелком, а в следующий миг Саша восторженно ахнул: рядом с крыльцом мягко подмигнул фарами и лениво рыкнул красавец автомобиль густого красного цвета.
— Охх… Это ваш? — Саша, замирая от восторга, провел рукой по капоту.
— Это наш, -Меньшиков улыбнулся, видно было, что искреннее сашино восхищение ему приятно. — Последняя модель.
Саша обошел автомобиль, любуясь хищной плавностью линий и тут же пообещал себе, что у него когда-нибудь будет точно такой же, вот точь-в-точь!
— Ну что, артист, — подошедший Меньшиков, обнял его за плечи, — может за руль?
— А можно? — задохнулся было от восторга Саша, но тут же сник, — у меня прав нет…
От стыда за себя, дурня отсталого, аж уши заполыхали, ну когда еще предложат таким чудом порулить! Меньшиков только рассмеялся и легко взъерошил Саше волосы:
— Ну значит в другой раз, а сегодня покажу на что эта игрушка способна!
— Игрушка, скажете тоже! — даже обидно стало за красавца.
Как обещано, Саше показали на что способен Астон-Мартин, он только восторженно вопил на крутых поворотах, на которых Меньшиков и не думал снижать скорость, и обмирал от сладкого ужаса, как в детстве, когда летишь с крутой горки, вопишь от страха, но твердо знаешь: ничего плохого с тобой не случится.
После такой головокружительной поездки даже поражавший воображение шикарный ресторан не произвел должного впечатления, их провели в уединенную секцию с огромным панорамным окном и видом на Кремль и Красную площадь.
Когда сели за столик, и официант принес меню, Саша заерзал на пухленьком диванчике, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Саша, ты не против, если я закажу? — Меньшиков отложил внушительного вида меню, даже не заглядывая.
— Конечно, — Саша оробев смотрел, как Меньшиков делает заказ, причем названия половины блюд звучали по-французски, как пробует вино, одобрительно кивая.
Когда официант бесшумно отошел, Меньшиков посмотрел на притихшего Сашу:
— Не тушуйся, Сашура, представь, что это студенческая столовая, только вид получше, да пафоса больше, — и по-мальчишески подмигнул.
— Столовая, скажете тоже, — рассмеялся Саша, но расслабился, с любопытством завертел головой оглядываясь.
Когда принесли еду, к облегчению Саши вполне узнаваемую, он совсем освоился, уплетал за обе щеки, тем более, что Меньшиков, сидевший напротив, ел с видимым удовольствием и таким аппетитом, что не захочешь, а попробуешь, что такого вкусного принесли.
— Ну, артист, выпускной отыграл, а куда дальше думаешь?
— Не знаю, — Саша пожал плечами, — куда распределят.
Он отложил вилку:
— Да я даже в парках готов играть, хоть на детских утренниках, хоть на заводских субботниках! Не могу без сцены!
В тёмных глазах вспыхнуло что-то, какой-то хищный огонек, и тут же погас, Меньшиков одобрительно кивнул:
— Что без дела не можешь, это хорошо, Саша, это по-советски! Нельзя нашему человеку без дела. Ты не переживай, без работы не останешься с таким-то талантом! Тебя и в театр Рабоче-Крестьянской молодежи возьмут. И в заводской театр имени Стаханова. А то смотри, страна-то большая — и Чукотка, и Байкал, и Курилы! Молодые таланты везде нужны. А роли-то какие тебя ждут!
Странное дело… Олег Евгеньевич вроде бы с энтузиазмом говорил о том, о чем Саша сам думал, и роли называл правильные. Политически проверенные, но какие-то все…одинаковые… муторно становилось от такого прекрасного будущего. Да и потом, уехать из Москвы? Прекрасной, шумной, яркой, суетливой Москвы? После сегодняшнего успеха уезжать решительно не хотелось.
Меньшиков понимающе наблюдал за Сашей, поникшим от неотвратимо грозящих «радужных» перспектив, а потом вдруг заговорщицки улыбнулся:
— А может, не отпускать юное дарование из первопрестольной-то? Тебе бы, Сашенька, в театр старый, временем проверенный… Да и роль чтоб по таланту была. Ну вот хотя бы… — он помолчал, раздумывая, потом щелкнул пальцами и небрежно так бросил, — Ну хотя бы вот Гамлета, а? Что скажешь, Сашенька? Осилишь Гамлета-то?
