Вкус свободы.Бета и бессменный вдохновитель InndiliyaЭто финал. Огромное спасибо всем, кто оставлял отзывы, это очень важно))
И огромное спасибо моей бете) Без нее и не взялась бы.
Глава 11Во сне они снова и снова приходили к нему. Мертвая Кристина пыталась что-то сказать, но только сипела и хваталась за разрезанное до кости горло, застреленный мужчина, имени которого Саша так и не узнал, удивлялся и трогал рану на груди, а потом смотрел укоризненно, но страшнее всего было другие сны. Их он не запоминал и был благодарен этой причуде подсознания. В больнице, когда Саша из последних сил старался не спать, ему кололи успокоительное и снотворное, медсестра все приговаривала, что сон лечит, она не понимала, что если наяву Саша хоть как-то может контролировать свои воспоминания, утешать себя мыслью, что все было не зря, что так нужно, то во сне не работали никакие доводы, никакие аргументы. Во снах оставалась только боль, страх и непереносимое чувство униженности, запачканности, ощущение такой грязи, какую ничем уже не смыть. Он потому и отшатнулся от Олега Евгеньевича, когда тот в больницу пришел, вцепился крепко до боли в чугунные прутья ограды и все повторял одно и то же:
— Олег Евгеньевич, вы только не трогайте меня, хорошо? Только не трогайте… Вы уходите лучше… Совсем уходите…
Олег Евгеньевич и не трогал, даже не стал подходить очень близко, просто стоял рядом, слушал сашин срывающийся голос, а потом сказал, что трогать он не будет, раз Саше это неприятно, но и уходить не станет. Так и сказал:
— Я, Сашенька, никуда не уйду. И никогда.
А потом сказал, что во всей его жизни он никого чище и лучше Саши не встречал. И что он три года словно умирал медленно, день за днем, и теперь, когда им двоим снова выпал невозможный шанс вместе быть, он этого шанса не упустит.
И что никто и ничего не сможет его от Саши оттолкнуть или сделать так, чтобы он от Саши отвернулся.
А потом Саша выплакивал куда-то в шею Олега Евгеньевича свои страхи, а его ласково и бережно баюкали и теплые губы касались темных уродливых отметин на шее:
— Сашенька. Мой самый чистый, самый смелый мальчик…
Олег Евгеньевич, как и обещал, никуда не ушел, прожил в одной палате с Сашей до момента выписки. В ответ на категорический запрет врача пожал плечами, раскрыл удостоверение:
— Служебная необходимость. Не нравится — пишите официальную жалобу.
Потребовал показать сашину медицинскую карту, а потом запретил давать ему снотворное на ночь.
— Не понадобится, — прервал возмущенную речь врача и оказался прав.
Засыпал Саша не так быстро, конечно, но зато перестал бояться того момента, когда выключали свет, потому что именно тогда Олег Евгеньевич ложился рядом с ним, обнимал и начинал что-нибудь рассказывать. О себе. Эти рассказы Саша особенно любил. О том, что Олег Евгеньевич, оказывается, в юности хотел в театральный поступать — да не сложилось, что музыкальную школу закончил, что по-французски, по-английски, по-немецки свободно говорит. Он Саше даже колыбельные на французском пел. Еще Олег Евгеньевич рассказывал о работе. Рассказы эти никогда не были страшными, но всегда были захватывающими, так что не захочешь — заслушаешься, будто шпионский роман читаешь или кино смотришь, как про Джеймса Бонда, только лучше.
— Вот бы экранизировать, материал-то какой богатый, — сказал как-то Саша, уже совершенно сонный. Олег Евгеньевич рассмеялся:
— Ну… может, как на пенсию выйду — опубликую мемуары.
Саша поначалу всё стеснялся вопросы задавать, ждал, что вот сейчас посмотрит Олег Евгеньевич тем самым своим взглядом, когда глаза становятся словно темное холодное стекло, сколько ни вглядывайся в него — ничего не увидишь — и скажет что-то вроде: это не твоего ума дела, мальчик. Но время шло, Саша задавал свои вопросы, а Олег Евгеньевич отвечал, всякий раз вдумчиво, обстоятельно и честно.
