Про Полковника и ГопникаНа самом деле это "Никита", только с Артемом и Лебедевым в главных ролях)) Очень уж захотелось, так что прости Бессон, я просто играюсь)
Бета
Inndiliya 9Предстоящий Экзамен занимал мысли всех номеров. О нем шутили, пытаясь скрыть за зубоскальством страх, им угрожали, запугивали, на него надеялись. Но никто даже отдаленно не представлял, что он из себя представляет.
Инструктора про экзамен упоминали часто, обычно, если номер начинал звездить, на него смотрели с многозначительным прищуром, покачивали головой задумчиво, и произносили негромко в сторону:
— Ну-ну… Экзамен покажет.
Артем слабо верил, что это будет нечто типа школьного теста. Пришел, поставил галочки в нужные клеточки: молодец! Вот твоя беретта, бентли с мартини и красоткой на капоте. Херня. Скорее всего, что-то вроде полосы препятствий. Но опять как-то не складывалось: эта полоса ему уже во снах снится, точнее, снилась бы, но место уже прочно занято одним полковником.
В любом случае, Артем не боялся, вернее, боялся, но не провалиться. Его в холодный пот бросало от мысли, что он налажает, и все закончится! Не будет больше вечерних бесед, не будет таких редких, а потому драгоценных улыбок, не будет совместных спаррингов в пустом спортзале.
Конечно, должна пугать перспектива быть пристреленным за ненадобностью, вряд ли, если он не справится, серьезные дяди в костюмах покачают головой и скажут что-то вроде:
— Ну ничего, парень, попробуешь на следующий год!
Но собственная смерть казалась чем-то отвлеченным, ненастоящим, а вот то, что Лебедев разочаруется… Это пугало до холодного пота.
Выход был один: поднажать. И Артем жал, жал до упора, жал, сам не замечая, что не просто выбился вперед в их сильно поредевшей группе, — стал бесспорным лидером. Никто больше не стремился выйти с ним в пару на спарринге.
Правда, в занятиях с Магдой его одержимость больше мешала.
— Что за медвежий напор, — кривила она безупречно накрашенные губы. — Не всем женщинам нравится быть добычей, некоторые предпочитают роль охотницы. Мягче, Артем! Естественней. Представьте, что вы каждый день завтракаете в таком вот ресторане.
Представить не получалось. Он зажимался, краснел, потел, чувствовал себя деревянным.
Как-то раз Магда ушла посреди урока, отговорившись срочным звонком, Артем подозревал, что она просто вышла успокоиться, уж слишком красноречиво сжала серебряный ножик, глядя как Артем пытается непринужденно есть дорадо, одновременно отвечая на вопросы о коллекционных винах.
Он расслабленно откинулся на спинку стула, переводя дух, и в голове привычно уже замелькали фантазии о новой жизни после… После всего… Он и Лебедев. Нет, самые горячие фантазии он притормозил, но вот встретиться с Лебедевым вне этих стен…
Сходят в кафешку… Чтоб не спеша… Чтоб сидеть в мягких удобных креслах и смотреть, как Валентин Юрьевич сидит напротив расслабленный, никуда не торопится. И говорят они не о тёминых результатах в тире, а о чем-то простом и обыденном. Что заказать? Или вкусно ли в этом кафе кормят… Артем так четко представил себе Лебедева с вилкой в руке, пробующего что-то с его тарелки… Улыбающегося. Облизывающего губы.
— Ну наконец-то! — врезался в его фантазию голос Магды, — Полная естественная расслабленность! Я не знаю, кого вы сейчас видели, Артем, но запомните это и используйте!
Артем вздрогнул, чувствуя себя так, словно с него прилюдно штаны спустили. Его мечты, надежды, такие хрупкие в своей наивности, нелепости, но и такие сильные. Он отвел взгляд.
— Я никого… В смысле…
Магда хмыкнула, не отводя проницательного понимающего взгляда.
— Ну да. Я так и подумала.
Через неделю. Его Экзамен состоится через неделю. Сердце то замирало, то, наоборот, неслось вскачь, хотелось бежать, что-то делать. В крови просто адреналиновые бури бушевали.
Короткий и уже такой знакомый стук в дверь, Артем взвился на кровати, одновременно приглаживая волосы, одергивая футболку.
— Артем? Не спишь еще? — Валентин Юрьевич шагнул в комнату, оглядывая сразу все: и взъерошенного Артема, и валяющиеся на кровати и рядом с ней учебники и брошюры, и развешенную, разбросанную одежду.
