Ноут еле дышит, адский племяш признался, что уронил, когда поливал цветочки.
Потому просто сохраняю здесь на всякий случай.
Фичок-с
1Только голову запрокинь
ficbook.net/readfic/7973638
Направленность: Слэш
Автор: serial.2013 (ficbook.net/authors/2236708)
Беты (редакторы): Inndiliya (ficbook.net/authors/1469921)
Фэндом: Олег Меньшиков, Александр Петров (кроссовер)
Пейринг или персонажи: Олег Меньшиков/Александр Петров
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Драма, Hurt/comfort, AU, Любовь/Ненависть
Предупреждения: Изнасилование, Кинк, Нехронологическое повествование
Размер: планируется Миди, написано 8 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: в процессе
Описание:
Меньшиков абьюзит Петрова в альтернативном советском будущем.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
1
Расчерченный ажурными тенями потолок ритмично покачивался над Сашей, сумеречные узоры скользили, перетекали один в другой. Это было красиво. Хотелось бездумно смотреть на игру теней, затеряться в ветвистых переплетениях.
Саша от сильных жестких толчков проезжал спиной по скользкому холодному шелку, бился макушкой об изголовье кровати, но не позволял себе отвлечься и бездумно любоваться воздушной вязью. Нельзя просто лежать. Нельзя показывать, как хочется, чтобы побыстрее все закончилось. Меньшиков не любил, когда Саша не выказывал никакой реакции, и Саша очень старался, чтобы недовольство Олега не обрушилось на него. Нет, его никто не бил, конечно. Собственно, на него и голос-то не повышали. Но это было и не нужно, больше всего на свете Саша боялся вызвать неудовольствие Меньшикова, поэтому в постели очень старался, даже если уставал после спектакля.
— Все хорошо? — голос спокойный, ровный, будто Меньшиков не сексом занимается, а у себя в кабинете беседует с подозреваемым. Это так называется. Беседовать. Сашу передернуло, внутренне, конечно, о том, чтобы проявить свое истинное отношение внешне он и помыслить не мог, вряд ли даже осознавал его.
— Саша? — прохладные, даже сейчас пальцы, очертили подбородок, сжали, требуя ответа.
— Хорошо, — он вскинул ресницы, посмотрел прямо в черные провалы глаз. Лицо скрыто тенями, но никакой легкости и ажурности, словно над ним нависла театральная маска трагедии.
Саша постарался улыбнуться, глядя в скрытое тенями лицо, погладил запястье, следя за тем, чтобы не показалось, что он пытается оттолкнуть руку. Этого Олег тоже не любил, не то чтобы Саша сопротивлялся даже в самом начале их отношений, но экспериментировать он не пытался.
— Мне нравится, продолжайте, пожалуйста, — он бы хотел увидеть лицо над ним, чтобы понять, получилось ли, не сердятся ли на него.
Послышался тихий вздох:
— Сашенька. — Толчки стали резче, дыхание над ним тяжелее, Саша не выдержал, с присвистом выдохнул, сквозь стиснутые зубы.
Меньшиков замер, тяжесть, придавливающая к кровати исчезла, Олег отстранился, подхватил Сашу под колени, потянул на себя. По груди скользнули две ладони, задевая соски, Саша это не с любил, слишком остро реагировал, а терять над собой контроль не хотелось. Вдруг сделает или скажет что-нибудь неправильное.
Олег склонился над ним, к самому лицу, так что Саша увидел глаза и сплошную черноту в них, различил, как подрагивают крылья носа, поблескивает полоска зубов. Потом его поцеловали, сначала коротко, словно бы случайно мазнули по губам, потом настойчиво, жадно.
— Ну же, мальчик, — одна рука на груди, поглаживает, ласкает, другая вниз, к паху. — Сашенька…
Пальцы на члене умелые, ловкие, Меньшиков хорошо знает, что делает, так что Саша закрывает глаза, отвлекаясь от ажурного узора и сосредотачивается на ощущениях, изо всех сил старается зацепиться за слабые тусклые искры вымученного удовольствия. Чем быстрее он откликнется, тем быстрее все закончится.
— Вот так, Сашенька. Нравится тебе? Скажи, что нравится, — судя по всему, у него получилось, Меньшиков быстро целует в закрытые глаза, брови, продолжает жесткие сильные толчки.
Саша стонет, но вовремя сдерживается, следит за тем, чтобы не прикусить губу. Олегу не нравятся искусанные губы. По позвоночнику прокатилась волна наслаждения, Олег подхватил его под коленями и теперь трахает не останавливаясь. Сашу снова подтолкнуло к этой проклятой спинке, но на макушку легла мягкая ладонь, и теперь он упирался в нее, а не бился о жесткое дерево. От этой немудреной заботы затопила такая волна благодарности, что он, всхлипнув, сам потянулся к Олегу, обхватил за плечи, подаваясь бедрами навстречу толчкам. Осталось немного, он потерпит. Черные глаза на бледном лице над ним расширились, словно от изумления, Олег снова выдыхает его имя, наклоняется, вжимаясь лицом Саше в шею, прижимается сухими губами, целуя.
Толчок, еще.
Как всегда, когда Саша думал, что больше не выдержит, все закончилось. Между ягодиц и в паху стало влажно, но он терпеливо лежит, вставать сразу нельзя. Уходить первым нельзя, если только Меньшиков сам не скажет. Впрочем, он знал, что ждать долго не придется, после секса с ним не нежничали. Секунды текли, вот Меньшиков приподнялся на локте, вглядываясь в сашино лицо, потом поцеловал в самый краешек губ. Саша замер — как реагировать на такое он не знал, поэтому просто улыбнулся, потом откашлялся:
— Спасибо, Олег Евгеньевич, — прозвучало глупо, но на него не рассердились.
— Иди в душ, — мужчина скатился с него, вытянулся на спине, прикрыв глаза.
Саша встал с постели, старательно контролируя позу, выражение лица, пошел к дверям. Ну вот все и закончилось, еще немного и можно будет вымыться, пойти в свою комнату.
— После душа возвращайся. Сегодня будешь спать со мной.
Ванная комната в доме была огромной, больше чем вся сашина старая комната в коммуналке, и уж точно больше чем комнатка в общежитии, куда он раньше так рвался. Здесь была утопленная в полу просторная ванная, душевая кабина, и огромное окно, выходящее в сад. Раньше Саша такие комнаты только в глянцевых журналах видел, мечтал, что вот устроится в театр, станет известным и будет у него огромная ванная, в которой можно валяться часами, нежась в пушистой ароматной пене, и никто из соседей не будет в дверь барабанить с воплями:
— Сашка, не один живешь! График соблюдай.