В свой последний московский вечер они прогуливались в парке Горького, шли близко-близко, соприкасаясь плечами. И Саша все-таки спросил:
— Олег Евгеньевич, а как вы узнали, что я не умер? Что в Париже живу и вообще?
— И вообще? — Меньшиков усмехнулся, потом подтолкнул Сашу к уютной тенистой лужайке. — Так и спроси, как быстро вы, Олег Евгеньевич, чемодан собрали, да за мной примчались?
— Я не это имел в виду, — Саша смутился.
— Это, это… — Меньшиков рассмеялся, потом расстелил на травке пиджак, усадил на него Сашу, сам растянулся рядом на спине. — Я, Сашенька, слишком мало и редко говорил, как ты мне дорог, вот ты и восполняешь.
Он посмотрел на Сашу и прикрыл глаза, подставив лицо солнечным лучам:
— О том, что ты жив, мне Никита Сергеевич рассказал. Я тогда в больницу попал, зацепило немного на одной операции. Вот он и решил, что журнал с тобой на обложке ускорит мое выздоровление.
— О. — Саша тоже вытянулся рядом, осмысливая услышанное. — А потом?
— А потом поехал в Париж. Хотел еще раз тебя увидеть.
— Но вы даже не подошли! — Саша не смог удержать возмущенные нотки в голосе, и Меньшиков снова негромко рассмеялся.
— А ты, Сашура, хотел, чтобы я к тебе на сцену с букетом наперевес кинулся? Или за автографом пришел? Поверь, я увидел, что хотел. Ты успешен, здоров и, на первый взгляд, вполне счастлив. Большего мне было не нужно.
Саша угукнул, потом на ощупь нашел ладонь Олега Евгеньевича, сжал ее:
— А мне нужно. Нужно больше, — он стиснул пальцы сильнее.
— Тшш… Тихо, Сашенька, — Меньшиков тихонько погладил его по плечу, потом приподнялся на локте, посмотрел в нахмуренное сашино лицо, легонько подул на переносицу. — Всё будет, мальчик. Я обещаю. Мы ведь это уже обсудили, помнишь?
Саша ослабил хватку, успокаиваясь: они правда обсудили, как дальше жить. Олег Евгеньевич честно сказал, что из органов его теперь, конечно, уволят и даже из Союза вышлют. И вид у него при этом такой был, что у Саши сердце защемило, он представил, а каково бы было ему, если б турнули из всех театров разом? Ни кино, ни сериалов — иди вместо сцены, устраивайся менеджером среднего звена.
И еще Саша почувствовал себя ужасно виноватым, потому что, честно говоря, он обрадовался, что не будет больше в его жизни страшных тайн, убийств, недомолвок. И всего остального, с чем он соприкоснулся совсем немножко, самым краешком, но обожгло его чуть не до кости, тоже не будет.
Он и Олег Евгеньевич переедут в Париж или в любой другой город, и все у них будет хорошо. Не без трудностей, конечно. Он поморщился, вспоминая, как кричал в трубку перепуганный и взбешенный Бинх, как мама отчеканила ледяным тоном, что «этого человека» она не желает видеть на пороге своего дома. Это все ерунда. Главное, что они с Олегом Евгеньевичем вместе будут, а потом… Бинх поймет, он же добрый, и мама тоже должна все понять.
— Сашенька, опять задумался? — Меньшиков кончиком пальца разглаживал складку между бровей.
— Да так… Пустяки, Олег Евгеньевич, — Саша отмахнулся. — Нам пора, наверное.
— Пора, так пора, — Меньшиков легко поднялся, подал руку Саше.
