Про Полковника и ГопникаНа самом деле это "Никита", только с Артемом и Лебедевым в главных ролях)) Очень уж захотелось, так что прости Бессон, я просто играюсь)
Бета
Inndiliya 6 В тот вечер Артем еще долго не ложился, сначала все сидел, как идиот, таращился на дурацкий кекс со свечкой… Настоящей, как на настоящих именинных тортах, потом осторожно, словно птенца, взял в ладони, посмотрел на затухающий, слабеющий огонек. Когда в последний раз ему зажигали свечу на день рождения?
Мама… Она уже болела и не очень хорошо себя чувствовала, но утренний ритуал с маленьким именинным тортиком был соблюден. И конечно, свечи… И мягкий теплый поцелуй. И ласковое: «Люблю тебя, Темочка. Вот вырастешь и станешь…»
После маминой смерти Артем забыл про свой день рождения: в детдоме его никто поздравлять и не рвался, а после Рус знал, что друга лучше оставить в этот день в покое и не пытаться пробить мрачную стену молчания, которой он себя окружал. Знал, что самое позднее — завтра Артем снова станет самим собой, компанейским парнем, с которым и бухнуть можно, и девок поснимать…
Нет, никто его не поздравлял уже очень давно. Артем сделал глубокой вдох, заботливо прикрыл затрепетавший огонек свечи ладонью. Странное чувство… Не в подарке дело, конечно, что он, кексов не жрал, что ли?
Когда кто-то в последний раз о нем заботился? По-настоящему переживал? Кому было не насрать? Рус — друг, конечно, но они всегда на равных, плечом к плечу.
А этот… Лебедев… Видно сразу, крутой мужик. В организации здешней явно не последний. Пришел, поговорил. Честно поговорил, не агитки тупые толкал, как остальные.
Артем вспомнил, как он с пацанами ржал над шагающими в универ или в офис хипстерами. С каким удовольствием цеплял и задирал этих аккуратно причесанных, всюду таскающих с собой ноутбуки последней модели слабаков. Как гордился, что он не такой. И впервые за долгое время честно признался, что завидовал… Нет, быть таким же он не хотел, но и оставаться всю жизнь в гараже с пацанами… разве лучше? То же самое болото ведь, только не кофе из кофейни и смартфон, а пивасик из ларька и гаечный ключ. Его жизнь — беспросветное засасывающее болото… Может, то, что предлагает Лебедев, и есть выход? Что-то настоящее?
Валентин Юрьевич… Артем вспомнил уверенный голос, и то, как улыбнулся, и как неожиданно коснулся.
Раз уж решил себе не врать, то иди до конца. Красивый мужик… Глаза, губы, лицо… Красивый. И ему на Артема не наплевать, этот крутой, несомненно крутой, красивый военный рассмотрел в Артеме что-то. Губу, конечно, раскатывать не стоит, Лебедев же сказал, что видит в Артеме потенциально высококлассного спеца. Но может… может… Виски вдруг заломило, слишком много честности для одного вечера, только вот это коварное «может» уже зародилось, зажило собственной жизнью. Может хватит быковать, и ухватиться за шанс? Может, плевать на пацанские правила? Может, если Артем будет стараться, если не подведет, Валентин Юрьевич увидит в нем еще что-то… Может, он как-нибудь снова зайдет к нему… Они поговорят, и может… только может…
Артем не додумал так и не оформившееся туманное, растекающееся как сливочный крем желание, он просто выдохнул, задувая свою именинную свечу.
Лебедев пришел на следующую же тренировку по рукопашному бою. Артема как раз поставили с Бутчем, точнее с номером 100, Бутчем этот дебил называл себя сам. Артем подозревал, что зовут его точно по-другому, выбирал между Эммануилом или каким-нибудь Иннокентием, о чем и сообщил сотке при первом удобном случае.
Драки здесь пресекали быстро, но на тренировках счеты сводились. Вот сейчас Бутч обхватил Артема за пояс, пытаясь повалить, злобно сопя куда-то в шею, было противно, так что Артем старался вырваться из захвата, но Бутч вцепился крепко.
Теперь они просто бестолково топтались на месте под разочарованным взглядом тренера.
