Пусть тут полежит.
Лисьи байки
читать дальшеПожухлые листья пружинили и шуршали под лапами, поредевшие ветви не загораживали обзор, утренний морозец пощипывал нос, и ноздри щекотала привычная уже мешанина запахов. Острый и свежий еловый аромат, вкусный запах леса перебивала режущая вонь бензина, дыма, но Саша уже привык. Поначалу пришлось тяжело. Но тут уж сам выбирай: либо сиди в Переславле и елки нюхай, пока хвост не поседеет, либо в Москве по парку бегай.
Да и не выбирал он ничего, загорелся и поехал, только хвостом родне на прощанье махнул. Семейство, конечно, возмущалось. Оборотни больших городов сторонятся, по провинциям отсиживаются. Дед тот вообще грозил от стаи отлучить, мама сокрушалась, что Сашенька в Москве попадется в контактный зоопарк, или еще хуже, отловят и отдадут на поводок гламурной девице. А отец даже отговаривать не стал, знал упертый характер сына, даром что лис — упрямства на трех ослов хватало. Ну загорелось Сашке артистом стать, пускай пробует.
В Москве пришлось тяжко, ошалел от обилия звуков, запахов. А хуже всего было, что не побегаешь теперь лисом. Попробуй парк или лесок найди, да чтоб без собак и людей.
Но постепенно привык. Лисью половину научился обуздывать. Пару раз в училище перекидывался на нервах, но никто ничего не понял. Только утром как-то после пьянки Толя Паль у голого Саши, украдкой проскользнувшего в комнату, спросил:
— А вчера цирковые, что ли, с нами гуляли? Совсем сдурели, с лисом пришли. Или померещилось?
— Померещилось! — уверенно закивал Саша — Ну откуда тут лисы?
— Ага, — забыл про увиденное покладистый Паль. — А пиво есть еще?
В общем, Саша приспособился, раз в неделю выбирался побегать в Сокольники или еще в какой парк. С девчонками старался не расслабляться, это удавалось легко, по-настоящему ни одна не зацепила. Лис ни на одну из многочисленных девиц, хороводом прошедших через сашкину постель, не среагировал, показаться не спешил.
В Москве оказалось шумно, весело, суетно, только успевай поворачиваться, это лисьей натуре понравилось. И не так уж страшно, главное, уши держи востро да за хвостом следи.
Сашка даже в Переяславль съездил, показать, как у него все хорошо устроилось. Семейство впечатлилось, только дед угрюмо бурчал в седые усы, что Сашке еще хвост прищемят, пусть не жалуется. Да мама покачала головой, мол, Сашенька, а когда же пару свою найдешь? Лисиц в Москве не встретишь, но Саша легкомысленно отмахивался, он в душе даже рад был, что еще не встретил свою пару, видел, как это бывает. Что мама только на отца глядит, это ладно. Но родная сестра Иринка как истинного встретила, так словно оглохла и ослепла для остального мира, когда невзрачный на Сашкин взгляд паренек по делам уезжал, Ирина словно тускнела, выцветала вся. Не хотел Саша, чтобы мир для него сосредотачивался на одном единственном существе, столько еще интересного, не увиденного, не пережитого. Рано ему в одну сторону смотреть.
Так и дожил до выпуска, весело, шумно, а потом случился выпускной спектакль. Саша главную роль играл, но перед спектаклем простыл. Утром проснулся: нос заложен, голова раскалывается, от таблеток, порошков отмахнулся. Но потом пожалел, к началу спектакля ему стало совсем плохо. Играть начал вяло, без огонька, без драйва, а как тут сыграть, когда лишился носа, словно натянули на голову мешок.
Первый раз Саша играл так паршиво, голова тяжелая была, словно прабабкин чугунок, а без обоняния казалось, будто он наполовину ослеп или оглох.
А потом что-то произошло, что-то такое невероятное. На Сашу повеяло незнакомым запахом. И было в этом аромате, чистом, свежем, все самое лучше, что он когда-то в своей жизни встречал. И сочные травы, и прохлада росы, когда несешься утром по лесу и лапками сбиваешь с кустов капли, и еловая вековая свежесть, и солнечное тепло, и нагретые солнцем смолистые стволы вековых сосен, и много-много еще чего было в этом запахе. Он так и замер, оглушенный, даже реплику не договорил, только жадно вбирал в себя невероятный аромат.
— Саша! Ты дебил? — из-за кулис делал трагическое лицо Паль. Партнерша по сцене, вывалившаяся из роли, растерянно хлопала ресницами. — Отомри уже!!! Саня!