Вечером Саша, как обычно, принял душ, быстро, опустив глаза, чтобы ненароком не увидеть себя в зеркале, натянул пижамные штаны и футболку. После произошедшего он не мог видеть себя в зеркале, все казалось, что рядом отразится тот… другой. Прошел в палату, скользнул в кровать, подтянув колени к груди. Олег Евгеньевич обычно ждал его, сидя в кресле с книгой, вот и сейчас аккуратно заложил страницу, пересел на кровать. Саша невольно задержал дыхание, обругал себя за это, ведь точно знал, что не сделает Олег Евгеньевич ему ничего, не тронет не то что пальцем, взгляда лишнего — и того не бросит, но поделать с собой ничего не мог. Так и лежал затаив дыхание, пока чуткие ласковые пальце не взъерошили тихонько волосы, не огладили плечи, разминая, расслабляя. Саша и сам не заметил, как задышал спокойнее, как вытянулся в расслабленной позе, как сам потянулся в теплые безопасные объятия. Уже совсем засыпая он вдруг вспомнил:
— Олег Евгеньевич, я вам должен что-то важное сказать…
— Да, Сашенька? — тихий-тихий шепот у самого уха.
— Только не сейчас… Я завтра скажу.
Чувствительную кожу за ухом щекотнуло смешком:
— Когда захочешь, Сашенька. А теперь засыпай, мальчик.
Вылетали из Москвы дипломатическим бортом, в аэропорт их отвез лысый шофер Никиты Сергеевича, который Сашу все время прожигал ненавидящим взглядом, а на Олега Евгеньевича смотрел так, словно хотел ударить. Саша стерпел и то, как лысый кулаки сжимал, разжимал, и то, как кусал губы, но уж когда тот, высадив их у трапа, небрежно швырнул чемодан Олега Евгеньевича, процедил что-то сквозь зубы и сплюнул, не выдержал.
— Послушайте, любезный, — процедил он невесть откуда взявшимися самыми мерзкими интонациями. — Ваше дело возить, верно? Вот и возите, а эмоции свои при себе оставьте!
Лысина у шофера немедленно побагровела, а Олег Евгеньевич, закашлявшись, подхватил чемодан и потащил Сашу к трапу, потом правда оглянулся:
— Всего вам наилучшего… любезный.
В самолете Саша прошелся по салону, посмотрел в иллюминатор, снова прошелся, никак не решаясь приступить к важному разговору. Меньшиков, по обыкновению читающий что-то с айфона, не торопил, потягивал кофе, изредка поглядывал в сашину сторону, ждал, пока тот решится.
— Олег Евгеньевич… Я вам вчера еще сказать хотел… Даже не вчера, мне сразу надо было… — он замолчал, подбирать слова было мучительно тяжело.
Меньшиков отложил айфон, ждал.
— Я… Я все понимаю, мы взрослые люди… Нет. Не так… — он оттянул ворот футболки и решившись выпалил. — Я люблю вас, Олег Евгеньевич, но я не смогу наверное… чтоб в постели… меня… Даже если вы, не смогу… Может быть, когда-нибудь… Но…
Саша все тянул и тянул ворот этой чертовой футболки, не понимая, почему он его так душит, мешает говорить, а потом его взяли за руку, потянули на диванчик.
— Тихо, тихо, Саша, — Олег Евгеньевич обнял, погладил по взмокшей спине. — Дыши. Помнишь, как я тебя учил? Просто дыши.
Когда Саша успокоился и понял, что ничто его не душит, он снова повторил:
— Простите, Олег Евгеньевич…
Меньшиков помолчал, потом посмотрел куда-то в стенку, вздохнул:
— И ты сейчас хочешь это обсудить? — дождался кивка, снова посмотрел на стену. Саша тоже глянул: ничего особенного, бежевая обшивка с непонятным узором.
Меньшиков снова вздохнул:
— Саша, уверяю тебя, что, во-первых, я никогда не стану настаивать на сексе, если тебе будет неприятно или ты не будешь готов.
Саша облегченно выдохнул, потянулся за бокалом с минеральной водой, а Меньшиков снова покосился на стенку и непринужденно продолжил:
— А во вторых, если тебя смущает и пугает пассивная роль, попробуй активную.
Минералка выплеснулась на лакированный столик, на замшевую обивку, а Саша все кашлял, мотал головой и не мог поверить, что правильно все расслышал.