Артем попытался вспомнить все, что старательно пропускал мимо ушей последние дни, расслабился, подаваясь вперед, и тут же резко ударил затылком назад, пытаясь разбить противнику лицо, но, как оказалось, Бутч тоже слушал внимательно, от удара он успел уйти, больно прихватив Артема за волосы на затылке, вынуждая выгнуть шею назад до хруста:
— Что, придурок выебонистый, не смешно теперь?
Артем зарычал сквозь сжатые зубы, отвечать он не стал, вместо этого попытался ударить локтем. Смазанный слабый удар только скользнул по твердокаменному чужому прессу, Бутч толкнул его вперед, вынуждая упасть на четвереньки, Артем не стал и пытаться удержаться на ногах, приготовился откатиться в сторону и вскочить, и в этот момент увидел в дверях спортзала Лебедева. Только одно коротенькое мгновение. Тема тупил, потому что весь вчерашний вечер, наполненный откровенностью, рухнул на него. Прямой и уверенный взгляд Лебедева и его слова: «Я вижу перед собой чрезвычайно одаренного молодого человека», и самое тайное, самое сладкое — ласковая ладонь, приглаживающая волосы на затылке.
Ни сгруппироваться, ни откатиться Артем не успел, Бутч пнул его по ребрам с такой силой, что колени и ладони разъехались, Артем ткнулся носом в пол, слепо мотая головой, следующий удар почти перевернул его на спину, а потом Бутч ухватил за руку, выворачивая в захвате, словно по учебнику, и Тема взвыл от боли, он, кажется, даже услышал звук рвущихся связок.
— Ну что, долбоеб? Пожалеть тебя? Бо-бо? — Артем часто задышал, пытаясь вспомнить хоть что-то, ведь объясняли же, что из любого захвата можно вывернуться. Но Бутч снова дернул руку, придавливая коленом извивающегося Артема, не отпускал, ждал, когда тот хлопнет ладонью по полу. На любой другой тренировке Артем так бы и сделал, но не сейчас, не когда Лебедев смотрит. Артем представил, как в разочарованной гримасе приподнимаются черные брови, как опускаются презрительно уголки тонких губ, и рванулся, пытаясь сделать хоть что-то, только бы не быть жалким слабаком, но плечо в суставе полыхнуло такой болью, что в глазах потемнело.
— Достаточно, — инструктор решил вмешаться. — Сотый — отлично. 113, умейте вовремя сдаться, просчитывайте варианты.
Артем, пошатываясь, приподнялся на колени: Лебедева в зале не было, естественно, на кой-ему смотреть, как Артема по полу раскатывают. Плечо горело, но еще сильнее жег стыд: не подтвердил, не оправдал, не сумел. Тряпка, слабак, лох…
— Тренировка окончена, 113, тебе медик нужен?
Артем помотал головой.
— Товарищ инструктор, а как из такого захвата выбраться?
— В такой захват, 113, лучше вообще не попадать, — инструктор присел рядом с Артемом на корточки, осторожно ощупал плечо.
— Я серьезно, как?
— А если серьезно, завтра на занятиях покажу.
В душевую Артем пошел последний, все ждал, пока остальные уйдут, не хотел никого видеть, унижение прямо-таки выжигало изнутри. Как же глупо, только пообещал и че? Нагнули, как девку за пивным ларьком. Артем прошелся по залу, по привычке накручивая себя, так, чтоб злая энергия снова забурлила внутри, чтоб не дать себе разныться, расползтись. Слабак! Тряпка! Ни хуя ведь не смог! Но смогу! Он изо всех сил ударил по тренировочной груше. Больно… Но Артем ударил снова, и снова, и снова… Смогу! Смогу!
На плечо легла чужая ладонь:
— Что сможешь? — взвинченный, напряженный как туго сжатая пружина, Артем развернулся молниеносно, не думая, просто на голых инстинктах, на растравленной плещущейся кислотой внутри ярости, приготовился и замер, чудом сумев остановить кулак в миллиметре от невозмутимого лица.
— Так что ты сможешь? — повторил Лебедев, неодобрительно посмотрев на артемов кулак. — Вас что, не учили как правильно пальцы складывать? И что за стойка? — он осторожно удержал запястье, помогая правильно сжать пальцы. Артем ошалело дернулся, и Лебедев вскинул на него встревоженный взгляд.
— Больно? Отвести тебя к медику?