Да и не хотелось в старенькой облупившейся ванной нежиться. Только вот и в этой, роскошной, тоже не хочется, особенно когда Меньшиков дома. У Саши внутри словно тикающий секундомер, контролирующий все его перемещения по дому. И сейчас в груди где-то ноет и отсчитывает секунды: а не слишком ли он задерживается? Олег Евгеньевич ждать не любит. Поэтому быстро в душ, тщательно проследить, чтобы гель был без ярко выраженного аромата, ему специально такой привозили, Олег не любил на Саше чужие посторонние запахи. Как-то Саша взял гель с ароматом лаванды, уж больно красиво выглядел флакон с бледно-лиловыми бескрайними полями на этикетке, но Меньшиков отправил заново душ принимать.
Вытереться, расчесать волосы, но не приглаживать сильно. Из аптечки в стенном шкафу Саша достал упаковку снотворного, повертел в руках, но выпить не решился. Придется потом объяснять — зачем, а врать Олегу он не умел.
Надеть пушистый халат. Все. Выходя Саша посмотрел на шикарную ванную. Когда-то он думал, что вот оно счастье: большой дом, огромная ванная без соседей за дверью. Ну дураком же был.
Он надеялся, что Олег уже задремал и можно будет тихонько устроиться на краю широкой кровати, может, даже удастся поспать. Обычно, когда его оставляли на ночь в хозяйской спальне, он спал плохо, чаще просто лежал, смотрел на потолок или в стену, ждал утра. А потом в театре гример, замазывая синяки под глазами, поджимал губы и ухмылялся понимающе, режиссер недовольно кривился, но вслух, разумеется, никто ничего не говорил. Да и что бы они могли сказать?
«Саша, скажи своему энкавэдэшнику, пусть не трахает тебя в ночь перед спектаклем, поумерит аппетиты!»
Нет, таких дураков в их театре не было. Да и во всем Союзе тоже.
Но в спальне его ждали, Саша аккуратно повесил халат на спинку массивного кресла, лег на свою половину, потом немного подвинулся к Олегу, тщательно соблюдая нужную дистанцию: не настолько далеко, чтобы казалось, что он сторонится, не настолько близко, чтобы посягнуть на личное пространство. Говорить ничего не стал, пустой болтовни после секса Меньшиков не любил, во всяком случае не требовал ее от Саши, да и сам все больше молчал.
Он вытянулся, стараясь расслабить напряженные мышцы, получалось плохо, рядом с Олегом он всегда был в странном болезненно-тревожном ожидании, словно готовился, что его вот-вот ударят, хотя Олег не ударил ни разу.
На шею уже привычным жестом опустилась ладонь, поглаживая рассеянно, словно кота или другую домашнюю зверушку. Саша понятливо повернулся, чтобы гладить было удобнее. Выучил уже, что Меньшикову нравится ерошить волосы на затылке.
Наверное это должно успокаивать, убаюкивать, но Саша так и лежал, глядя в темноту, пока дыхание рядом не стало размеренным и глубоким, а поглаживающая рука не замерла на шее, придавливая, мешая дышать полной грудью, но ему, конечно, и в голову не пришло отодвинуться и сбросить ее. И Саша просто ждал, когда наступит утро.
В окна барабанил дождь — настойчиво, громко. Вот в такой же дождливый вечер Саша и встретил Олега Евгеньевича Меньшикова.
Он улыбнулся, вспоминая: хороший был вечер, несмотря на последствия.
Они все возвращались с репетиции, и Саша был на таком подъеме, что никак не мог избавиться от ощущения, что все прекрасно, вот отыграет он выпускной спектакль, и обязательно позовут во МХАТ, или в Ленком. Роль давалась ему легко, он словно бы делал шаг не на сцену, а врывался в новый мир, натягивая шкуру своего героя, тщеславного, эгоистичного хлыща Победоносикова. Саша словно и собой переставал быть, отступал в тень, позволяя Победоносикову управлять его телом, говорить его губами.
Пьеса была, конечно, не новая, но это же сам Маяковский, классика. Правда, желая сделать произведение идеологически более верным, режиссер переделал финал, и Победоносиков благополучно перевоспитывался дружным коллективом и даже находил любовь в лице самоотверженной и честной комсомолки Зои.
После репетиции решили прокатиться в парк Горького, набрали с собой пирожков и лимонада, устроились на траве. Сначала было весело, разговаривали, хохоча и перебивая друг друга о том, какое прекрасное будущее всех ждет. Первая красавица курса Кристина мечтательно протянула тряхнув темной гривой:
— Вот отыграем выпускной и …
— И к себе в родной колхоз, — продолжил с мрачным весельем Костя Крюков. — Не всем, знаешь ли, повезло в первопрестольной нужными знакомствами обрасти.
Все замолчали, прикидывая собственные шансы попасть в какой-нибудь из столичных театров, хотя бы из самых захудалых. По всему выходило, что у большинства шансы эти невысоки.
Несколько лет назад НАРКОМПРОС выступил с заявлением, что число выпускников театральных институтов превышает спрос, а потому незачем им всем обивать пороги московских театров. Заговорили о «распределении молодых специалистов», о «направлении в нужные объекты».
— Вот направят куда-нибудь на Камчатку, — фыркнул смешливый Пашка Баршак, — к белым медведям. И понесете им свет искусства.
Раздалось несколько смешков, но Костя шутку не поддержал:
— Лучше уж к медведям, чем… — он понизил голос, — сами знаете, к кому в гости.
— Тише ты, дурак! — раздалось сразу несколько голосов. — Нашел, о чем шутить!
Смех утих мгновенно, будто выключатель повернули, и было от чего. Саша увидел, как сжалась, опустила глаза и затеребила кисточки пледа Алена. Он придвинулся к ней ближе, взял за руку, переплетая пальцы. И у самого сердце сжалось.
Только неделю назад был арестован один из рабочих сцены, наслышанные о подобных арестах ребята и не поняли сначала, что ничем не примечательный темный автомобиль и есть та самая зловещая «Маруся», а мужчины в штатском с незапоминающимися, будто ластиком потертыми лицами и тихими вежливыми голосами — сотрудники НКВД. Да и арест был какой-то будничный, ни драматизма, ни накала. Приехали, вежливо попросили проехать, чтобы «быстренько прояснить одно недоразумение», и всё.
Был человек и нет человека. Замену прислали на следующий день. Конец истории, и от обыденности произошедшего становилось еще страшнее.