У Саши перехватило дыхание. Гамлет? Да квоты на шекспировские и другие буржуазные пьесы из красного списка были расписаны на год вперед, артисты за такие роли дрались, умирали и убивали. А тут ему, без году неделя вчерашнему студенту — Гамлета?
— Шутите, да? — спросил он с сумасшедшей невероятной, невозможной надеждой.
— Нет, — Олег Евгеньевич не улыбался. Смотрел серьезно. — Я предлагаю тебе место в прекрасном театре имени Ермоловой. И роль в спектакле.
Саша смотрел, слушал и никак не мог поверить ни увиденному, ни сказанному.
— Театр имени Ермоловой? В… в Ермоловку? А меня возьмут? — прошептал он, боясь спугнуть нежданно прилетевшую птицу-удачу.
Олег Евгеньевич смотрел все также серьезно:
— Я скажу — возьмут.
И сразу поверилось: не розыгрыш, и не шутка, и не просто бахвальство-обещание. Попросит. И возьмут.
Саша и не знал, что можно быть настолько счастливым, силуэт Меньшикова на фоне ночной Москвы вдруг расплылся, стал нечетким мерцающим силуэтом на фоне темно-синего неба и ярко-алых праздничных звезд. Саша сам не понял как, вскочил со стула, порывисто, неуклюже обнял, уткнувшись носом в обтянутое тканью плечо:
— Спасибо, — глухо, горло словно стиснуло, проговорил он. — Вы… Мне никогда вот ничего не делали… Просто так…
Над головой раздался то ли смешок, то ли хмыканье. Саше осторожно взъерошили волосы на затылке.
— С тех как папу забрали. Особенно с тех пор как забрали… — он никогда и никому не жаловался и меньше всего предполагал, что вдруг вывалит наболевшее на этого чужого и непонятного человека. Но напряжение после спектакля, странная реакция Кристины, поведение Хейфеца, и ужин, и невероятное волшебное предложение… И невообразимо чудесный сказочный вечер… Так много всего.
— Я всегда всего сам, всегда. И это правильно, советский человек должен всего добиваться сам, верно? И не скулить, не ныть. Но вы сейчас! Олег Евгеньевич, да вы мне новую жизнь только что подарили, понимаете вы это? — он вскинул мокрое от слез лицо, — Я наверное, никогда не смогу Вас отблагодарить.
Меньшиков посмотрел на него с каким-то странным нечитаемым выражением, осторожно провел рукой по сашиной щеке, стирая слезы. Тонкие губы дрогнули, плотно сжались.
— Я уверен, что сможешь, — он отстранил Сашу от себя, протянул ему салфетку, — Возьми.
И отвернулся к столу, налил себе еще вина, в тишине, прерываемой сашиными всхлипами, тоненько музыкально зазвенел хрусталь, будто у кого-то руки подрагивали, будто кто-то неловко постукивал узким горлышком о край бокала.
Саша смутился: ну чего он творит? Разнылся, на шею человеку кинулся.
— Простите, Олег Евгеньевич, я тут… я… просто…
— Ничего, Саша, я понимаю, давай-ка я домой тебя отвезу.
За время ужина зал, оказывается, наполнился людьми, негромко играла музыка, из-за столиков доносились голоса, негромкий смех.
Из ресторана Меньшиков шел быстрым шагом, не обращая внимания на почтительно кланяющихся официантов, изредка останавливаясь, чтобы поздороваться со знакомыми. На Сашу он внимания не обращал, и знакомым своим, всё представительным мужчинам с прекрасными спутницами модельного вида, не представлял. Впрочем, Саше не до новых знакомств было, он все еще пытался осознать, как окончательно и бесповоротно изменилась его жизнь.
Вдруг Меньшиков остановился так резко, что Саша, витающий в мечтах, врезался ему носом в спину. Олег Евгеньевич даже не обернулся, только завел руку за спину, аккуратно придержал Сашу за пояс. Они встали возле столика, за которым сидела парочка: незнакомый Саше пепельный блондин с острым личиком, похожий на мелкого, но хищного зверька. У него даже кончик носа словно бы подергивался, Иудушка Головлев, — сразу решил для себя Саша. А потом с удивлением узнал в спутнице иудушки Кристину. Только такой Крис он никогда не видел: в платье, обманчиво простом с виду, но как-то сразу чувствуется, что не такое уж и простое, и волосы, вроде бы небрежно лентой перехвачены, да только дорого такая небрежность стоит. И на шее… сияющий холодным белым светом ошейник, по-другому назвать обвивающую шею девушки широкую ленту, усыпанную бриллиантовой крошкой, нельзя, Саша как-то сразу понял, что не стекляшки это, нет у стекла такого злого победительного блеска.