— Олег Евгеньевич, — прохрипел он наконец, — я… я не смогу…
— Почему же, Сашенька? — Меньшиков протянул ему салфетку.
— Но… Как же. — Саша уставился на Олега Евгеньевича, — Я?.. Вас?..
— Ты. Меня, — подтвердил тот с самым серьезным видом, но теперь-то Саша видел, как в темных глазах поблескивают насмешливые искры. Он снова хотел сказать, что это невозможно, потому что… потому… А потом вдруг вспомнил, как розовели у Олега Евгеньевича скулы, как сбивалось дыхание, когда он Сашу целовал. Вспомнил, как когда-то он шептал: «Сашенька, мальчик, хорошо тебе? Скажи?»
Значит, теперь он, Саша, сможет сделать так, чтобы и скулы заалели, и губы, чтобы пропало это извечное спокойствие с красивого лица, чтобы разбилась эта невозмутимость вдребезги? Уж если постараться…
Подумалось, а как Олег Евгеньевич выглядеть будет, если его заласкать так, чтоб голову потерял? Чтоб только сашино имя и помнил?
— Ну уж нет. Только не здесь, — Олег Евгеньевич легонько щелкнул Сашу по носу, — остынь пока, Сашура.
— Почему? — спросил совершенно отвыкший от того, что ему отказывают, Саша.
— Посмотри, — Олег Евгеньевич кивнул на иллюминатор. Там внизу простирался прекрасный золотисто-бежевый город в сиянии солнца, в пышной зеленой пене садов, обрамленный широкой синей лентой Сены. — Мы уже почти прилетели.
Посмотрел на Сашу, рассмеялся:
— Все у тебя впереди, мальчик.
— У нас. У нас впереди, — поправил Саша, посмотрел вопросительно.
Олег Евгеньевич улыбнулся, обнял Сашу, прижался губами к взъерошенной макушке:
— Ну конечно, у нас, Сашенька. У нас все впереди.
ЭпилогОказалось, что Олегу Евгеньевичу удивительно к лицу Париж. Утренний шумный, с его фермерскими рынками, куда Меньшиков ходит по утрам в потертых джинсах и простой белой футболке, и где уже почти все торговцы знают по имени этого русского, понимающего толк в хорошей еде. Ему к лицу вечерний Париж, превращающийся в ярмарку тщеславия с дорогими ресторанами и высокомерными официантами. И ночной разгульный пьянящий Париж тоже будто был создан для Меньшикова, уже немного захмелевшего от шампанского, с растрепавшейся прической и сияющими темными глазами.
Этот город сел на него как влитой, как один из его щегольских пиджаков или вызывающих перстней, как его черная страшная форма, которую Саша никак не может забыть.
Меньшиков удивительно легко вписался не только в этот город, но и в сашино окружение, в саму сашину жизнь. Очень скоро оказывается, что непреклонная мама, краснея, как девчонка, с удовольствием обсуждает с Олегом Евгеньевичем последний благотворительный вечер. Бинх советуется по поводу системы безопасности в театре. И даже Ирен, капризная, эгоистичная, взбалмошная Ирен, грозившая высказать Саше, все, что о нем думает, за то, что столько времени водил ее за нос, задумчиво хмыкает и говорит что-то вроде:
— Что ж… Я тебя понимаю.
У Олега Евгеньевича сразу обнаруживается множество давних знакомых и новых друзей, и тьма-тьмущая клиентов, так что только-только открывшийся магазинчик антиквариата процветает.
Саша даже не сразу понимает, что-то неприятное тянущее чувство, которое он ощущает, — это ревность. Для него так легко не было, он свое место в этом городе завоевывал трудом, бессонницей и кошмарами. А теперь все снова стало сложным и непривычным, и по каким правилам надо играть, непонятно.