На полянке воцарилась тишина, только неподалеку пионеры отрабатывали речёвку.
— Кто шагает дружно в ряд? — надрывался командир отряда.
— А мне бояться нечего! — Пашка вызывающе вздернул подбородок. — Я Родину не предавал, пусть вредители трясутся.
Прозвучало это жалко и фальшиво.
Будто в унисон общему настроению небо потемнело, потяжелело, вдалеке прогремели первые удары грома.
— Ребята, сейчас хлынет, поехали ко мне? — предложила Кристина, — машина у входа в парк ждет. Посидим, пообщаемся.
Все вскочили, собирая пледы, вещи, побежали к машине: попасть под дождь никому не хотелось. В машине ждал немногословный шофер, сколько Саша помнил, этот молчаливый грузный мужчина никогда не выходил попить кофе в театральный буфет, не перекидывался ни с кем шутками, а его тяжелый взгляд всегда неотрывно следовал за Кристиной. Саша подумал, что он бы так не смог, как под стеклянным куполом жить, но Кристина вроде бы и не замечала.
Кристинка вообще привыкла к вниманию ещё с первого курса, нисколько его стеснялась, даже сама была не прочь привлечь. Вот и сейчас она изящно передернула точеными плечиками и посетовала, что похолодало. Стрельнула лукавым взглядом в сашину сторону, но он уже отдал свою куртку Алене, Крис хмыкнула, нисколько не расстроившись, желающих защитить ее от дождя хватало. Она вообще никогда не выглядела расстроенной, да и с чего бы? Распределение ее не касается, на курсе все любят, даже строгий Хейфец придирками не изводил. Машину за ней присылают, на зависть многим.
Кристинка не кичилась, не хвасталась своим особым положением, на все вопросы, с подковыркой заданные, отвечала, улыбаясь бесхитростно и наивно, что родной и любимый дядюшка так сильно беспокоится о единственной племяннице, что присылает за ней служебный автомобиль. И при этом так наивно широко и бесхитростно улыбалась, что насмешки на лицах остряков сам собой увядали. Сашу удачные кристинкины родственные связи не особо волновали. Ну повезло человеку с родственником, вот и отлично. Он тоже не вечно будет с мачехой в коммуналке прозябать.
Сейчас вспомнить смешно, каким он был наивным желторотым идиотом.
Когда возбужденная, снова повеселевшая после пробежки по аллеям компания набилась в машину, толкаясь локтями, девочки повизгивая поправляли юбки, тихая Аленка вдруг вспомнила, что забыла на полянке, где устроили пикник, сумочку, засобиралась из машины, под проливную стену дождя. В этом была вся Алена, готовая первой прийти на помощь, но сама о помощи никогда и никого не просившая. Она и ехать-то с ними не хотела, Саша еще раньше заметил, что в последнее время и без того молчаливая Аленка стала совсем замкнутой, неразговорчивой.
— Ален, ну куда ты собралась, сиди, я принесу, — Саша выскочил из машины, и не удержавшись, вскрикнул: ливень вымочил его мгновенно, окатил холодной водой, он расхохотался, затряс головой, как дурашливый щенок.
Из машины ему протянули зонтик:
— Сашка, простудишься, дурной, как играть-то будешь?
— Я свое сыграю даже парализованным, — отмахнулся он, но зонтик взял, дождь лил стеной, хотя Саша любую погоду любил. Иногда смотришь, прохожие то от снега закрываются, то от ветра прячутся, то на жару сетуют, Саше всё хорошо.
Такой уж характер счастливый.
Он быстро зашагал по аллее, нашел Аленкину сумочку на поляне и побежал назад.
А потом увидел его. По дорожкам парка с веселым визгом разбегались отдыхающие: компании, влюбленные парочки, просто прохожие. Кто-то прятался от дождя в павильонах, под деревьями, а он просто сидел на скамейке, ссутулившись, опустив голову. Саша хотел пробежать мимо: в машине ждали ребята, но от сидящей на скамье фигуры веяло таким мрачным, темным, безысходным отчаянием, даже дождь это чувствовал и злее чем всех прочих хлестал его по голове, спине, плечам, на эти усилия незнакомец не обращал внимания, казалось, он сосредоточенно разглядывает пузырящиеся под ногами лужи.
Саша резко притормозил, посмотрел на обтянутую прилипшей насквозь мокрой светлой тканью спину и, вытянув руку с зонтом, укрыл незнакомца от дождя. За шиворот тут же потекли холодные капли, но Саша только головой мотнул. Мужчина продолжал сидеть неподвижно, будто и не почувствовал ничего, но вот он медленно поднял голову и на Сашу глянули темные-темные, холодные глаза. Позже он вспоминал этот миг и не понимал, как мог быть таким наивным, не понять, что таким взглядом смотрят на будущую жертву, прикидывая, сразу ей хребет перебить, или пусть еще побегает немного. Ему бы деру дать от той скамейки, но он снова мотнул головой, стряхивая воду с волос и широко улыбнулся:
— Вы не переживайте, товарищ, все будет хорошо!
— Что будет хорошо? — незнакомец заговорил ровным, хорошо поставленным голосом, словно не в парке на скамейке, а беседовал в личном кабинете. И Сашу он рассматривал пристально, всего — от мокрых взъерошенных волос до промокших насквозь кроссовок.
— Да все, товарищ! — Саша ободряюще кивнул, искренне желая поделиться бурлящей в нем радостью и с этим странным мужчиной, и со всем миром, который сейчас заливало, нет, очищало дождем. Он протянул зонт:
— Возьмите, вон хлещет как, похоже, надолго.
Тот помедлил, словно раздумывал, потом взял зонт, усмехнулся уголком рта:
— А ты как же?
Саша указал рукой на засигналившую у входа машину:
— Так я не пешком.
Незнакомец проследил за рукой и снова усмехнулся, как-то понимающе:
— Твоя? Неплохо для столь юного возраста.
— Что? Не-ет, — Саша рассмеялся, — это сокурсницы, просто с репетиции подвозит группу.
— Артист, значит? — теперь незнакомец не сутулился, сидел, непринужденно откинувшись на мокрую спинку.
— Артист! — Саша не удержался, хвастливо, гордо вскинул подбородок. По лицу стекали капли, он провел языком по губам слизывая, мужчина подался вперед, все так же оценивающе его рассматривая, и Саше стало неуютно: с чего он решил, что здесь нуждаются в его утешениях, вон же, совершенно все отлично у человека. Такому никакая помощь не нужна.