— Не… Не. Норм всё, — от проявленной заботы стало еще поганее на душе. Артем встряхнулся, собираясь с мыслями. — В общем, Валентин Юрич, я смогу того урода, который меня сегодня уделал… — слова вываливались какой-то вязкой кашей, неловкие, не выражающие и сотой доли того, что Артем чувствовал, что хотел передать. Однако Лебедев выслушал внимательно, кивнул.
— Что ж. Хороший настрой, Артем. Хочешь — значит сможешь. Инструктор сказал, ты решил заниматься дополнительно? Отлично. Сейчас и начнем.
Артем почувствовал себя так, словно… Во рту внезапно стало сухо, щеки загорелись.
— Сейчас? — переспросил Артем только чтобы что-нибудь сказать.
Лебедев снял китель, аккуратно положил на мат, выпрямился, посмотрел на Артема, строгий, стройный.
— Нападай.
Артем сделал шаг навстречу и замер. Нападать, то есть схватить, сжать в захвате, ударить, причинить боль. Почему-то сейчас это казалась немыслимой, дикой нелепицей. Чудовищно неправильной. Лебедев терпеливо ждал, пока Артем соберется.
Наконец тот понял, что пауза становится совсем уж странной и кинулся на замершего, словно тореадор на корриде, Лебедева. Вроде бы даже смог ухватить руками, лихорадочно соображая, как бы повалить так, чтобы не сделать больно ненароком, но потолок и пол внезапно поменялись местами, а потом его приложило о жесткий мат спиной и воздух с сипением вырвался из легких.
— Вставай. Еще раз. Плохо.
Артем поднялся, Лебедев снова стоял в той же позе, словно и не двигался. В этот раз Артем кинулся быстрее, но вот результат остался тот же - удар о маты. А потом еще, и еще, и еще. Воздуха в груди уже не хватало, Артем дышал хрипло, а его броски и захваты становились все более и более неуклюжими. Наконец Лебедев сделал знак остановиться, подошел ближе, и у Артема все оборвалось внутри, ухнуло просто вниз, словно на сломанных американских горках, потому что на лице у Лебедева отчетливо читалось разочарование.
— В чем дело, Артем? Я же видел твои тренировки. Твои навыки, конечно, не блестящие, но и не настолько…
— Хреновые, — уныло подсказал Артем.
— Не настолько слабые. Прекрати выражаться. Так в чем дело?
Артем молчал, он не знал, как объяснить все то, что чувствует, так, чтобы Лебедев не только не разочаровался, но еще и психом или уродом, или чокнутым его не посчитал.
«Вы красивый, Валентин Юрьевич. Вы классно пахнете, Валентин Юрьевич. Кто ж знал, что эти блядские захваты похожи на агрессивные обнимашки, Валентин Юрьевич…»
Артем лихорадочно старался выбрать наименее тупую причину и не спалиться. Лебедев терпеливо ждал, не выказывая никаких признаков нетерпения, но очень ясно давая понять, что Артем может молчать как первоклашка у доски сколько угодно. Торопить его не станут, но и без ответа не отпустят.
— Я не хочу… чтоб травма была… у вас…- выдавил наконец Артем.
— Что? — вот теперь Лебедев был удивлен по-настоящему, он смотрел на Артема, и тот под его взглядом чувствовал себя законченным идиотом.
— Артем, ты помнишь, как мы познакомились?
Артем помнил, хотя гладким словом «познакомились» попытку грабежа назвать было сложно.
— Ну…
— Ты помнишь, что твои друзья очень старались лишить меня бумажника, часов и других лишних, по их мнению, предметов роскоши?
Это Артем тоже помнил, как и то, что он был вместе со своими друзьями. Стало стыдно и как-то мерзко, что ли. Ну и сволочными же тварями они были.
— Помню, — он заставил себя смотреть в лицо Валентин Юрьевичу. Накосячил, так и нехуй теперь глаза прятать. — Я помню.
— Значит, ты помнишь и то, чем все закончилось? — подытожил Лебедев.
Наконец, до Артема дошло:
— Оу… То есть, типа…
— То есть ты не сможешь причинить мне вред, даже если очень захочешь, — подтвердил его догадку Лебедев, и усмехнулся. — Хотя… Как знать. Все зависит от старания. А теперь: нападай.