— Саша! Блядь, Петров, реплику!
Он завертел головой, пытаясь понять найти источник чудесного запаха, который вдруг стал отдаляться.
— Петров! НЕЕТ! Ни за что! — подсказывал Паль из-за кулис. — Ну же! НЕТ.
— Нет! — рявкнул Саша вслед уходящему запаху, — и отпихнув партнершу, рванул на авансцену — Ни за что! Не уходи от меня, ты слышишь!
— Слышу, милый, — растерянно проговорила в спину партнерша, — Я никуда.
— Не покидай! Жизнь моя! Душа моя! Не смей уходить, мать твою, кому сказал!!! — заорал он и грохнул стулом об пол. Раздался треск, в руках у него осталась деревянная спинка, зато притягательный аромат удаляться перестал, остался в зале.
Спектакль Саша доиграл на одном дыхании, по сцене летал, не чуя под собой ног, да он вообще мало что чуял, кроме волшебного, дурманящего голову аромата.
После финального поклона полетел в гримерку, кинулся было смывать грим, стаскивать одежду, но похолодев от ужаса представил, что ОНА в зале не дождется, уйдет, плюнул и понесся назад. В коридоре привалился к стене, чувствуя, как дрожат колени, как колотится неуправляемое сейчас сердце. Аромат, вкусный, густой, накатывал волнами, хотелось купаться в этом запахе, вываляться, так чтобы весь, от кончиков ушей, до хвоста…
— А это, как просили, Александр Петров, — из блаженной нирваны выдрал резкий скрипящий голос режиссера.
Саша недовольно щелкнул зубами, открыл глаза и заморгал. Перед ним стоял высокий стройный мужчина, темные волосы, карие глаза, тонкий рот. Все эти детали он воспринял разрозненно, форма глаз, рта, подбородка, рост, вес — это было неважно, неинтересно. А вот теплый кофейный взгляд, строгая складка у рта, ямка на шее и, конечно, волшебный запах… Саша снова зажмурился.
— Леонид, он… нормальный? — поинтересовался глубокий голос. — Я, конечно, нуждаюсь в талантливых артистах, но… настолько оригиналов мне не надо. Своих хватает.
— Да, нормальный он, Олег Евгеньевич, — Хейфец раздраженно похлопал Сашу по щеке. — Петров, хватит юродствовать! Поговори с человеком.
Саша сглотнул, взял себя в руки. Ну конечно, как он не узнал-то сразу. Меньшикова, Мэтра. Самого!
Они сидели в кабинете Хейфеца, Меньшиков по-хозяйски расположился в кресле, вытянул длинные ноги, и Саша моментально залип взглядом на стройных лодыжках.
В другое время он бы от гордости хвост распушил, сам Меньшиков его в Ермоловку приглашает, да не на «Карета подана!»! На Гамлета!
Но сейчас радость и восторг затмевали чувства куда более глубокие и неоднозначные. Смятение. Страх. Неуверенность. Запах того самого партнера, того единственного, мог исходить только от соплеменника. Были конечно вольнодумцы, находившие пару среди волков, но это глупости, лисьи байки. Да и не был Меньшиков ни волком, ни лисом. Саша потянулся, принюхиваясь, и Меньшиков остановился на полуслове. Приподнял удивленно брови, пережидая.
Саша одернул себя сам:
— Извините.
Меньшиков мог предложить ему работать бесплатно, Саша бы все равно согласился. И на «Кушать подано» согласился бы, как миленький.
Впрочем, от первой оторопи Саша в себя пришел быстро. Человек там Меньшиков или Лис — какая разница? Двадцать первый век на дворе: эпоха толерантности и феминизма.
Договорившись сам с собой, повеселел, начал разрабатывать тактику ухаживания.
Ухаживал Саша с азартом и надеждой на скорую победу. На репетициях выкладывался как никогда, горел и полыхал от одобрительного кивка, сиял глазами и улыбкой. Подкарауливал Меньшикова при входе и на выходе. Оставался вечером для обсуждения сложных моментов. И всем своим существом: улыбкой, взглядом, телом показывал: Я Ваш! От ушей до хвоста Ваш! Меньшиков был вежлив, доброжелателен и только.
На вопросы отвечал, о роли беседовал, поддерживал, подбадривал, но больше никак не выделял.
Лис пытался ухаживать по-своему.