А мужчина легко поднялся, оказалось, он почти на пол-головы выше Саши, кивнул чему-то, словно принял решение:
— Ну, артист, так артист. Иди, тебя товарищи заждались.
— До свидания, — Саша, словно ждал разрешения уйти, развернулся и побежал по лужам.
Негромкое:
— До встречи, артист, — он не услышал.
***
Утром Олег пожелал, чтобы Саша позавтракал вместе с ним, видно, ничего срочного на работе не было, так что он смог себе позволить неспешно позавтракать. Такие нюансы Саша быстро научился различать. Если Олег встает тихо, бесшумно выходит из спальни, значит Саша с утра не нужен. Не до него. Нужно смирно лежать, ждать, пока не хлопнет входная дверь.
Если же с утра его будил солнечный свет и прохладный ветерок, ворвавшийся в спальню через распахнутое окно, значит нужно просыпаться, а там уже по настроению и желанию Олега. Утренний секс, душ, совместный завтрак. Ну или просто душ и завтрак. Сегодня к облегчению Саши, которого он, естественно не выказал, — второй вариант.
Когда он вошел в просторную столовую с выходом на летнюю веранду, Олег уже выпил первую чашку кофе и приступил к яичнице, аппетитно шкворчащей на небольшой сковородочке.
— Долго ты, Сашура! — Олег улыбнулся ему, подняв глаза от планшета. — Садись, завтракай. Подкину тебя до театра сегодня. Репетиция в десять?
Повариха Глафира Ивановна поставила перед Сашей тарелку овсяной каши, рядом в кружке дымилось горячее какао. Как-то так сразу повелось, что о сашиных предпочтениях никто не спрашивал. Это меню Меньшикова обсуждалось на кухне в подробностях, Саша же просто ел то, что ему давали, да ему было все равно, если честно. В этом доме он ел через силу, просто потому что нужно.
Откажешься от еды, Олег узнает и тогда придется отвечать на настойчивые вопросы.
— Что не так, Саша?
А как тут ответишь. Что не так? Вы не так. Дом этот не так. Вся моя жизнь не так.
Саша придвинул к себе тарелку, каша была горячей, какао в меру сладким, наверное, вкусным. Нерешительно покосился на темный экран телевизора, но Олег, казалось бы, целиком поглощенный новостями на планшете, каким—то шестым чувством услышал невысказанный вопрос.
— Да смотри, смотри уже, — протянул руку, потрепал Сашу по волосам, улыбнулся.
Передавали утренние новости по Первому каналу. Саша без особого интереса послушал, что колхозники-мичуринцы Кубани перевыполнили норму по сбору нового совершенно особого сорта яблок «Красный путинец», отличавшегося особым ароматом и редкостной «хрустинкой» по выражению ведущего, потом рассказ о строительстве метро во Владивостоке и конкурсе на названия станций. Среди предложенных гражданами названий Челюскинская, Богатырская, Путинская, Сталинская, конечно.
Потом была реклама «Дома два. Стройка века на Чукотке» Показали отрывок из предстоящего обсуждения на лобном месте вопиющего поведения комсомольца Абрикосова. Невысокий и щуплый, он стоял, пламенея ушами и опустив голову, а кто-то потрясая кулаком, кричал, что гнать такого горе-строителя из телепередачи, и не принимать обратно, пока не научится нормально раствор замешивать.
Меньшиков даже оторвался от планшета, глянул, вскинул насмешливо брови, но ничего не сказал.
А потом была криминальная сводка. Саша слушал вполуха о каком-то криминальном хищении на производстве и гражданской сознательности, с помощью которой «несунов» задержали. Он хотел уже выключить телевизор, как ведущая тряхнула идеальным каре и строго глядя в экран сказала:
— А теперь о совершенно вопиющем случае. Просьба убрать детей от экранов ваших телевизоров.
Появились кадры, на первый взгляд вовсе не ужасные, скучные даже, просто два друга проводят весело время вместе. Вот они в каком-то кафе, вот неловко замерли в фойе кинотеатра перед афишей нового фильма, вот в парке… Просто два друга. Но Саша недавно обретенным чутьем почуял, что между этими двумя не просто дружба.
Он прибавил громкость.
— Благодаря бдительности соседей студенты университета им. Баумана, Городнов и Данилов, были уличены в порочащих советского гражданина наклонностях. Сейчас они содержатся в камерах предварительного заключения. Уже возбуждено уголовное дело по статье Ук Рф 121. Поскольку наше государство придерживается принципов гуманизма, этим молодым людям будет дана возможность искупить вину перед советским народом и начать честную трудовую жизнь, естественно, после необходимого лечения.
Ведущая улыбнулась в камеру сочувственно и печально:
— Мы все верим, что вовремя принятые меры и своевременное лечение с применением передовых советских технологий и методов поможет товарищам Городнову и Данилову осознать всю гибельную пагубность своего падения и своих заблуждений. Товарищи, будьте бдительны! Помните, что ваш долг помогать тем, кто оступился и сошел с честного и прямого социалистического пути. Если вы стали свидетелем подобного заблуждения, сообщите по телефонам горячей линии.
Саша, похолодев, смотрел на экран, с которого улыбались юноши, обнимая друг друга за плечи, веселые и беззаботные, еще не знающие, что их ждет впереди. Передовые советские технологии? Какие? Электрошок? Химическая кастрация?
Овсянка склизким комом упала в желудок, к горлу подкатила тошнота. Этих мальчишек, почти его ровесников, отправят на лечение, а такие как Меньшиков будут приезжать в театральные вузы, модельные агентства и выбирать себе новые и новые игрушки. Теперь-то он знает, как все устроено. И уж конечно, ни одному сознательному и бдительному гражданину и в голову не придет сообщить о том, что происходит.
— Саша? Сашура, ну ты чего? — оказывается Олег отложил планшет, поднялся и теперь обнимает за плечи. — Ты чего разволновался так, мальчик? Побелел весь.
Ласково погладил по щеке, посмотрел сверху, улыбаясь снисходительно, с ласковой насмешкой.
— Сашура, бояться нечего. Я же сразу объяснил, пока ты со мной — не о чем волноваться, помнишь?
— Помню! — с неожиданной для него самого злостью вдруг подумал Саша. — Я все очень хорошо помню. Все условия. Все правила. Я умирать буду — не забуду, что и как мне разъясняли.
Он опустил ресницы, чтобы неуместная и такая опасная ярость не выплеснулась из него, но Олег ощутил, как напряглись одеревенели плечи под его руками, ухватил Сашу за подбородок, приподнял:
— Сашура, давай позвоню режиссеру твоему, скажу, что сегодня ты дома останешься. Поваляешься, отдохнешь. Скажу Глафире, чтобы приготовила тебе что-нибудь вкусненькое, а?