Новая незнакомая Кристина скользнула по разинувшему рот Саше равнодушным взглядом и отвернулась.
— Олег Евгеньевич, — заулыбался блондин, обнажив желтоватые зубы, — мое почтение!
— Варгусов, — Меньшиков определенно не испытывал восторга от встречи, кивнул холодно, пошел было дальше, но блондин уже углядел Сашу, — сверкнул глазами заговорщицки, улыбка стала какой-то совсем уж масляной. Ну вылитый иудушка.
— Я смотрю, вы тоже решили провести вечер приятно? — он не глядя провел небрежно пальцами по обнаженному плечу Кристины. — Не представите нас?
И уставился на Сашу с любопытством.
— Не представлю, — Олег ухватил Сашу за руку повыше локтя, и пошел к выходу, уже не оглядываясь. Остановился только у входа, понятливый швейцар кинулся за машиной, а Меньшиков вынул из кармана портсигар, достал сигарету, крутанул в пальцах.
— Олег Евгеньевич, а это кто был сейчас, — Саша никак не мог выкинуть из головы Кристину: красивую, холеную и такую чужую.
— Сослуживец, — щелкнула зажигалка, Меньшиков затянулся, выпустил тонкую струйку дыма.
— А… где вы служите? — до Саши только сейчас с большим опозданием дошло, что он понятия не имеет, чем занимается его новый знакомый.
— Я, Сашенька., служу нашему Отечеству. Верой и правдой. — Сказал строго Меньшиков, и выспрашивать больше Саша не решился.
Слово свое Меньшиков сдержал, следующим же утром пришло направление из НАРКОМПРОСа актера Петрова в театр имени Ермоловой. И про Гамлета не обманул.
В новом театре Сашу приняли настороженно, что было понятно, но открыто недоброжелательность никто не проявлял. И на том спасибо. Чаи пить с собой не звали, по гримёркам не секретничали, Саша и не обижался, понимал, что человек он пока новый, не испытанный.
Режиссер, прославленный Богомолов, обращался с ним подчеркнуто вежливо, но Саша не обольщался, знал, что до первой читки, а уж там с ним церемониться не станут. Да и лишнее это. С таким-то зубром работать и чтобы он тебя досуха не выжал? Не выбил из тебя всего, на что ты способен?
Читок и репетиций Саша ждал с нетерпением, волновался, но знал, что справится, была внутри глубокая убежденность, что эту роль он выгрызет, вырвет, что Гамлет, принц датский — где-то близко, вот прям скользит рядом с ним незримой тенью. Нужно только повнимательнее вглядеться и увидишь нужный образ, а потом сделать шаг и влиться, врасти в него, стать им…
На чужой опыт Саша сразу решил не оглядываться. Ни на прославленного Смоктуновского. Ни на Козакова, ни на других. Даже когда Олег Евгеньевич предложил ему диск не показанного в Союзе фильма с американским актером Гибсоном, отказался.
Зачем? Саша проживет своего Гамлета, первого и единственного. И не было других принцев до него и не будет после.
Олег Евгеньевич усмехнулся, выслушивая сбивчивые сашины объяснения, но настаивать не стал, кивнул одобрительно, мол, делай, как знаешь.
Заезжал он редко, раз, может два в неделю, обычно удачно подгадывал, когда Саша выходил из театра после репетиции, выжатый, измочаленный, не в состоянии не то что вежливые беседы со старшим товарищем вести, иногда голову было тяжело ровно держать. Но Меньшиков бесед не требовал, в самый первый раз, когда Саша, собрав оставшиеся силы, начал вежливо отказываться, просто взял за локоть, усадил в машину и отвез ужинать в какую-то летнюю веранду с видом на Москва-реку. Ни о чем не спрашивал и сам не рассказывал, молча печатал что-то в планшете, курил одну за другой сигареты и пил черный, даже на вид густой и горький как деготь кофе. А Саша бездумно следил как медленно течет река, как колышутся на берегах зеленые волны какого-то сада.