Артем кинулся вперед. В этот раз он себя не сдерживал, то есть подспудно, где-то внутри, на какое-то время задержалась глупая наивная мыслишка, что сейчас он невысокого стройного полковника в стену впечатает, но скоро она улетучилась. Лебедев двигался скупыми, но очень точными, нечеловечески выверенными движениями и пресекал все его попытки так, словно мысли читал. Наконец остановился, посмотрел на вконец запыхавшегося взмокшего Артема, снова усмехнулся:
— Ну что, наивное летнее дитя? Убедился? — Артем снова завис, как-то странно было думать, что у Лебедева есть такая обычная человеческая жизнь, что он уходит из этого серого, похожего на помесь тюрьмы и казармы здания, приходит домой, телек включает… Сериалы вон смотрит.
Жизнь Артема снова изменилась, она не стала легче, проще или понятней, пожалуй, наоборот. Тренировки интенсивнее, занятия сложнее, а в башке и вовсе полный сумбур, бардак, но, вместе с тем, все стало ярче, что ли… Полнее. Словно стерли пыль с оконного стекла, прибавилось красок, запахов, звуков, и вся эта мешанина, какофония, хоть и сбивала с толку, но все равно была полнее и богаче, чем его жизнь там… На воле. Странное дело, теперь Артем и не воспринимал себя заключенным, а свое пребывание в организации, жизнью в клетке.
Наоборот, тот, старый Артем, бухающий в гаражах, трахающий подвыпивших телок, цепляющий прохожих, он и жил в какой-то душной клетке, только не видел этого, не замечал, а теперь — если и не настоящая жизнь, то ступенька, лестница к ней.7— Самое важное качество агента? — новый инструктор закинула одну ногу на другую, качнула острым длинным каблуком и улыбнулась так, что Артем сглотнул и почти с нежностью вспомнил пропахший потом спортзал, и длиннющую полосу препятствий, и скалодром. Сначала-то он, как дурак обрадовался, когда всех вымотанных номеров, у которых сил даже материться не осталось, на второй круг погнали, а его повели по незнакомым коридорам.
Его привели не в знакомый спортзал, не в тир, не в компьютерный класс. Прошагав по длинному коридору, привычно невнятному, невыразительному, он очутился в странной комнате, какую и не ожидал встретить на тренировочной базе. Просторная, огромные панорамные окна выходят в лес. У одного из окон стол, накрытый белоснежной скатертью, свисающей тяжелыми складками до пола, покрытого настоящим ковром. Свечи. Хрусталь.
От неожиданности Тема растерялся и почувствовал он себя до ужаса неуютно как-то… Ладно, спортзал — он и есть спортзал. Или там тир… Кто из пацанов в тренажерке не потел, или не палил за гаражами по банкам? Но это место… На сто процентов — чужая территория, где таким, как он, не рады.
— Номер 113 прибыл! — доложил он с порога, но в комнате никого не было, да и само помещение всем своим видом, всей обстановкой протестовало, чтобы в нем докладывали, отчитывались, оно и против Артёма протестовало. Тема показался себе ужасно неуместным в этой дорогой, наполненной непоказной, но явной роскошью. Комната, казалось, была возмущена и потрепанным Теминым видом: растянутой майкой с пятнами пота на спине и подмышками, встрепанными волосами, грязными ботинками. Казалось, и огромные панорамные окна, и кожаные кресла, и пушистый ковер, и накрахмаленные скатерти требуют, чтобы Артем молча топтался на коврике у двери.
— Да ни с хуя, — буркнул под нос, проходя и оглядываясь. Сначала он подумал, что его вызвали в кабинет к кому-то, кто рулит всеми здесь, но пока он осматривался, стал понимать, что ошибся. Не похожа была эта комната на рабочий кабинет. Половину стены занимал огромный шкаф, рядом зеркало, на полках кисти, щетки, баночки, коробочки… Еще одна стена: книжный шкаф. Огромный, до потолка. На полках теснились и огромные толстые потертые тома, и книги в ярких кричащих обложках. Отдельную полку занимали журналы и газеты.