— Что это такое? Что, я вас спрашиваю! — точеные черты мэтра исказились в гримасе отвращения, темные брови приподнялись, и он грациозным исполненным истинного трагизма жестом указал на трупики трех мышей, аккуратно уложенных на пороге его кабинета. — Опять? Что за бардак в театре творится? Куда это годится, я вас спрашиваю!
«Ну конечно никуда!» — покаянно размышлял Сашка, — «Мыши! Разве ж это подарок. Вот если бы белку… Или кроля. Жирного! Только где его возьмешь.»
— Убрать немедленно! — Меньшиков сверкнул глазищами, и у Сашки снова все внутри зашлось от восторга: какой красивый!
Может, купить кролика на рынке? Но от этой мысли пришлось отказаться: читерство! Истинной паре дичь нужно приносить только лично пойманную.
Лис внутри сходил с ума и тосковал, Лису хотелось показаться, мечталось, как здорово будет вдвоем пробежаться по утренней росе… Поохотиться. Понежиться на солнышке на лесной опушке. Саше мечталось о вещах более приземленных и плотских, но, похоже, сбыча мечт у обоих откладывалась на неопределённый срок. Меньшиков был прекрасен и недостижим, как единорог. Хотя дед как-то говорил, что единороги существуют, но глупости это всё, лисьи байки.
Время шло, Меньшиков вежливо улыбался, Сашка тосковал и худел, он не понимал, что делает не так? У него даже хвост линять начал. Так что теперь худрук ругался из-за шерсти на костюмах и требовал убрать кошку из театра.
Но в один прекрасный вечер Саша прозрел. Случилось это на одной из вечерних репетиций. Меньшиков тогда добивался от Саши нужной интонации, а когда наконец получилось, рассмеялся, обнял. По-дружески, обычное объятие, Сашка уже знал, что ничего оно не значит, так что обреченно уже качнулся, ткнулся носом в висок и застыл, оглушенный биением чужого сердца. Уловил сбивчивый нервный перестук, и вцепился в предплечья, не позволяя отстраниться.
— Сашур, ты чего? Из-за премьеры распереживался? — Меньшиков ласково потрепал его по затылку, Саша не ответил, напряженно принюхиваясь, прислушиваясь. Не веря, боясь поверить, не понимая, как он раньше-то пропустил? Горячечный ток чужой крови по венам, тяжелый жаркий запах чужого голода, чужого возбуждения.
— Саша? — Меньшиков все-таки отстранил его, заглянул в лицо. — Ты в порядке?
Саша не отвечал: как он мог обмануться, не заметить. Людям не дано так скрывать свои чувства, не может человек обмануть лиса, но этот смог. Столько времени пока Саша метался, мучился от осознания собственной ненужности… Но теперь-то не спрячется, не скроется.
— Я в порядке, — подтвердил он, не отводя взгляда.
Отдать должное Меньшикову, перемену в настроении он уловил и намерения считал сразу, потому что словно бы замкнулся, отодвинулся.
— Все, Петров. Иди домой.
Саша только головой покачал, нет уж. Шагнул к ускользающему, прячущемуся в свою невозмутимость Меньшикову.
— Домой, Петров.
— Нет, — Саша шагнул еще ближе, теперь увидел все, как есть, словно под маску заглянул. Увидел, как сжались губы, расширились зрачки, почувствовал тягучий запах чужого желания, не сиюминутного, а долгого, как вызревшее в бочках дорогое вино.
— Нет, — теперь близко, совсем близко.
— Петров. Это плохая идея. — Голос холодный, колет морозными иглами, но Саша услышал беспомощно дрожащие нотки.
— Нет. — Подбородок под его губами гладкий, волосы под пальцами рассыпаются прохладным шелком.
— Петров… — Вот теперь голос звучит грустно, почти обреченно.
Саша нахмурился, он точно не обманулся, его желают, хотят.
— Петров, иди домой, — Меньшиков больше не отталкивал, но и счастливым хоть сколько-нибудь не казался вовсе.
— Петров, вы не первый актер, пытающийся обеспечить себе место в труппе столь незатейливым способом.
Саша оскорбленно фыркнул, наверное, надо было что-то сказать, но Лис внутри сходил с ума, Лису было плевать на гордость и оскорбленное достоинство, Лис хотел, чтоб его почесали за ушком, так что Саша просто ткнулся носом в расстегнутый ворот белоснежной рубашки и глухо повторил:
— Нет. — На большее мозгов не хватило, гладкая, немного смуглая кожа под губами была упоительно прохладной и пахла медовой ромашкой.