После этого Меньшиков частенько отвозил его в тихие уютные местечки, в пафосные рестораны они не заезжали, но этому Саша только рад был.
А однажды он уснул в машине, просто вырубился, стоило только откинуться на прохладные удобные сиденья. Проснулся, когда на Москву опустились золотистые летние сумерки. Машина была припаркована в какой-то тихой аллее, Олег Евгеньевич сидел на лавочке, курил, ждал, пока Саша проснется.
А однажды спросил, не обижают ли его в театре. Саша фыркнул смешливо. Обижают… Он же не первоклашка, за себя постоять может, но потом увидел, что Меньшиков действительно ждет ответа, и серьезно сказал:
— Что вы, Олег Евгеньевич! Ну, может, режиссер пропесочит, так без этого никуда. Да и я лучше играю, когда на нерве, вот он меня и доводит до нужного состояния.
Меньшиков сузил глаза, словно прикидывал, как и что там режиссер с Сашей проделывает и не перегибает ли палку, потом кивнул и к теме больше не возвращались.
И как-то само собой вышло, что во время этих встреч Саша все о себе рассказал. И про то, что отца арестовали, когда ему только пять исполнилось, и что домработница Рая, чтобы он не попал в детдом, усыновила официально. А он и не думал, что она такая добрая, правда потом сильно злилась, что квартиру ведомственную отобрали и пришлось им жить в коммуналке. Но это ничего. У Саши свой угол за шкафом, а скоро так вообще в общежитии комнату дадут.
После таких бесед Саша только сам себе удивлялся, как получается, что его и не выспрашивают вроде, а вышло, что он все сам рассказал. Меньшиков слушал внимательно, только один раз удивленно переспросил про смерть мамы. Она попала под машину за неделю до папиного ареста.
Словом, жизнь наступила как раз такая, о которой мечталось: место в театре, роль. Как думать про Меньшикова Саша и сам не знал, дружком-приятелем не назовёшь, видно же, из другой стаи птица, не коллега, а кто? Знал только, что повезло ему встретить самого замечательного человека во всем советском союзе.
С Кристиной виделись редко, она почему-то решила пойти в модели, Саша ее часто теперь видел то в рекламных роликах, то на фото в журнале. Он, конечно, пытался с ней поговорить, окрыленный свалившейся удачей, рассказал ей о Меньшикове, восторженно и взахлеб, но она слушала без интереса, вяло кивая и все смотрела с какой-то непонятной жалостью.
Прозрение оказалось жестоким и стремительным.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
6
)
Поделиться
вторник, 26 марта 2019
22:20
Начала выкладывать свой фичок, чувствую себя Киркоровым))
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
воскресенье, 24 марта 2019
13:05
Утра вам. И всего хорошего и прекрасного вам в это утро! Или вечер!
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
13:03
Перечитываю и правлю, правлю и перечитываю. какая стыдоба-стыдобушка. Вот прям удалить не глядя.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
суббота, 23 марта 2019
13:06
Пытаюсь написать хот-хот-хот сцену. И ведь не планировала сначала! Оно само! Раньше было проще, терминология была закреплена, так сказать. Нефритовые жезлы, жемчужные пещеры...
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
13:03
Все-таки слэшеры да и вообще писатели фанфиков страшные в своей фантазии люди. они придумали омегаверс! Ведь проснулся же кто-то утром и решил: А давайте у моего пассива еще и течка начнется! Ах-ха-ха! И он ни одному активу отказать не сможет!
Они придумывают звериное альтер эго героям, какие-то привычки и фанонные отношения.
Саша Петров почему-то лис. Есть куча лисьих коллажей. Еще в фичках Меньшиков неизменно зовет Сашу "Сашурой", это на каком-то реально факте основано, или кто-то утром проснулся и решил?
Но вот чего я не видела еще, но это уже копошится в подкорке так это пейринг Лебедев/Ивушкин. А?
Или Митя/Ивушкин. Вот тут я первая!
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
пятница, 22 марта 2019
23:56
Ну давай, соберись тряпка!!!! Осталась глава и эпилог! И эти последние части вдруг начинают расти и множится, сука! Я уже хочу закончить и начать править, там до хрена оборванных нитей и непрописанных деталей!