— Нет, — говорить было трудно, он и забыл, сколько в нем злости, — я лучше в театр. Не хочу никого подводить. Неправильно это. Не… — он запнулся, в рту появился отчетливый привкус желчи.
— Не по-советски? — продолжил на него Олег улыбаясь с все той же ласковой снисходительностью. — Сашенька, Сашенька. Ну какой же ты у меня. — Он огладил большими пальцами сашины скулы. — Мой мальчик. Иди собирайся, я подожду.
С трудом переставляя деревянные ноги, он прошел к себе, тяжело опустился на кровать. Сейчас уткнуться бы лицом в подушку и разреветься, оплакивая и себя, и несчастных мальчишек. Раньше Саша мог плакать легко и просто, слезы текли, оставляя мокрые дорожки на лице и вымывая из души детские обиды и огорчения, даже в юности мог разрыдаться бурно от обиды, от несправедливости. После становилось легче, мысли приходили в порядок, да и пережитая неприятность не казалось такой уж страшной. Все переживем, все исправим.
А теперь и слез не было, Сашу выворачивало в сухих спазмах, из саднящей груди вырывались звуки, похожие на короткий отрывистый лай, глаза нестерпимо жгло, но слёзы не приходили, и страшная тяжесть, придавившая бетонной плитой к земле, никуда не исчезала.
2Когда Саша спустился вниз, Меньшиков уже ждал на террасе, с кем-то говорил по телефону резко, сухо, как курком взведенным щелкал:
— Меня не интересуют оправдания, я жду, отчет о принятых мерах безопасности у меня на столе через час.
Заметил замершего в нерешительности Сашу, улыбнулся краешком губ, поманил к себе. Не прекращая разговора, нежно очертил пальцами подбородок, приподнял брови, спрашивая, как настроение. Потом сделал знак следовать за ним и пошел к машине.
Что у Меньшикова какие-то неприятности на службе стало понятно еще неделю назад: возвращался позднее, чем обычно, часто засиживался в кабинете, курил и все разговаривал по телефону отрывисто, зло. А два дня назад в спальне, помогая снять одежду, Саша заметил на манжетах форменной рубашки россыпь мелких бурых пятнышек.
Олег увидел, как Саша застыл, упершись взглядом в эти пятна, забрал рубашку, выбросил в коридор:
— Не обращай внимания, Сашенька. Служба.
Теперь, следуя за стройной фигурой, затянутой в форму комиссара государственной безопасности третьего ранга, он думал: а если бы Меньшиков пришел в тот день в театр одетый по форме? Саша был бы таким же наивным щенком? Побежал бы доверчиво за приятным гражданином, желающим поздравить юного актёра?
Меньшиков и в машине продолжал свои важные звонки, на Сашу изредка поглядывал, успокаивающе поглаживал по коленке, а Саша смотрел в окно и вспоминал.
Это был его первый триумф. Его выпускной спектакль, и он никак не мог перестать улыбаться, голова кружилась, как в детстве на каруселях, Сашу тормошили, обнимали за плечи, хлопали по спине, кто-то из девочек целовал щеки, пачкая помадой, все вокруг было в каком-то разноцветном тумане, и наполненным праздничным шелестом, словно беспрерывно разворачиваешь огромную коробку с подарками. Саша кивал в ответ, улыбался, так что скулы уже болели, его потряхивало от пережитых эмоций и тех, что сейчас клубились вокруг.
— Саша, Са-ша! — за рукав тянула Кристина — Тебя Хейфец к себе зовет, сейчас.
— Ну держись, Сашок! Принимай поздравления, — захохотал кто-то в ухо.
— Да иди ты! — Саша весело огрызнулся — Ребят, вы меня подождите, отметим же?
В ответ раздался нестройный, но одобрительный гул.
Кристина шла впереди, не оглядываясь, Саша за ней, с трудом удерживая огромные одуряюще пахнущие букеты.
— Крис, так я дорогу знаю, или ты меня провожаешь, что ли? Как дорогого гостя? Звезду вашего скромного театра Карабаса Барабаса?
Она обернулась, посмотрела серьезно и даже с сочувствием.
— Ты чего, Кристин? Случилось что-то? Ты скажи только, я помогу! — ему не хотелось, чтобы в этот прекрасный замечательный вечер, лучший вечер его жизни, хоть кто-то грустил.
— Ну говори! Я ж звезда как никак! — он дурачась задрал нос.
Лицо Кристины вдруг страдальчески исказилось, вот-вот разрыдается, но она с силой прикусила губу:
— Саш… — тонкая рука взметнулась к шее, словно говорить было трудно, — ты. ты очень хороший. Ты, наверное, и сам не понимаешь, какой ты хороший. Только вот люди разные бывают. Так что осторожней ладно. И не руби с плеча, как ты это делаешь обычно, хорошо?
— Нет, не хорошо. Крис, ты о чем говоришь вообще?
— Потом. Захочешь, приходи. Помочь я тебе не смогу, но… — она снова улыбнулась непонятной плачущей улыбкой, — но выслушаю.
Развернулась и быстро зашагала, не оглядываясь, только напряженные
острые плечи мелко вздрагивали.
В кабинет худрука Саша входил сотни раз и никогда со страхом или опаской, вот и сейчас ввалился, пытаясь половчее подхватить рассыпающиеся букеты
— Леонид Ефимович, что с Кристиной такое? — огромные лилии мазнули по носу, от пахучей пыльцы начался чих, глаза заслезились, и он не сразу понял, что в кабинете есть еще кто-то.
— Петров, да положи ты веники свои, никуда они от тебя не денутся! — резкий сварливый тон вмиг сдул победное настроение, Саша послушно бросил уже порядком помятые цветы на потертый кожаный диванчик, воинственно вздернул подбородок. Такого приёма он не ждал. Он отлично справился с ролью, сыграл, нет! прожил за своего персонажа, продышал за него эти два часа! И это свое видение, двухчасовую жизнь на сцене, готов защищать. Хотя и про косяки выслушает, чего уж там. Если они были, конечно.
Хейфец несвойственным ему суетливым жестом снял очки, начал тщательно протирать безупречно чистые стекла. Непонятное молчание затягивалось. Наконец высокий гражданин, разглядывавший стену с грамотами, благодарностями, статуэтками, (даже сталинская премия была!) обернулся, сделал шаг, выходя из плохо освещенного угла.