— Петров… — прозвучало обреченное над его головой и на затылок опустилась уверенная ласкающая ладонь, погладила, ласково взъерошила пряди…
Лис счастливо заскулил и Саша ликующе подумал:
«Вот оно! Наконец-то! — он беспорядочно тыкался губами в щеки, подбородок, переносицу, от его бешеного напора Меньшикова шатнуло назад, он налетел на выставленные в ряд копья, забытые нерадивыми стражниками, и чуть не рухнул на пол. Сашка не дал, удержал, вцепившись в худрука мертвой хваткой.
— Так, Петров, стоп! — скомандовал Меньшиков, и у Саши все оборвалось внутри.
— Да не смотри ты так, — Олег Евгеньевич усмехнулся. — Просто, во-первых, сейчас не время и не место. А во-вторых… Петров, ты понимаешь, что ты делаешь? Последствия? Риски?
Саша пожал плечами, он пытался выровнять дыхание и успокоить сходящего с ума лиса. Что он делает? Да все правильно он делает!
Меньшиков кивнул:
— Ну я примерно так и думал. Во-первых, если решил карьеру в постели построить, то поищи другого художественного руководителя, а у меня…
— Да не нужна мне ваша карьера! — взорвался Саша. — И роли не нужны! И театр!
Под гневно полыхнувшим взглядом сообразил, что оскорбил святое, тут же поправился:
— Нет, ну театр-то нужен, конечно, Театр нужен! Но я не поэтому с вами! Я из-за вас, Олег Евгеньевич! Все дело в Вас… Вы… Ну это же вы… — ох, как сложно было человеку объяснить про то, что любая лиса знала с рождения. Про истинную пару.
Но Меньшиков, как ни удивительно, понял:
— Тогда после премьеры, Петров.
— А чего не сейчас? — Сашка почувствовал, как от разочарования вытягивается лицо, а Лис внутри раздраженно защелкал зубами.
— Чтобы стимул был, — зловредно усмехнулся Меньшиков. — И время все обдумать трезво, ясно, Петров?
Премьеру он отыграл на одном дыхании, кажется вот вдохнул, делая шаг на сцену, а выдохнул уже на поклоне. Аплодисменты, овации, восхищенно-завистливые взгляды, Саша улыбался, но сам ждал самого важного, того, что действительно имело значение. Меньшиков подошел с букетом, поздравил, Саша улыбался в ответ, но сам вопросительно смотрел, и Олег Евгеньевич невысказанные опасения понял, и как бы невзначай за плечи приобнял, улыбаясь фотографам.
— Не передумал, Петров? — Саша только сглотнул, мотнул головой.
— Тогда приезжай. Как отгуляешь премьеру. Мой адрес…
— Я знаю, — выпалил Саша.
Это было самое утомительное и долгое празднование успешной премьеры в Сашиной актерской карьере. Наконец он счел, что все достаточно пьяные, чтобы не обратить внимание на отсутствие виновника торжества, и рванул на заветную улицу.
Уже у двери спохватился: надо было вина купить хорошего, неудобно же с пустыми руками вваливаться. Можно было еще сбегать, но лис не дал и шага от двери сделать, заскулил, еще немного, и лапами бы кинулся дверь царапать. Саша сжал зубы, унимая свою вторую ипостась. Забарабанил в дверь, потом увидел звонок, спохватился, надавил…
Меньшиков открыл дверь. Саша секунду простоял, пожирая его глазами: стройный, в темных брюках, белой простой рубашке, ворот распахнут, как тогда в зале, еще немного и будут видны ключицы.
Молча шагнул к Меньшикову, крепко сжал плечи, обнимая, не желая отпускать от себя ни на минуту, ни на секунду, так и ввалились они в квартиру, дверь Сашка ногой за собой закрыл.
— Петров! — Олег Евгеньевич отодвинул Сашу, — может, не на пороге? Дойдем до кровати. Одежду хоть сними.
Предложение снять одежду понравилось, куртку он швырнул на пол, ухватился за ремень брюк, расстегивая, путаясь, злясь на самого себя за неловкость. Меньшиков стоял, опершись плечом о стену, смотрел на это со смесью удивления и насмешки.
— Олег Евгеньевич, а вы? — Сашу уже потряхивало от нетерпения, возбуждения, и не смотря на спокойное лицо Меньшикова, он чувствовал: тот возбужден не меньше, просто зачем-то скрывает, не показывает.