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
7
)
Поделиться
13:31
Состоялось чествование победителей различных олимпиад и просто отличников, и наше Управление Образования отличилось. Подарки победителям впечатляли, вот попробуйте угадать, что подарили победителю всех возможных олимпиад, по английскому только что вернувшемуся из Аляски, где он жил в англо-говорящей семье?
А вот и не угадали!
Англо-русский словарь
А чем одарили восьмиклассницу - круглую отличницу?
Я бы поняла, если б двоечнице в качестве предупреждения,мол, не будешь учиться станешь..
Куприн "Яма"
Зато с учителями обошлось без сюрпризов. Всем по грамотке. Обожаю!
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
среда, 20 марта 2019
13:19
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
12:21
Шикарный косплей Русалочки. Бгг))))
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
вторник, 19 марта 2019
13:09
Я не бросила, нет! Просто адский племяш заболел и живет у меня, так что времени нет. Совсем. Но я печатаю, когда могу .
Пока 18.000 слов и дело идет к финалу. Потом надо еще доделывать и отделывать.
И наверное, искать бету. Наверное - не потому что я уверена в своей абсолютной грамотности, а потому что не уверена, буду выкладывать или нет.
И на каком этапе стоит бету подключать? Когда все-все вылизано? Или черновик стоит показать?
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
16
)
Поделиться
воскресенье, 17 марта 2019
07:45
Я свободен! Я живой!
Возила класс на сутки в лагерь, так называемый Тур выходного дня.
20 пятиклашек и я. В программе катание с горы на плюшках, катание на банане, пейнтбол, караоке, дискотека, конкурсы и детские травмы.
Это был пиздец... Мой тишайший пятый класс слетел с катушек, у них просто сорвало резьбу, из них начали выходить демоны. У меня никогда не было детских травм на работе, и теперь мироздание решило отыграться.
Масленичные конкурсы. Дети перетягивают канат, кидают мячики и почему-то туфли. Почему? Вопрос к вожатым. В общем, у финишной черты правша и левша, каждый кидает туфельку, обувь сталкивается, отскакивает и одному из пацанов прилетает по голове каблуком.
Тут же кровищщща заливает пол лица, пацан от шока в слезы и обморок, остальные в шоке.
Ведем под белы рученьки в мед.блок, промываем ранку (царапину!) , я звоню маме, извиняюсь, мол, так и так, ничего ужасного, везем дите в травму на всякий случай, подъезжайте туда!
Отправили пацана в город, ведем отряд в корпус. Дети пришибленные. Не удивительно, их туфлей травмированный одноклассник, на прощанье успел махнуть им рукой и произнести слабым голосом нечто вроде: Прощайте, товарищи. Мне голову пробило, умираю я совсем.
Несколько человек рыдают в уголке. Честно! Начинаю ласково пытать:
- Толик, какого хера ты рыдаешь?
Толик смотрит красными глазами и отвечает:
- Я представил, какого было Вадику... - и снова в слезы.
Бля... Иду звонить маме Вадика, так мол и так. как там сын ваш? Все переживают. И слышу абсолютно спокойный ответ:
- Да я его обратно в лагерь отправила, ничего с ним страшного, пусть дальше веселиться.
Тут в дверях корпуса возникает и сам Вадик, бледный, гордый с огромным пакетом конфет, который ему собрали перепуганные вожатые. Всеобщее ликование, все бегут обнимать Вадика и смотреть "пробитую" голову.
Через десять минут вопль:
- А у Вадика кроооовь!!!!
Бля.... Вадик стоит посреди спальни мальчиков, голова гордо поднята, из потревоженной царапины идет кровь, заливает все вокруг.
На этом фоне придавленные дверью пальцы и тошнота из-за сожранным в безумных количествах конфет кажутся пустяком.
Ах да, ну и не спали все до четырех утра, это само собой.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
четверг, 14 марта 2019
12:45
Тот случай, когда никто не пишет тебе фик твоей мечты и ты начинаешь писать сама. Причем почему-то со сцены абьюза.
Пока
+ 1000.
Но я весь вечер с адским племянником!
+ 1000
+ 1000
+ 1000 + Никита Сергеевич Михалков.
Зачем ты там????
+1100
И это после родительского собрания, на котором мне пытались сожрать мозг десертной вилочкой!