— Не сплю, — губы Артема сами собой расплылись в дурацкую совершенно, широченную улыбку. Лебедев подошел к кровати осторожно, чтобы ни на что не наступить, а Артему хотелось… Все внутри сплеталось в клубок пугающих непонятных смутных желаний. Хотелось подобраться ближе к ладони, опирающейся о спинку кровати, котом под эту ладонь подлезть, хотелось до дрожи просто ткнуться лицом в грудь, в шею… поглубже вдохнуть, надышаться наконец уже этим горьковатым ароматом. Хотелось совсем уже дикого: рвануть на себя, с силой, навалиться сверху, увидеть, как удивленно распахиваются длинные ресницы.
Но он просто сидел, смотрел снизу вверх и улыбался:
— Да какой уж тут сон, Валентин Юрьевич… Сами же знаете.
— Знаю, — Лебедев побарабанил пальцами по спинке кровати и вдруг предложил, — А давай-ка прогуляемся.
— В смысле, в спортзал? Спарринг? — у Артем аж во рту пересохло.
Лебедев покачал головой:
— Совсем ты, Тема, засиделся. Прогуляемся. Как обычные люди. Посидим, я хорошее местечко знаю. Ты заслужил.
Это было нереально, хотелось ущипнуть себя посильнее, просто чтобы убедиться, что он не спит, что это не одна из его фантазий.
Лебедев и впрямь вывел его за пределы тренировочного комплекса. Артем словно по-новому смотрел сейчас и на дома, и на дороги, и на людей. Даже дышалось как-то иначе, ощущалось все острее ярче: звуки, запахи, голоса.
Лебедев посматривал понимающе:
— Ничего, сейчас придешь в себя. Мы ненадолго. Нарушим немного твой режим, — и подмигнул совсем заговорщицки. В салоне машины близость ощущалась сильнее чем в безликом спортзале или теминой комнатушке, потому что машина принадлежала Лебедеву, была пропитана его запахом, его присутствием. Брошенная на заднем сиденье куртка, бутылка с водой, мурлыкающая легкий джаз радиостанция — Артем впитывал эти крохотные детали, чтобы потом их разобрать на молекулы, посмаковать, обдумать. Хотелось так ехать и ехать вперед, отгороженными от мира стеной дождя. Так близко. Артем даже расстроился, когда они приехали, и Лебедев остановился на стоянке.
«От Дублина до Люблина» — мигала вывеска.
— Пошли-пошли, тебе понравится.
Артему и правда понравилось, в заведении было просто, но он уже знал, сколько стоит такая простота: кожаные сиденья, тяжелые деревянные полы, интимный полумрак с продуманным освещением…
Артем словно опьянел от вкусной еды, от пива, но больше всего от того, что Лебедев сидит напротив, расстегнул пуговицу на рубашке, смеясь рассказывает какой-то анекдот военный. Артем с готовностью смеялся, ел, пил… Он не помнил, когда ему было так хорошо, так спокойно.
Если бы не вкуснейшее пиво, он бы, наверное, никогда не решился. Но здесь, в уютном домашнем свете лампы, когда голова кружилась от почти-почти сбывшихся глупых фантазий, язык сам ляпнул:
— Валентин Юрьевич, а чего вы со мной возитесь? Ну… Ни с кем же больше не возитесь, ни к кому не приходите... ни с кем не нянчитесь… Только со мной.
Сказал и сам перепугался, ожидая, что сейчас его щелкнут по носу: мол, не придумывай глупости. Однако Лебедев смеяться не стал, посмотрел серьезно:
— Вожусь, потому что ты, Артем, особенный.
Наверное, можно было списать все на выпивку, но Тема точно знал, что она тут ни при чем, все дело в Лебедеве. В том, как он смотрел на Артема, в этом теплом внимательном взгляде. И они просто сидели, говорили… О всяком! О кино, о футболе, о рыбалке! В общем-то, ни первым, ни вторым Артем особо и не интересовался, но дал себе слово, что завтра же попросит Магду, чтоб просветила его. Ну стыдно же, кроме боевичков марвеловских не смотрел ни хрена.
Хотя вранье! Стыдно ему не было. Было хорошо. И как-то удобно, уместно. Правильно, что ли! Вот так все и должно быть.