— Вы нас не представите, Леонид Ефремович? — голос мягкий, приятный, Саша сразу отметил какую-то вкрадчивость. В первые секунды он смотрел на лицо: темные глаза, тонкий рот, тонкий прямой нос. Интересное! Несовременное какое-то. Саша по привычке примерил его на подходящих персонажей. Вот аристократа бы какого сыграть такому! Из белогвардейцев. Ну или Чацкого… Тоже здорово бы смотрелся. У Шекспира еще…
И одет как-то… Щегольски что ли… Его мачеха про таких говорила «с подвывертом франт»
Его размышления прервало неуверенное покашливание Леонида Ефимовича:
— Это Сашень… Александр Петров, звезда нашего курса, талантливый артист. Комсомолец! Ударник! — добавил Хейфец с каким-то вызовом, непонятный гость выгнул тонкую бровь и старый режиссер сник.
— Саша, это… Олег Евгеньевич Меньшиков, он… — Хейфец замялся, словно бы не мог подыскать нужные слова, и Саша снова поразился абсурдности ситуации: это Леонид Ефимович-то? Да у него язык как бритва, первокурсников до слез доводил злыми, обидными, но до тошноты правдивыми замечаниями. И не только первокурсников. А теперь. Словно боится. Саша повнимательней присмотрелся к гостю и только теперь узнал: мужчина из парка.
— Вы идите, товарищ Хейфец, идите, — прервал странный гость попытки старого режиссера что-то объяснить. — Мы тут с артистом Петровым побеседуем сами.
Леонид Ефимович осекся, снова снял очки, потом надел их, но криво:
— Саша — очень талантливый мальчик! — В этот раз вызов получился совсем уж жалкий. — Он гордость нашего курса и моя лично!
— Даже не сомневаюсь в его выдающихся талантах, — гость улыбнулся, но Саше сразу стало не по себе, в похвалу Хейфеца был привнесен какой-то другой смысл. — Идите, товарищ Хейфец и не переживайте, дверь за собой я потом закрою, — и усмехнувшись, добавил совсем уж непонятное, — Двери я хорошо умею закрывать.
Леонид Ефимович вышел, на Сашу даже и не взглянул.
— Ну здравствуй, артист, — Олег Евгеньевич улыбнулся, только не так, как минуту назад режиссеру, а тепло, на Сашу посмотрел с симпатией. — Помнишь меня?
— Помню, — растерянный Саша не нашел ничего лучше, чем спросить, — Вы зонтик пришли вернуть?
— Зонтик? — Меньшиков откинул голову назад, расхохотался глубоким вкусным смехом, — Прости, артист, зонтик я не принес.
Он сел на диванчик, небрежно откинув так и валявшиеся там забытые букеты, закинул ногу на ногу.
— Посмотрел я твой спектакль. Талантливо.
— Не мой, — автомате поправил Саша, — Наш спектакль. Ребят, Леонида Ефимовича. — Потом не удержался, просиял глазами: — Вам правда понравилось?
— Правда. — Меньшиков покачал ногой в блестящем ботинке. — Такие победы надо как следует отмечать, артист, как думаешь?
— Да мы и хотели с ребятами…
— Ну с ребятами это ты потом, — Олег Евгеньевич, махнул рукой, на пальцах переливчато сверкнули крупные перстни. — Поехали-ка со мной в Новый Арбат.
— Но… — Саша растерялся, об этом месте говорили все, расположенный на самом верху новейшего комплекса зданий Москва-град ресторан считался местом, куда так запросто не попадешь. Только партийная верхушка ну и звёзды кино и эстрады, само собой.
— Соглашайся, артист, должен же я отблагодарить своего спасителя, — Меньшиков улыбнулся, да так, что невозможно было не улыбнуться в ответ — Я угощаю.
Во дворе Меньшиков щелкнул небрежно серебристым брелком, а в следующий миг Саша восторженно ахнул: рядом с крыльцом мягко подмигнул фарами и лениво рыкнул красавец автомобиль густого красного цвета.
— Охх… Это ваш? — Саша, замирая от восторга, провел рукой по капоту.
— Это наш, -Меньшиков улыбнулся, видно было, что искреннее сашино восхищение ему приятно. — Последняя модель.
Саша обошел автомобиль, любуясь хищной плавностью линий и тут же пообещал себе, что у него когда-нибудь будет точно такой же, вот точь-в-точь!
— Ну что, артист, — подошедший Меньшиков, обнял его за плечи, — может за руль?
— А можно? — задохнулся было от восторга Саша, но тут же сник, — у меня прав нет…
От стыда за себя, дурня отсталого, аж уши заполыхали, ну когда еще предложат таким чудом порулить! Меньшиков только рассмеялся и легко взъерошил Саше волосы:
— Ну значит в другой раз, а сегодня покажу на что эта игрушка способна!
— Игрушка, скажете тоже! — даже обидно стало за красавца.
Как обещано, Саше показали на что способен Астон-Мартин, он только восторженно вопил на крутых поворотах, на которых Меньшиков и не думал снижать скорость, и обмирал от сладкого ужаса, как в детстве, когда летишь с крутой горки, вопишь от страха, но твердо знаешь: ничего плохого с тобой не случится.
После такой головокружительной поездки даже поражавший воображение шикарный ресторан не произвел должного впечатления, их провели в уединенную секцию с огромным панорамным окном и видом на Кремль и Красную площадь.
Когда сели за столик, и официант принес меню, Саша заерзал на пухленьком диванчике, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Саша, ты не против, если я закажу? — Меньшиков отложил внушительного вида меню, даже не заглядывая.
— Конечно, — Саша оробев смотрел, как Меньшиков делает заказ, причем названия половины блюд звучали по-французски, как пробует вино, одобрительно кивая.
Когда официант бесшумно отошел, Меньшиков посмотрел на притихшего Сашу:
— Не тушуйся, Сашура, представь, что это студенческая столовая, только вид получше, да пафоса больше, — и по-мальчишески подмигнул.
— Столовая, скажете тоже, — рассмеялся Саша, но расслабился, с любопытством завертел головой оглядываясь.
Когда принесли еду, к облегчению Саши вполне узнаваемую, он совсем освоился, уплетал за обе щеки, тем более, что Меньшиков, сидевший напротив, ел с видимым удовольствием и таким аппетитом, что не захочешь, а попробуешь, что такого вкусного принесли.
— Ну, артист, выпускной отыграл, а куда дальше думаешь?
— Не знаю, — Саша пожал плечами, — куда распределят.