+ 1000
+ 1000
Детям пришлось писать внеочередной тест, чтобы я настукала норму. Кстати, на работе отлично пишется! И легким перестуком клавиш мудак превращается в заботливую няшеньку, а потом опять в мудака.
+ 1000
Завидую десятитысячникам на марафоне. С другой стороны, я пишу по тысяче в день, иногда больше, после годового неписца. Даже если не выложу нигде, хорошо, что неписец отпустил.
+ 2000
+ 1400
+ 1000
И снова сцена изнасилования сама собой переродилась в нападение террористов, правда за кадром.
+319
сегодня ленивая опа. и устала. и смотрела Мылодраму.
15.550 слов. Должно быть больше, но увы. Я представляю, какая прорва работы впереди и меня охватывает ужас и лень. Ужасная лень. Но блин! 15.550 слов! Не бросать же! Автор книги советует писать без подготовки. И теперь у меня в цирке дю Солей герои встречаются у клеток со слонами!!!! Бл... Надо отменять либо слонов, либо цирк!
запись создана: 28.02.2019 в 13:11
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
14
)
Поделиться
08:18
Начался районный этап конкурсов чтецов. Вчера была "Живая классика", и организаторов хотелось придушить! 38 участников. 38!!!! И читали они отрывки от 5 до 10 минут, и ни перерыва, нет возможности поесть, попить! Мой ученик читал 26. Издевательство форменное!
У нас первое место. мальчик мой был фееричен, мы готовили сцену саморастрела Овода, и вот как-то так ему этот текст лег на душу! Прямо видно было, как он кайфует от роли)))
Теперь край. Заключительный этап в Санкт-Петербурге)
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
вторник, 12 марта 2019
21:25
Нестареющая классика))
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
3
)
Поделиться
13:31
Почитала стихи Саши Петрова. Ну... Зато он красивый. И голос обалденный. Да.
Прекрасное
Ночь прошла -
и ты не спал.
На самом деле ты сразу понял:
ты влюбился -
и сразу светом озарился:
ты ЗАНОВО РОДИЛСЯ!
Не дано
понять,
влюбить.
Сон,
цветы,
солнце,
день,
рассвет...
Мы прожили как будто тысячу лет
с тобой наедине, сморкаясь в одно одеяло,
это никого из нас не сделало малым.
Никого
никогда
не простить.
Есть на Земле только одно настоящее слово -
любить.
Хотя я допускаю, что просто не поняла и не оценила.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
13:06
работушка
Проверяла изложения, и 5 В, как всегда, отжег, хотя текст выбрала и интересный, и несложный, и за душу детей берущий!
Текст был про героического пса Барри, трагически погибшего во время спасения пострадавшего в снежном завале.
Фразу
На пьедестале выбита надпись: «Доблестный Барри спас от гибели сорок человек. Во время спасения сорок первого погиб»
мой любимый класс написал, как: Барри спас сорок человек, на сорок первом погиб.
Ладно. Поржала. Проверяю дальше.
В оригинале написано:
Сенбернары — это собаки-горноспасатели: они разыскивают людей, когда бывают снежные обвалы. На спине большого и сильного животного приторочены средства первой помощи: продукты, бутылка вина, одеяло.
в тетрадке читаю: Барри гулял по горам с полотенцем и фруктами и искал нюхом людей.
Вот тут вынесло, минут десять не могла успокоиться.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
Последние
1
…
40
…
60
…
80
…
84
85
86
87
88
…
100
…
120
…
133
Котейки и канарейки.
Джейн.О
МЕНЮ
Авторизация
Запомнить
Зарегистрироваться
Забыли пароль?
Записи
Календарь записей
Темы записей
40
книги
31
Сверхъестественное
30
сериал
14
Кино
11
Готэм
10
Ходячие
9
кино
8
Ниган
7
Александр Петров
7
Идиотическое
5
юмор
5
Думаю о всяком-разном..
5
Ниган/Карл
5
фандомная битва
4
дорамотерапия
4
Щит и Меч
4
жизнь-прекрасна!
4
Сериаломаниак
3
Петров
3
красавец мужчина
Все темы
Список заголовков
Главное меню
Все дневники
Главная страница
Каталог сообществ
Случайный дневник
@дневники: изнутри
Техподдержка
Статистика
Наверх
Главная
Случайный дневник
@дневники: изнутри