— Валентин Юрьевич… Я признаться должен. Я ведь никого раньше не убивал. Никого, никогда…
В глазах Лебедева мелькнуло странное выражение, идущее вразрез с уютной теплой атмосферой вечера и Артема кольнуло какой-то неправильностью, но было так хорошо, что не хотелось думать, анализировать.
Лебедев похлопал его по лежащей на столе ладони, улыбнулся, и неприятное ощущение развеялось без следа.
— Ты делаешь большие успехи, Артем. У меня для тебя подарок.
Он махнул рукой и к столу подошел официант с огромной золотистой коробкой, украшенной пышным красным бантом сверху.
— Как я уже сказал, ты особенный. Никто еще не добивался столь впечатляющих результатов за столь короткий срок. Уж и не знаю, понравится ли, но я старался.
В глазах защипало… Словно соринка попала, что ли! Артем яростно потер лицо.
— Валентин Юрьевич… — весь этот вечер: и поездка в мягко урчащем джипе, и ласковый, согревающий огонь в камине, и мерный шепот дождя в окно, и вкусная еда, и пиво, и, главное, сам Лебедев… Подумавший о нем, о Теме. Подготовивший подарок… Артем вдруг осознал совершенно четко: этот момент он не забудет никогда. Мир может рухнуть, он сам может провалиться в пекло, пройдет сто, тысяча лет — но этот вечер останется в памяти навсегда.
— Да ты открой, открой, Тема, — Лебедев откинулся на спинку диванчика.
В коробке на бархатной подложке матово поблескивала новенькая беретта. Рядом — запасная обойма. И фотография какого-то мужика. Хотя нет, не какого-то. Артем осознал, что уже его видел, срисовал, когда входил. Сидит за три столика от них. Не один, в компании двух мускулистых парней, явно не приятели — охрана. Он и сам поразился, что обратил на это внимание, автоматически, не думая.
— Это что? — он поднял глаза и похолодел. Валентин Юрьича за столом не было. Был куратор. Полковник Лебедев. Глядящий на него с отстранённым любопытством. Словно перед ним и не человек вовсе, а не известная науке, но интересная тварюшка. Артем сглотнул, он все еще улыбался машинально, но улыбка уже ощущалась чужеродной кровоточащей трещиной на онемевшем лице.
- Валентин Юрьевич? - позвал он тихо-тихо, и когда чужак напротив непонимающе вскинул брови, в груди заболело, словно грудную клетку вскрыли и достали оттуда сердце. Горячее, трепещущее - сжали его небрежно ледяными ладонями. Лебедев достал из бумажника несколько банкнот, бросил на стол:
— Человека с фотографии ликвидируешь. Потом иди в мужской туалет, через окно на задний двор. Машина будет ждать в переулке. У тебя десять минут. Вопросы, 113?
Артем молчал. Вопросы-то у него были.
«Зачем вы меня сюда привезли? Вы мне врали? Я для вас правда особенный?» Дурные вопросы, неуместные. Не время их сейчас задавать. Все потом.
— Вопросы, номер 113? — повторил Лебедев.
— Нет, — голос перестал слушаться, так что Артем откашлялся, повторил тверже, — Никак нет.
— Подожди пять минут после моего ухода и начинай.
Этой отсрочке Артем был даже рад, мысли в голове метались заполошно, он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, потом выдох. В голове мерно заработал громкий четкий метроном. Ток-ток. Ток-ток. Выкинуть из головы все. Ток-Ток. Ток-Ток. Как учили. Беретту в руки, проверить обойму. Запасную в карман. Мысленно представить себе все, что он сейчас сделает.
Артём словно раздвоился, один он, растерянный, пытается осознать, как так получилось, что лучший вечер в его жизни оказался фальшивкой, другой, собранный и наливающийся ледяным ментоловым спокойствием, встает и идет к нужному столику. Не спеша, чуть пошатываясь, на лице глуповатая пьяная улыбка и любовь ко всему миру, ко всем окружающим. И к тем двум крепышам в костюмах, и к тому мужчине которого он должен убить.
Один Артем захлебывается ужасом при мысли о том, что нужно сделать. В голове истошно, заглушая метроном вопит:
— Я не могу, не могу, не могу!!!
Другой с беспощадной, жестокой бесповоротностью понимает: нет у него другого выхода. Мужик — все равно не жилец. И ему, Артему, никто выбора не дал. И неумолимый метроном снова отсчитывает свое: ток-ток, ток-ток.