Он отложил вилку:
— Да я даже в парках готов играть, хоть на детских утренниках, хоть на заводских субботниках! Не могу без сцены!
В тёмных глазах вспыхнуло что-то, какой-то хищный огонек, и тут же погас, Меньшиков одобрительно кивнул:
— Что без дела не можешь, это хорошо, Саша, это по-советски! Нельзя нашему человеку без дела. Ты не переживай, без работы не останешься с таким-то талантом! Тебя и в театр Рабоче-Крестьянской молодежи возьмут. И в заводской театр имени Стаханова. А то смотри, страна-то большая — и Чукотка, и Байкал, и Курилы! Молодые таланты везде нужны. А роли-то какие тебя ждут!
Странное дело… Олег Евгеньевич вроде бы с энтузиазмом говорил о том, о чем Саша сам думал, и роли называл правильные. Политически проверенные, но какие-то все…одинаковые… муторно становилось от такого прекрасного будущего. Да и потом, уехать из Москвы? Прекрасной, шумной, яркой, суетливой Москвы? После сегодняшнего успеха уезжать решительно не хотелось.
Меньшиков понимающе наблюдал за Сашей, поникшим от неотвратимо грозящих «радужных» перспектив, а потом вдруг заговорщицки улыбнулся:
— А может, не отпускать юное дарование из первопрестольной-то? Тебе бы, Сашенька, в театр старый, временем проверенный… Да и роль чтоб по таланту была. Ну вот хотя бы… — он помолчал, раздумывая, потом щелкнул пальцами и небрежно так бросил, — Ну хотя бы вот Гамлета, а? Что скажешь, Сашенька? Осилишь Гамлета-то?
У Саши перехватило дыхание. Гамлет? Да квоты на шекспировские и другие буржуазные пьесы из красного списка были расписаны на год вперед, артисты за такие роли дрались, умирали и убивали. А тут ему, без году неделя вчерашнему студенту — Гамлета?
— Шутите, да? — спросил он с сумасшедшей невероятной, невозможной надеждой.
— Нет, — Олег Евгеньевич не улыбался. Смотрел серьезно. — Я предлагаю тебе место в прекрасном театре имени Ермоловой. И роль в спектакле.
Саша смотрел, слушал и никак не мог поверить ни увиденному, ни сказанному.
— Театр имени Ермоловой? В… в Ермоловку? А меня возьмут? — прошептал он, боясь спугнуть нежданно прилетевшую птицу-удачу.
Олег Евгеньевич смотрел все также серьезно:
— Я скажу — возьмут.
И сразу поверилось: не розыгрыш, и не шутка, и не просто бахвальство-обещание. Попросит. И возьмут.
Саша и не знал, что можно быть настолько счастливым, силуэт Меньшикова на фоне ночной Москвы вдруг расплылся, стал нечетким мерцающим силуэтом на фоне темно-синего неба и ярко-алых праздничных звезд. Саша сам не понял как, вскочил со стула, порывисто, неуклюже обнял, уткнувшись носом в обтянутое тканью плечо:
— Спасибо, — глухо, горло словно стиснуло, проговорил он. — Вы… Мне никогда вот ничего не делали… Просто так…
Над головой раздался то ли смешок, то ли хмыканье. Саше осторожно взъерошили волосы на затылке.
— С тех как папу забрали. Особенно с тех пор как забрали… — он никогда и никому не жаловался и меньше всего предполагал, что вдруг вывалит наболевшее на этого чужого и непонятного человека. Но напряжение после спектакля, странная реакция Кристины, поведение Хейфеца, и ужин, и невероятное волшебное предложение… И невообразимо чудесный сказочный вечер… Так много всего.
— Я всегда всего сам, всегда. И это правильно, советский человек должен всего добиваться сам, верно? И не скулить, не ныть. Но вы сейчас! Олег Евгеньевич, да вы мне новую жизнь только что подарили, понимаете вы это? — он вскинул мокрое от слез лицо, — Я наверное, никогда не смогу Вас отблагодарить.
Меньшиков посмотрел на него с каким-то странным нечитаемым выражением, осторожно провел рукой по сашиной щеке, стирая слезы. Тонкие губы дрогнули, плотно сжались.
— Я уверен, что сможешь, — он отстранил Сашу от себя, протянул ему салфетку, — Возьми.
И отвернулся к столу, налил себе еще вина, в тишине, прерываемой сашиными всхлипами, тоненько музыкально зазвенел хрусталь, будто у кого-то руки подрагивали, будто кто-то неловко постукивал узким горлышком о край бокала.
Саша смутился: ну чего он творит? Разнылся, на шею человеку кинулся.
— Простите, Олег Евгеньевич, я тут… я… просто…
— Ничего, Саша, я понимаю, давай-ка я домой тебя отвезу.
За время ужина зал, оказывается, наполнился людьми, негромко играла музыка, из-за столиков доносились голоса, негромкий смех.
Из ресторана Меньшиков шел быстрым шагом, не обращая внимания на почтительно кланяющихся официантов, изредка останавливаясь, чтобы поздороваться со знакомыми. На Сашу он внимания не обращал, и знакомым своим, всё представительным мужчинам с прекрасными спутницами модельного вида, не представлял. Впрочем, Саше не до новых знакомств было, он все еще пытался осознать, как окончательно и бесповоротно изменилась его жизнь.
Вдруг Меньшиков остановился так резко, что Саша, витающий в мечтах, врезался ему носом в спину. Олег Евгеньевич даже не обернулся, только завел руку за спину, аккуратно придержал Сашу за пояс. Они встали возле столика, за которым сидела парочка: незнакомый Саше пепельный блондин с острым личиком, похожий на мелкого, но хищного зверька. У него даже кончик носа словно бы подергивался, Иудушка Головлев, — сразу решил для себя Саша. А потом с удивлением узнал в спутнице иудушки Кристину. Только такой Крис он никогда не видел: в платье, обманчиво простом с виду, но как-то сразу чувствуется, что не такое уж и простое, и волосы, вроде бы небрежно лентой перехвачены, да только дорого такая небрежность стоит. И на шее… сияющий холодным белым светом ошейник, по-другому назвать обвивающую шею девушки широкую ленту, усыпанную бриллиантовой крошкой, нельзя, Саша как-то сразу понял, что не стекляшки это, нет у стекла такого злого победительного блеска.
Новая незнакомая Кристина скользнула по разинувшему рот Саше равнодушным взглядом и отвернулась.
— Олег Евгеньевич, — заулыбался блондин, обнажив желтоватые зубы, — мое почтение!