— Сама-сама, быстрей-быстрей, — процитировал худрук, и начал медленно расстегивать пуговички на рубашке. Расстегнул парочку, огладил длинными крепкими пальцами шею, Сашка только что слюной не закапал на паркет.
— Ага, — только и смог кивнуть, потому что лис внутри уже тявкал от нетерпения, распушив хвост. И пахло от худрука пьяняще: томлением, желанием и почему-то немножечко страхом.
— Петров? — Меньшиков прервал сеанс стриптиза, — у тебя что сейчас… нос задергался?
— Неа… У меня другое сейчас задергалось… — спошлил Сашка и, не выдержав уже, напрыгнул на медлительного худрука, утащил в спальню, повалил на постель, заурчал довольно, ткнувшись носом во вкусное местечко: изгиб между шеей и плечом.
— Петров, ну-ка стоп! Ты ничего не перепутал? — худрук такого напора не ожидал, — Субординация, она, знаешь ли, не только в театре важна! Петров! Ты уверен, что именно так все будет, — и выразительно указал взглядом на петровское главенствующее положение.
— А как еще-то? — искренне удивился Сашка. Меньшиков вроде бы еще хотел что-то возразить, но Лис не дал.
Много-много позже, качественно вылизанный, заласканный и оттраханный худрук уже не спорил, смотрел томным взглядом в потолок, потом на сыто лыбящегося Сашку, потягивал красное вино.
После того, как первый плотский голод был утолен, Саша начал открывать для себя поразительные, но вполне ожидаемые вещи. Оказалось, что Олег Евгеньевич ужасно интересный собеседник. На любые темы. Буквально. И не тянуло Сашку шляться по барам и клубам, и казались такими притягательными вечера в квартире Меньшикова.
И еще оказалось, что строгий в театре худрук, требовательный и заботливый по отношению к своим артистам, совершенно не умеет позаботиться о себе, так что эту роль Сашка взял на себя и регулярно заполнял холодильник полезной едой, а еще следил, чтобы Олег спал если не восемь, то хотя бы шесть часов.
В общем, зря родные беспокоились, всё у Сашки складывалось прекраснее, чем в самых наглых и смелых мечтах и в театре, и в личной жизни. А что Олег не лис, так какая разница? Им же хорошо вместе? Угнетало, что приходилось врать про якобы пробежки по парку или шерсть, периодически появляющуюся на одежде.
— У кого в театре кошка? — возмущался Меньшиков, обнаружив на брюках рыжие волоски. Но это все мелочи.
Так что, когда Сашка столкнулся в клубе с соплеменником, было чем похвастаться. Встреча получилась радостной, веселой: все-таки хорошо с кем-то начистоту поговорить, без умалчиваний и уверток, так что засиделся Сашка допоздна, когда вернулся, Олег уже спал, а когда проснулся — уже уехал в театр. Саша удивился: утренний кофе с поцелуями стал уже традицией, но задумываться не стал, опаздывал.
В театре подхватила-закрутила привычная суматоха, и только к вечеру Сашка сообразил, что ни разу за весь день не обменялся с Олегом только им двоим понятными взглядами, ни разу Олег ему не улыбнулся особенной, только Саше предназначенной полуулыбкой, ласковой, с затаённой насмешкой. И будь Сашка подозрительным дурачком, решил бы, что его весь день избегают, держат на расстоянии.
Дураком Саша не был, потому сразу пошел к Олегу в кабинет: за весь день ни одного поцелуя, Лис внутри уже затосковал. У двери замер, принюхался, запах был Олега, несомненно, но странный, непривычный.
Стучать не стал, к чему условности?
Меньшиков сидел за столом, на Сашу взглянул коротко и снова в какие-то бумаги уткнулся:
— Ты чего-то хотел? Разве не примерка у тебя сейчас?
И снова этот запах, Саша аж поморщился, фыркнул от неприятной щекотки в носу.
— Петров? — Меньшиков смотрел незнакомым холодным взглядом, и голос был незнакомый, словно бы надтреснутый.
— Олег, а что происходит? — у Сашки волосы на загривке встопорщились от нехорошего предчувствия.
— Ничего, — Меньшиков бесстрастно сделал пометку в лежащим перед ним документе, но в следующую секунду швырнул любимый паркер на стол.
— Я кажется говорил: карьеру через постель — это к другим режиссерам, в другие театры!
— Я не…- но договорить ему не дали.
— Я просил не лгать! — рявкнул Меньшиков и одним движением повернул к Саше монитор ноутбука.
Саша пригляделся: фотографии явно кто-то делал на смартфон, клуб, в котором он вчера зависал, а вот и он сам.