Первые недели их совместной жизни Саша постоянно говорит, куда он пошел, зачем он пошел, звонит, чтобы предупредить, что будет поздно. И только когда видит недовольное недоумение на лице Меньшикова, спохватывается — не надо всего этого. Не надо было в Москве и сейчас тоже. Саша злится на себя, стыдится собственной злости и пытается закамуфлировать её то смехом, то безразличием. Так длится до тех пор, пока после очередных дружеских посиделок, где сашины друзья уже словно бы и не сашины стали, у него не вырывается обиженное:
— Как вы их всех… очаровали, что ли!
Сказал и тут же пожалел: ну что за ребячество, смех да и только. Но Олег Евгеньевич смеяться не стал, усмехнулся невесело:
— Так меня этому учили, Сашенька. Учили нравиться.
— Как учили?
— Так и учили. Долго и упорно. И спрашивали за провалы строго. Я в душ, со мной пойдешь?
Саша остался в спальне, присел на край кровати, слушая, как шумит вода. Меньшиков еще в Москве рассказал про себя, что такое «медовая ловушка», как и что ему делать пришлось. Это чтобы Саша себя не чувствовал грязным или испорченным. Чтобы понял, что тело — просто тело, что любое насилие можно пережить. Помогло.
Но Саша никогда не думал, что эти знания можно применять на практике подобным образом, то есть дело не просто в личном обаянии, а обыкновенный набор техник и приемов… По коже пробежал озноб: Саша иногда забывал, кем был когда-то человек, которого он любит, и каждый раз когда вспоминал, радовался, что больше ни к НКВД, ни к Союзу они оба отношения не имеют.
— О чем задумался, мальчик? — Олег Евгеньевич уже вышел, посмотрел насмешливо. — Хочешь, и тебя научу?
Саша медленно обласкал взглядом плечи, покрытые капельками воды, узкие бедра, едва прикрытые полотенцем, и помотал головой:
— Не хочу!
— Вот как? — Олег Евгеньевич вопросительно изогнул бровь, — А чего же ты хочешь?
Вместо ответа Саша ухватил за руку, дернул на себя, одним движением перекатился, нависая сверху, дыхание у него уже участилось, сердце бьется часто-часто.
— Этого… — он целует теплые плечи, собирая с них прохладные капли, — и этого. — Язык размашисто лижет темный твердеющий сосок, — и этого. — Второй рукой
он снимает мешающее полотенце, отшвыривает куда-то в сторону.
Меньшиков больше не улыбается, не насмешничает. В такие минуты, когда Саша его ласкает, когда целует, когда любит долго и сладко, лицо у него становится таким открытым и беззащитным, что Саша поначалу все осторожничал, боялся ненароком больно сделать по незнанию и неопытности. Но каждый раз, когда Саша, осмелев, заходит все дальше, бывает все напористее, Меньшиков отдается с такой покорностью, что только оторопь берет. Вот и сейчас лишь ресницы опустил, пальцами в плечи вцепился, выстанывая сдавленно:
— Сашенька. мальчик… — раскрываясь, принимая всего до конца, мягкий, податливый, такой, что Саша просто не может сдерживаться, да его никто об этом и не просит. И Саша ведет тяжело, напористо, сильными, рваными от нетерпения движениями, чувствуя, как напрягаются мышцы под его ладонями, понимая, что еще чуть-чуть… он нагибается, шепчет в самые губы:
— Хорошо тебе, Олег? Сладко?
После они еще долго лежат, не расплетая рук, Саша тяжело дышит, приходя в себя, млея от нежных поцелуев, от невесомых, почти неощутимых прикосновений.
— Олег… Все хорошо? — он наконец поднимает тяжелую, дурную еще голову, смотрит встревоженно. В ответ привычный уже негромкий смех:
— Ну что ты все спрашиваешь-то, Сашенька? Мне не просто хорошо, лестно, что в свои годы могу еще такую страсть вызывать.
— Какие еще годы? — искренне удивляется Саша, уже готовый заснуть, но тишину вечера нарушает телефонный звонок.