Артем останавливается у столика, спотыкаясь, и буквально одно мгновение, растянувшееся в бесконечности между двумя щелчками метронома он замирает, поддается слабости, глядя в обычное, в общем-то, лицо. Глаза, нос, рот… Человек, живой человек перед ним. Тот, что внутри, в ужасе, в панике, не хочет смотреть, не хочет видеть того, что сейчас произойдет, но приходится. Первая пуля входит в точку между бровями. Кровь брызжет на спинку дивана, а мужик без звука падает лицом в тарелку. Телохранителей Артем не убивает, не видит необходимости, одному простреливает плечо, второму колено.
Выстрелы и крики звучат оглушающе громко, но на самом деле проходит еще несколько мгновений, прежде чем действительно поднимается шум. Кто-то визжит, кто-то требует полицию, но что именно произошло, еще никто не знает. Артему никто не мешает пройти в туалет, он идет все ускоряя шаг, хотя знает, что это неправильно, что не надо бежать, но тот, паникующий пацан внутри него становился все громче, сильнее, перехватывает контроль.
В туалете пусто, он прошел к окну, закрытому деревянными ставнями, отодвинул в сторону, и вот теперь становится оглушающе пусто и в голове. Окно было заложено кирпичом.10Много позже, вспоминая свое первое задание, Артем осознал, что как агент он состоялся именно в тот момент, наполненный отчаянной чёрной безнадежностью. Не когда с трясущимися коленками и потеющими ладонями шел устранять свою первую цель, а когда, увидев глухую кирпичную стену, отрезавшую единственный, казалось бы, выход, не запаниковал, не заколотил по равнодушному кирпичу, сбивая кулаки, а процедил зло сквозь стиснутые зубы:
— Как скажете, товарищ полковник! — и начал действовать.
Проверить сколько осталось патронов. Еще раз проверить запасную обойму. На стене — план эвакуации, Артем понял: запасной выход выходит через кухню. Проблема только в том, чтобы добраться до кухни: в дверь уже стучали, а вот испуганные крики и топот в зале стихли, это плохо. Значит, посетителей вывели, полицию вызвали, а за дверью стоит охрана. Если умные — не сунутся, будут ждать подкрепления, если дураки, попытаются все сделать сами. Артем очень надеялся, что охрана симпатичного паба интеллектуальными способностями не блещет.
В дверь постучали:
— Эй! Выходи с поднятыми руками! И без шуток!
— Да какие уж тут шутки, — пробормотал Артем. — Не смешно же ни хрена.
Он сунул оружие за пояс брюк сзади, приоткрыл дверь:
— Э, алле! Мужики, мужики, вы чего! Я отлить отошел, а что, нельзя сюда? Ну так простите. — И улыбнулся, широко, искренне, обезоруживающе. Весь его вид говорил: да я свой, мужики! Я не при делах!
С профессиональными полицейскими номер бы не прошел, уж, кому как не им, знать какими невинными овечками могут выглядеть самые жестокие из монстров. Но смотрящий на Артема охранник профессионалом не был, поэтому он засомневался. Замешкался всего на секунду, опустил пистолет, ослабил палец на спусковом крючке, и, но этой секунды Артему хватило, чтобы выстрелить.
Там, в зале, он не рассматривал лицо своей жертвы, все мелькнуло быстро, словно пленку отмотали, а сейчас время наоборот замедлилось. Глаза у охранника удивленно раскрылись, он резко побледнел, так, что Артем отчетливо увидел рассыпанные по щекам веснушки, рот приоткрылся, придавая лицу недоуменно обиженное выражение. Он уже был мертв, Артем его убил, но парень этого не знал, сердце еще трепыхалось в предсмертной судороге.
— Ты… чего?.. — сказал, и начал падать ничком, прямо на Артема. Первый порыв был подхватить падающего, не дать удариться о кафельную плитку пола, не думая инстинктивно. Артем так и сделал и почувствовал, как что-то горячее, липкое заливает ему ладони.
— Прости… Прости, я… — начал он глупое и никому не нужное извинение, но глаза, смотревшие на него, опустели, тело в руках отяжелело, совершенно неживое.