— Это я…- растерянно подтвердил он. — Земляка встретил.
— У вас на Родине принято так земляков приветствовать? — язвительно поинтересовался Меньшиков и замолчал, плотно сжав губы, словно старался, чтобы ни слова больше на Сашу не потратить.
Под снимками орали заголовки: «У Петрова новый любовник!», «Очередная интрижка популярного актера раскрыта».
А на снимках Сашка целовался с Толиком, то есть любому человеку показалось бы, что они целуются, а так-то они просто обнюхивались, как у Лис принято. Да не было там по лисьим меркам ничего такого, хоть бы и поцеловались, это ж земляки, а Олег — пара. Истинная и навсегда.
— Уходи, — истинная пара смотрела холодно, — Сезон доиграешь, и чтоб духу твоего не было. Найдешь себе другого немолодого худрука, которому будешь мозги пудрить.
— Какого другого? — Саша поверить не мог, что все разваливается из-за незначительной мелочи, — Мне другой не нужен! Только ты. Навсегда. На всю жизнь.
Меньшиков брезгливо поморщился:
— Какая бездарная банальность. Разговор окончен. У тебя есть время до конца сезона, начинай искать новое место.
Наверное, стоило оскорбиться от такого недоверия, от того, что просто вышвыривали из театра, из жизни, но ноздри забивало такой горечью, словно он сдуру решил полынь пожевать. Саша снова фыркнул, помотал головой. Олегу так горько от того, что он считает обманом, так что следует засунуть свое оскорбленное достоинство подальше и избавить свою пару от боли. Только вот как? Чтобы быстро и доказательно? Толика притащить, пусть подтвердит, что ничего не было, пусть прихватит с собой невесту.
— Петров, я тебя не задерживаю, — Олег с каждой секундой словно ледяной стеной отгораживался, еще немного и не пробьешься — и Сашка решился.
Сначала запер дверь в кабинет: этот спектакль предназначался для одного единственного избранного зрителя. Потом, не обращая внимания на протестующий возглас, начал расстегивать рубашку, джинсы тоже долой.
— Петров! Довольно! — рявкнул Меньшиков, поднимаясь, — Это уже слишком даже для тебя. Вон, я сказал!
Трусы долой, и вот теперь самое главное, не позволяя себе задуматься о последствиях — слишком страшно — Сашка выпрямился, посмотрел на побелевшего от бешенства Меньшикова, который даже сейчас был сейчас чудо как хорош:
— Я тебя люблю, Олег. Честно! — И перекинулся.
— Петров, что ты… — гневный оклик оборвался, но Лис услышал, как бешено заколотилось сердце, как замерло, а потом участилось дыхание.
— Пе…тров… — голос у Олега был тихий, неуверенный, и Лису стало страшно. А вдруг такой он Олегу не нужен? Противно станет? Скажет что-то вроде: «Петров, я не зоофил», и теперь уж точно вышвырнет. Или в зоопарк сдаст. Контактный.
— Саша? — Олег стоял, нависая над ним, высокий, большой, и Лис заскулил виновато, припал на брюхо.
— Саша, это ты? — голос изменился, и пахло от Олега теперь по-другому, полынная горечь исчезла. — Какого черта? Какого… — Лис снова заскулил, прижимая уши. Олег присел на корточки, разглядывая, потом загривка коснулись теплые пальцы, неуверенно поглаживая, словно человек хотел убедиться, что лежащий перед ним зверь — не фантом, не иллюзия.
— Саша?.. — Лис замел хвостом, извернувшись ткнулся нос в ладонь. — Ах ты… Чучело рыжее! Устроил мне тут сумерки на выезде! — голос был строгий, но рука, почесывавшая уши, ласковой, так что Лис подхалимски тявкнул и перевернулся на спину, демонстрируя пушистое брюхо.
— Мыши — твоих рук… лап дело? — Саша прижал уши, хитро покосился на худрука.
— И прогулки-пробежки эти твои странные, и шерсть в доме тоже от тебя, — продолжал тот, продолжая поглаживать густую шерсть. — Вычесывать было некому?
Саша утвердительно тявкнул, лизнул ласковые пальцы.
— Чучело ты, Петров! — резюмировал Меньшиков и встал. — Значит так, сейчас возвращаешься в исходное состояние и марш к костюмерам на примерку, а дома мы с тобой договорим. И учти, хоть одна дохлая мышь в театре — будешь у меня до скончания дней в Колобке Лису играть.