— Варгусов, — Меньшиков определенно не испытывал восторга от встречи, кивнул холодно, пошел было дальше, но блондин уже углядел Сашу, — сверкнул глазами заговорщицки, улыбка стала какой-то совсем уж масляной. Ну вылитый иудушка.
— Я смотрю, вы тоже решили провести вечер приятно? — он не глядя провел небрежно пальцами по обнаженному плечу Кристины. — Не представите нас?
И уставился на Сашу с любопытством.
— Не представлю, — Олег ухватил Сашу за руку повыше локтя, и пошел к выходу, уже не оглядываясь. Остановился только у входа, понятливый швейцар кинулся за машиной, а Меньшиков вынул из кармана портсигар, достал сигарету, крутанул в пальцах.
— Олег Евгеньевич, а это кто был сейчас, — Саша никак не мог выкинуть из головы Кристину: красивую, холеную и такую чужую.
— Сослуживец, — щелкнула зажигалка, Меньшиков затянулся, выпустил тонкую струйку дыма.
— А… где вы служите? — до Саши только сейчас с большим опозданием дошло, что он понятия не имеет, чем занимается его новый знакомый.
— Я, Сашенька., служу нашему Отечеству. Верой и правдой. — Сказал строго Меньшиков, и выспрашивать больше Саша не решился.
Слово свое Меньшиков сдержал, следующим же утром пришло направление из НАРКОМПРОСа актера Петрова в театр имени Ермоловой. И про Гамлета не обманул.
В новом театре Сашу приняли настороженно, что было понятно, но открыто недоброжелательность никто не проявлял. И на том спасибо. Чаи пить с собой не звали, по гримёркам не секретничали, Саша и не обижался, понимал, что человек он пока новый, не испытанный.
Режиссер, прославленный Богомолов, обращался с ним подчеркнуто вежливо, но Саша не обольщался, знал, что до первой читки, а уж там с ним церемониться не станут. Да и лишнее это. С таким-то зубром работать и чтобы он тебя досуха не выжал? Не выбил из тебя всего, на что ты способен?
Читок и репетиций Саша ждал с нетерпением, волновался, но знал, что справится, была внутри глубокая убежденность, что эту роль он выгрызет, вырвет, что Гамлет, принц датский — где-то близко, вот прям скользит рядом с ним незримой тенью. Нужно только повнимательнее вглядеться и увидишь нужный образ, а потом сделать шаг и влиться, врасти в него, стать им…
На чужой опыт Саша сразу решил не оглядываться. Ни на прославленного Смоктуновского. Ни на Козакова, ни на других. Даже когда Олег Евгеньевич предложил ему диск не показанного в Союзе фильма с американским актером Гибсоном, отказался.
Зачем? Саша проживет своего Гамлета, первого и единственного. И не было других принцев до него и не будет после.
Олег Евгеньевич усмехнулся, выслушивая сбивчивые сашины объяснения, но настаивать не стал, кивнул одобрительно, мол, делай, как знаешь.
Заезжал он редко, раз, может два в неделю, обычно удачно подгадывал, когда Саша выходил из театра после репетиции, выжатый, измочаленный, не в состоянии не то что вежливые беседы со старшим товарищем вести, иногда голову было тяжело ровно держать. Но Меньшиков бесед не требовал, в самый первый раз, когда Саша, собрав оставшиеся силы, начал вежливо отказываться, просто взял за локоть, усадил в машину и отвез ужинать в какую-то летнюю веранду с видом на Москва-реку. Ни о чем не спрашивал и сам не рассказывал, молча печатал что-то в планшете, курил одну за другой сигареты и пил черный, даже на вид густой и горький как деготь кофе. А Саша бездумно следил как медленно течет река, как колышутся на берегах зеленые волны какого-то сада.
После этого Меньшиков частенько отвозил его в тихие уютные местечки, в пафосные рестораны они не заезжали, но этому Саша только рад был.
А однажды он уснул в машине, просто вырубился, стоило только откинуться на прохладные удобные сиденья. Проснулся, когда на Москву опустились золотистые летние сумерки. Машина была припаркована в какой-то тихой аллее, Олег Евгеньевич сидел на лавочке, курил, ждал, пока Саша проснется.
А однажды спросил, не обижают ли его в театре. Саша фыркнул смешливо. Обижают… Он же не первоклашка, за себя постоять может, но потом увидел, что Меньшиков действительно ждет ответа, и серьезно сказал:
— Что вы, Олег Евгеньевич! Ну, может, режиссер пропесочит, так без этого никуда. Да и я лучше играю, когда на нерве, вот он меня и доводит до нужного состояния.
Меньшиков сузил глаза, словно прикидывал, как и что там режиссер с Сашей проделывает и не перегибает ли палку, потом кивнул и к теме больше не возвращались.
И как-то само собой вышло, что во время этих встреч Саша все о себе рассказал. И про то, что отца арестовали, когда ему только пять исполнилось, и что домработница Рая, чтобы он не попал в детдом, усыновила официально. А он и не думал, что она такая добрая, правда потом сильно злилась, что квартиру ведомственную отобрали и пришлось им жить в коммуналке. Но это ничего. У Саши свой угол за шкафом, а скоро так вообще в общежитии комнату дадут.
После таких бесед Саша только сам себе удивлялся, как получается, что его и не выспрашивают вроде, а вышло, что он все сам рассказал. Меньшиков слушал внимательно, только один раз удивленно переспросил про смерть мамы. Она попала под машину за неделю до папиного ареста.
Словом, жизнь наступила как раз такая, о которой мечталось: место в театре, роль. Как думать про Меньшикова Саша и сам не знал, дружком-приятелем не назовёшь, видно же, из другой стаи птица, не коллега, а кто? Знал только, что повезло ему встретить самого замечательного человека во всем советском союзе.
С Кристиной виделись редко, она почему-то решила пойти в модели, Саша ее часто теперь видел то в рекламных роликах, то на фото в журнале. Он, конечно, пытался с ней поговорить, окрыленный свалившейся удачей, рассказал ей о Меньшикове, восторженно и взахлеб, но она слушала без интереса, вяло кивая и все смотрела с какой-то непонятной жалостью.
Прозрение оказалось жестоким и стремительным.
-
-
27.03.2019 в 11:55читать дальше
-
-
27.03.2019 в 12:02Да, девочки у меня менялись)
Стеклишка я завтра отсыплю)
-
-
27.03.2019 в 12:38-
-
27.03.2019 в 12:40-
-
27.03.2019 в 13:29-
-
27.03.2019 в 23:09