И замедлившаяся было лента времени вдруг начала разматываться все быстрее и быстрее. Артем на середине зала, пригнувшийся, прячущийся за столиками, вот над его головой разлетелась осколками бутылка, вот что-то вжикнуло совсем рядом с лицом, обжигая щеку. Хотелось сжаться в комок, хотелось заорать, чтоб ушли, чтоб не мешали, чтоб не подставлялись. Крикнуть им: не заставляйте меня! Вместо этого Артем взвел курок, как его учили, сделал глубокий вдох, выбрал мишень (человек! это живой человек! проорал кто-то в его голове, кто-то слабый, перепуганный насмерть) и выстрелил. Потом еще раз, и еще, и еще. Шквальный огонь по нему стих, охранники, те, кто остался, постарались укрыться. Артем использовал эту передышку — временную — это он точно знал, — не поднимая головы добрался до кухни. Там уже пусто, дверь в зал не запиралась, так что времени у него не было совсем, он так и не разгибаясь до конца, кинулся к черному ходу, толкнул, раз, другой, и чуть не взвыл от отчаяния. Заперто!
В зале послышалось движение, вот дверь в кухню приоткрылась, Артем выстрелил, и смельчак или глупец с той стороны отскочил с громким ругательством.
Еще одна минутная передышка, но долго он так не протянет, Артем лихорадочно озирался. Окон нет. Вентиляция? Глупости, он же не в кино, где они размером с шахту. В зале громко и уверенно раздались голоса: прибыло подкрепление, надо что-то делать, и немедленно.
И тогда он увидел небольшой люк в стене, похожий на мусоропровод в старых домах. Дальше действовал уже не думая, просто надеясь, что ему повезет: он не застрянет, что это люк работающий, не замурованный, что это выход на улицу, а не в новую ловушку, в которую он попадется, как крыса.
Каким-то невероятным, нечеловеческим везением он смог, обдирая до крови локти и колени, протиснулся в узкое отверстие, рухнул в мусорный бак, а дальше, не обращая внимания на ссадины и порезы, выбрался, встряхнулся, как пес, и помчался прочь со всех ног.
Остановился, когда в легких закончился воздух и ему показалось, что они сейчас разорвутся, упал на колени в какой-то подворотне, прижался лбом к шершавой холодной стене и зажмурился. Адреналин в крови уже не бушевал так яростно, Артем ощутил и холод, и боль, ощутил как от него несет вонью отходов из мусорного бачка, порохом и еще тяжелым медным запахом свертывающейся крови.
Горло сжалось в спазме, и он выблевал содержимое желудка на стену. Стало немного легче, он встал, чувствуя, как трясутся колени.
И попытался думать так, как учили последние месяцы: холодно, рационально. Но потом вспомнил, как удивился молодой охранник, когда Артем в него выстрелил, какой горячей и липкой была его кровь, как брызнуло на стену из головы убитого мужчины — и расплакался. Ненавидя себя и стыдясь, так, как не плакал со смерти мамы, взахлеб, размазывая по щекам слезы. Не хотел он для себя такого, не хотел никого убивать. Это и есть новая жизнь, о которой Лебедев говорил? Не нужна она такая! Артём не готов, не хочет, не сможет! Он скорчился, оплакивая в грязной заплёванной подворотне свои дурацкие наивные мечты, и понимая с бесповоротной обреченностью: нет у него пути назад. Не для того Артема натаскивали, чтобы разрешить уйти в неведомые дали. Он всхлипнул последний раз, вытирая глаза рукавом.
Его вот так отпустили и не испугались, что сбежит. Пойдет в полицию. Над ответом долго думать не пришлось. Это тоже проверка. Испытывают, как пса, достаточно ли предан? Сможет ли найти дорогу назад.
Сможет, в этом Артем не сомневался. Даже полностью поглощенный поездкой и близостью Лебедева, он автоматически отмечал откуда они едут.
Найти машину в ближайшем дворе найти было несложно, как и вскрыть дверцу и отключить сигнализацию. Проще, чем на занятиях.
Охрана у ворот сделала знак притормозить, узнали, кивнули, разрешая проехать.
На ступеньках он помедлил, потоптался в растерянной нерешительности, не обращая внимания на разошедшийся дождь, хлещущий по щекам. Ясно же, что надо пойти и доложить о сделанном, о том, что сдал он трижды проклятый экзамен, да только разве так он себе это представлял? Ни триумфа, ни гордости, ни понятного и прекрасного будущего. Так и стоял, пока холодные капли заливали лицо, затекали за воротник куртки. Наконец, тряхнул головой и открыл дверь.
Странное это было ощущение, он входил в эти двери уже не как курсант, он стал кем-то иным, только кем — и сам толком не знал.
