День второй
Продолжу тему "животного" юмора, после Хэрриота моим любимым писателем был Даррел. Книга про житье-бытье добропорядочного английского семейства на Корфу наполнена мягким юмором и любой, кто живет в большой семье понимающе ухмыльнется, читая некоторые главы))
Немножечко для затравочки. Возвратясь как-то под вечер домой из очень приятной морской прогулки,
посвященной поискам тюленей на побережье, подрумяненный солнцем и жутко
голодный, я в поисках чая и приготовленного мамой огромного шоколадного
торта ворвался в гостиную и увидел картину до того поразительную, что застыл
на пороге, а льнувшие к моим ногам псы от удивления ощетинились и заворчали.
Мама в неловкой позе сидела на подушке на полу, опасливо держа в руке
веревку, к другому концу которой был привязан весьма бойкий черный барашек.
Вокруг мамы также на подушках сидели, скрестив ноги, свирепого вида
престарелый мужчина в феске и три женщины в чадрах. Здесь же на полу
расположилось угощение: лимонад, чай, тарелочки с печеньем, бутербродами и
шоколадным тортом. Когда я вошел, старец как раз наклонился вперед, выхватив
из-за пояса внушительный, щедро орнаментированный кинжал, отрезал себе
здоровенный кусок торта и принялся уписывать его с нескрываемым
удовольствием. Ну прямо сцена из "1001 ночи". Мама обратила на меня
страдальческий взгляд.
- Слава богу, что ты пришел, милый, - произнесла она, отбиваясь от
барашка, который ненароком вскочил к ней на колени. - Эти люди не говорят
по-английски.
Я спросил, кто они.
- Понятия не имею, - молвила мама с отчаянием в голосе. - Они явились
вдруг, когда я готовила чай, уже несколько часов сидят тут. Я ни слова у них
не понимаю. Они настояли на том, чтобы расположиться на полу. Думаю, это
друзья Марго. Или, может быть, не Марго, а Ларри, да только у них
недостаточно интеллектуальный вид.
Я попробовал заговорить со старцем по-гречески, и он вскочил на ноги от
счастья, что нашелся человек, способный его понять. Орлиный нос старца
нависал крючком над пышными седыми усами, напоминающими побеленный инеем
сноп овса, а черные глаза искрились фейерверком обуревавших его чувств.
Надетая на нем белая туника была опоясана красным кушаком, за которым торчал
кинжал; белые мешковатые шаровары заправлены в длинные белые бумажные чулки;
ноги обуты в красные чувяки с загнутыми вверх носками, увенчанными большими
помпонами. А-а, так это я - брат восхитительной сеньориты, радостно
пророкотал он, и приставшие к его усам крошки шоколадного торта испуганно
затрепетали. Знакомство со мной - великая честь! С этими словами он заключил
меня в объятия и расцеловал так пылко, что псы дружно залаяли, опасаясь за
мою жизнь. Насмерть перепуганный видом четырех голосистых барбосов, барашек
сорвался с места и забегал вокруг мамы, опутывая ее веревкой. В заключение,
подстегнутый особенно грозным рыканьем Роджера, он жалобно заблеял и
метнулся к застекленной двери, за которой ему мерещилась свобода, опрокинув
при этом маму спиной прямо на смесь лимонада с шоколадным тортом. Начался
переполох.
Роджер, посчитав, что престарелый турок вознамерился истребить меня и
маму, атаковал его чувяки и вцепился зубами в один из помпонов. Старец
замахнулся свободной ногой для пинка, и сам шлепнулся на пол. Три женщины,
неподвижно сидя на подушках, громко визжали сквозь чадры. Мамин
данди-динмонт-терьер Додо, давно пришедший к выводу, что всякого рода
скандалы исключительно пагубны для собак с его родословной, печально скулил,
забившись в угол. Старый турок, удивительно шустрый для своих лет, выхватил
кинжал и делал им лихие, но мало эффективные выпады против Роджера, который
со злобным рычанием хватал то один помпон, то другой, легко уклоняясь от
взмахов кинжала. Вьюн и Пачкун обложили барашка; мама, вся в лимонаде и
торте, обрушила на меня сумбурные наставления.
- Поймай барашка! Джерри, поймай барашка! Они убьют его! - кричала она,
отчаянно сражаясь с веревкой.
- Нечистый отпрыск сатаны! Ведьмин ублюдок! Мои чувяки! Оставь мои
чувяки! Я убью тебя... разрублю на куски! - вопил запыхавшийся турок,
пытаясь поразить Роджера кинжалом.
- Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй! Его чувяки! Его чувяки! - хором кричали женские
статуи на подушках.
Сам с трудом уклонившись от грозного лезвия, я ухитрился оторвать
беснующегося Роджера от помпонов турецкого старца и выставить его, а также
Вьюна и Пачкуна на веранду. После чего, открыв дверь в столовую, на время
заточил там барашка и принялся лить бальзам на уязвленные чувства турка.
Мама, нервозно улыбаясь и энергичными кивками подтверждая все, что я
говорил, хотя не понимала ни слова, попыталась привести себя в порядок,
однако без особого успеха, так как напичканный кремом торт был на редкость
большой и липкий и, падая на спину, она угодила локтем прямо в середину
своего кулинарного шедевра. В конце концов мне удалось успокоить старца;
мама пошла переодеться, а я поднес бренди турку и его трем женам. При этом я
отнюдь не скупился, и, когда мама вернулась, по меньшей мере из-под одной
чадры доносилось приглушенное икание, а нос турка приобрел ярко-красный
оттенок.
- Ваша сестра... - говорил он, нетерпеливо протягивая рюмку за
очередной порцией, - ... как бы это выразиться?.. чудо... дар небес. В жизни
не видел подобной девушки. Вот у меня, сами видите, три жены, а такой
девушки, как ваша сестра, я еще не видел.
- Что он говорит? - осведомилась мама, тревожно поглядывая на его
кинжал.
Я перевел.
- Старый безобразник, - сказала мама. - Право же, Марго следует быть
поосторожнее.
Турок опустошил свою рюмку и снова протянул ее мне, сердечно улыбаясь
нам.
- Эта ваша служанка, - он указал большим пальцем на маму, - глуповата,
а? Не говорит по-гречески.
- Что он сказал? - спросила мама. Я добросовестно перевел.
- Какой наглец! - негодующе воскликнула мама. - Право же, Марго
заслуживает хорошей взбучки. Объясни ему, Джерри, кто я.
Я объяснил, и впечатление, произведенное моими словами на турка,
превзошло все, на что рассчитывала мама. Вскочив с громким криком на ноги,
он бросился к ней, схватил ее руки и осыпал их поцелуями. После чего, с
дрожащими от полноты чувств усами, продолжая сжимать ее пальцы, уставился на
мамино лицо.
- Мама, - чуть не пропел он, - матушка моего Миндального цветка...
- Что он такое говорит? - робко справилась мама.
Не успел, однако, я перевести, как турок рявкнул какое-то повеление
своим женам, и они наконец-то ожили. Вскочив с подушек, все три подбежали к
маме, подняли свои чадры и с великим благоговением принялись целовать ее
руки.
- Сколько можно меня целовать, - выдохнула мама. - Джерри, скажи им,
что это совершенно излишне.
Между тем турок, возвратив своих жен на подушки, снова повернулся к
маме. Могучей рукой обнял ее за плечи, отчего она жалобно вскрикнула, и
вскинул другую руку вверх в ораторском жесте.
- Разве мог я подумать, - рокотал он, созерцая мамино лицо, - разве мог
я подумать, что когда-нибудь удостоюсь чести познакомиться с матушкой моего
Миндального цветка!
- Что он говорит? - беспокойно допытывалась мама, заключенная в
медвежьих объятиях турка.
Я перевел.
- Миндальный цветок? О чем он толкует? Этот человек ненормальный.
Я объяснил, что турецкий гость явно очарован нашей Марго и называет ее
таким именем. Мои слова подтвердили самые худшие опасения мамы относительно
намерений турка.
- Миндальный цветок - надо же! - негодующе молвила она. - Ну, пусть
только придет домой, я ей покажу Миндальный цветок!
В эту самую минуту, освеженная морским купанием, в гостиную вошла Марго
в облегающем купальнике.
- О-о-о-о! - радостно воскликнула она. - Мустафа! И Лена, и Мария, и
Телина! Вот чудесно!
Бросившись к Марго, турок почтительно поцеловал ее руки, а его жены
окружили их обоих, выражая свой восторг приглушенными звуками.
- Мама, это Мустафа, - сообщила Марго, сияя всем лицом.
- Мы уже познакомились, - сурово отозвалась мама. - И он испортил мое
новое платье, вернее, его барашек испортил. Ступай и оденься.