— Это меня, — Меньшиков берет трубку с прикроватного столика, заводит какой-то скучный разговор о том, что вот-вот должны доставить туалетный столик эпохи Людовика, Саша только удивляется, как кого-то могут занимать подобные вещи. Ему-то отлично слышно, как сбилось с ровного ритма сердце в груди у него под головой. Надо же, как Олега Евгеньевича новое дело захватило.
— Забрать немедленно? Да, да, конечно! — Саша фыркает недовольно, когда его со всей осторожностью перекладывают на подушку рядом. Наблюдает, как Олег Евгеньевич поспешно одевается.
— Обязательно уходить сейчас?
Меньшиков, улыбаясь, треплет ему волосы:
— Прости, мальчик, мир антиквариата жесток и беспощаден.
Саша смеется уже не сдерживаясь:
— О, да, миру русской разведки до него далеко. — И тут ему чудится, как в глазах Меньшикова проскальзывает что-то… Странное, тревожащее.
— Ты ведь ненадолго? Просто заберешь свой столик и всё?
Олег кивает, смотрит в глаза:
— Обещаю. Я быстро. Ты спи, мальчик, не жди меня.
Но странная тревога не отпускает, Саша встает, идет следом, провожая до дверей, уже на пороге, целует:
— Я дождусь, ты постарайся недолго.
Меньшиков прижимает его к себе крепко-крепко:
— Все хорошо, Сашенька. Ты ведь мне веришь?
Саша кивает без раздумий. Конечно, он верит, а как иначе? Потому и возвращается в слишком просторную для одного человека спальню, ложится в постель, закрывает глаза. Просто поспит немного, а когда проснется, Олег уже будет рядом, и все у них будет хорошо.
-
-
15.05.2019 в 11:59Спасибо! Замечательная история вышло, следила с нетерпением и удовольствием!
-
-
15.05.2019 в 12:14Огромное спасибо, что была со мной)
-
-
15.05.2019 в 13:06Благодарю за такую интересную и волнующую историю!
-
-
15.05.2019 в 13:10Я не думаю, что с родом занятий, как у Меньшикова, возможна полная откровенность. Тем более, что теперь ОЕ еще и нелегально трудится. Он думает, что защищает Сашу таким образом. Но да, рано или поздно рванет. Не вечно же Саша будет в срочную покупку антиквариата верить))
-
-
15.05.2019 в 13:30-
-
15.05.2019 в 13:33-
-
15.05.2019 в 14:17Волнительно за Олега Евгеньевича, но ведь обязательно вернётся с "покупки столика"?
Буду ждать новых работ!
-
-
15.05.2019 в 14:41спасибо за эту историю
-
-
15.05.2019 в 15:15С большим удовольствием прочла.
Спасибо большое!
-
-
16.05.2019 в 09:20Sharlotta-Elburn, конечно, вернется) Как же иначе!
L_imliss, ну это почти-почти сказка) Будет Олег изредка договариваться о покупке "славянского шкафа". И врать Саше будет. Но тут уж ничего не изменить)
Not Ginger, спасибо, что читали)
ILisssa, все благодаря тебе))
-
-
16.05.2019 в 09:41-
-
16.05.2019 в 10:29-
-
17.05.2019 в 12:31-
-
17.05.2019 в 12:41-
-
17.05.2019 в 12:48-
-
17.05.2019 в 12:49-
-
17.05.2019 в 12:56И вот он злится.. А потом звонит, а телефон не отвечает. И уже не злость, уже тревога, беспокойство... А потом звонок из полиции, нашли машину Олега, груда металла всмятку, все обгорело.
Шок. горе, похороны. Саша не знает, как дальше жить. Не может найти в себе силы, просто уйти от могилы. А Меньшиков, которого Родина в лице Михалкова призвала на секретное задание, наблюдает из памятника и не может подойти. У Олежи дилемма, он однажды предал Родину ради Саши, второй раз не может...
СТОП, МЫСЛИ-СКАКУНЫ, СТОП, СУКИ!!!!!
-
-
17.05.2019 в 12:57слишком больно. пусть у них все хорошо будет
-
-
17.05.2019 в 12:59-
-
17.05.2019 в 13:02