Шагая по знакомым коридорам, Артем с облегчением ощутил: злость — старая подружка — никуда не делась. Хотелось спросить с Лебедева за все сейчас: зачем было тащить в этот бар, зачем так по-скотски? Без плана, без подготовки. Так, чтобы погибли люди, виноватые лишь в том, что оказались не в то время не в том месте. По коридору он уже почти бежал, охрана его пропустила, а если бы нет, он готов был снова кинуться в драку. Влетел в кабинет Лебедева, распахнув дверь так, что она шваркнула о стену.
Лебедев сидел за столом, просматривал какие-то документы. Поднял голову, оглядел Артема с головы до ног.
— Цель устранена? — вот до этого момента, пока Артем гнал, вжимая педаль газа в пол, пока нерешительно жался на крыльце, он все еще надеялся, даже сам не понимал, как сильно он надеялся, что все произошедшее в баре — недоразумение, что Лебедеву приказали устроить этот тест, что ему и самому тошно, что он пиздец как беспокоится об Артёме, что с ума сходит от беспокойства. Что вот сейчас Артем зайдет и увидит близкого, родного Валентин Юрьича, который все объяснит, разложит по полочкам, успокоит. И не будет так гадко и горько.
А теперь все эти надежды, яркие и невесомые как мыльный пузырь, лопнули, теперь он отчетливо понял: нет никакого прекрасного и замечательного Валентин Юрьевича, приходящего поболтать, угощающего шоколадкой, переживающего. А есть вот эта холодная равнодушная сволочь, использовавшая его, подставившая под пули сегодня, заставившая убить невинного человека.
Ярость, и боль, и унижение — все сплелось внутри в тугой узел, раскалилось в нем до такого предела, что все перестало иметь значение. Артем в один шаг пересек кабинет, ухватил Лебедева за лацканы пиджака, встряхнул, уже сжимая пальцы в кулак — как учили, помните, Валентин Юрьевич??? Чтобы ударить сильно, жёстко, чтобы не жалеть, чтобы больно, чтобы в кровь!
Да только в одну долю секунды Артем обостренным донельзя сейчас животным нечеловеческим чутьем успел заметить, как растерянно распахивает полковник невозможно длинные свои ресницы, как дрогнули губы, и одного это взмаха и трепета хватило, чтобы желание причинять боль переплавилось в другое, тягучее, тёмное…
Шаткий офисный стул, не выдержав веса двух тел накренился, но Артем не дал им упасть, подхватывая Лебедева, опуская на пол, прижимая сверху, наваливаясь, как хотел когда-то, как мечталось.
Он впервые в жизни целовал мужчину. И знал, что поцелуй этот, злой, отчаянный, наполненный безнадежной тоской, яростью, вкусом дождя и крови, навсегда запомнит.
Отстранился, когда воздух в легких совсем закончился и в висках застучало.
Лебедев лежал в неловкой, неестественно прямой позе, покрасневшие, припухшие губы сжаты, ресницы темными стрелками опущены, — не лицо, а посмертная гипсовая маска. Артему захотелось сделать что-нибудь, ну хоть что-то, только бы расколотить, разбить эту невозмутимость, отстраненность, но не стал. Испугался, а вдруг это не маска никакая, вдруг это и есть Лебедев.
В живот упиралось что-то твердое, потом послышался знакомый металлический щелчок, Артем криво усмехнулся, встал. Посмотрел на пистолет, направленный ему в живот:
— Я никогда этого больше не сделаю, Валентин Юрьевич. Никогда не поцелую вас больше.
Слова резанули скальпелем, Артем зажмурился пережидая, пока боль немного отпустит, потом вышел, и пошатываясь побрел к себе в комнату, больше идти ему было некуда.
Комната казалась чужой и маленькой, словно детская, из которой он внезапно вырос. Артем сел на кровать, растерянный, не понимая, куда ему теперь.
В дверь постучали громко, уверенно.
— Войдите, — запретив себе надеяться, крикнул Артем.
Мужчина, переступивший порог, нисколько не был похож на Лебедева: невысокий, крепкий, с отчетливо наметившейся лысиной. Он выглядел бодрым, переполненным энергией, на Артема смотрел с одобрением:
— Вы показали отличные результаты, молодой человек! Ну что, перейдем к настоящей работе?
Это был, естественно, не вопрос, но Артем все равно согласно кивнул:
— Перейдем. А вы кто?
— Полковник Костенко. Можно обращаться по имени: Сергей. Готовы к службе, Артем?
Готовым хоть к чему-либо он не был, но кивнул и даже смог растянуть губы в подобии улыбки:
— Всегда готов!