На одной стене висела картина. Вообще Тема не то, чтобы живопись не любил, просто считал неинтересной. Ну не его это: боярыни, грачи, березы… В школе их даже в музей водили, тетка, проводившая экскурсию, с придыханием рассказывала что-то о тонах, полутонах, мазках… А Теме было смертельно скучно, но эта картина… Она не была красивой, а вот странной была. Хотелось подойти поближе и убедиться, что ты все правильно рассмотрел и понял. На картине парочка целовалась, если можно, конечно, целоваться с мешками на головах.
— Хрень какая-то… — однако картина, словно не давала отойти, не отпускала.
— Вам понравилось? — голос был негромкий и совершенно спокойный, однако Артем вздрогнул от неожиданности и развернулся. Женщина стояла совсем рядом, тоже разглядывая картину. Невысокая, хрупкая, она опиралась на трость с тяжелым набалдашником.
— Так вам понравилась картина?
Артем пожал плечами, но она терпеливо ждала ответа.
— На стену бы не повесил, — ответил он и нахмурился, пытаясь подобрать правильные слова. К этой вещи вообще нельзя было подходить с мерилом «нравится-не нравится».
— Она не для того же, чтоб нравиться… Для другого… Наверное. Странная такая. Типа… Стой и думай. Соображай… — Артем замолк, чувствуя, что несет чушь, но она лишь кивнула, мол, продолжай.
— Это ж не… полянки и цветочки… Знаете, вся эта чушь ванильная из контакта? Это для другого. Другой уровень…
— Итак, вы считаете, что картины, подобно этой, не просто дарят эстетическое удовольствие, но и дают возможность задуматься о чем-то, — легко облекла в слова его беспомощное барахтанье.
— Ну… типа того, — согласился с облегчением Артем, и у женщины вдруг на миг стало такое лицо, словно он пенопластом по стеклу поскреб.
— И о чем же думаете вы, глядя на эту картину? — в этот раз Артем молчал еще дольше, но женщину это нисколько не смутило, он стояла, опираясь на свою трость, не выказывая никаких признаков нетерпения или возмущения, однако было ясно: ответа она намерена дождаться.
— Люди вот вроде и вместе… живут, общаются, траха… в смысле, там, встречаются… Говорят, что любят, а на самом деле не видят ни хрена.
— Вот как? — она приподняла брови. Артем вдруг вспомнил хоровод девиц, прошедших через продавленный диван в гараже. Девиц, говоривших, какой он классный. Хоть одна знала, как ему иногда было тошно от себя самого? Или что на Руса ему смотреть приятней, чем на них? И хотелось понять, каково это, когда под ладонью не мягкое, пухлое, рыхлое, а мускулистое, подтянутое, жесткое? А с другой стороны, что он-то знал про этих Ленок, Наташек? Может для них раздвигать ноги в автомастерской — тоже не предел мечтаний.
— Да. Мы вот вроде и говорим, что любим, а человека не видим на самом деле. Как слепые. Как эти… с мешками на головах.
— Хм… — женщина качнула головой
— Че? Не так, да?
— Видите ли, Артем, вы еще поймете, что искусство субъективно, — она глянула на него и тут же пояснила, — Каждый видит в предмете искусства то, что созвучно его характеру, личности, жизненному опыту. Но могу вас обрадовать, конкретно эта картина иногда так и трактуется: любовь слепа. Хотя это, конечно, не единственное толкование. Рене Магрит умел озадачить.
— А что видите вы? — осмелел Артем, но женщина не рассердилась, она подошла ближе к картине, указала пальцем на головы целующихся, — Взгляни, посмотри внимательно, у этих влюбленных не просто повязки на глазах, головы скрыты под тканью целиком. Тебе доводилось слышать выражение «потерять голову» от любви? Для меня эта картина напоминание: какими глупыми, безрассудными и слепыми мы становимся, когда позволяем страсти управлять нами, — она снова замолчала.
— Голову не только от любви теряют, — заметил Артем.
Женщина одобрительно кивнула.
— У нас еще будет время поговорить об искусстве, а сейчас позволь я взгляну на тебя поближе. Подойди к окну. Приподними голову. Поверни немного вправо. Теперь влево. Улыбнись. Нет! Мягче. Намек на улыбку… Хорошо. Сними майку.
Наверное, будь это кто другой, Артем бы уже кипел от злости и уговаривал себя стоять спокойно и не психовать, но во взглядах этой женщины не было ничего оскорбительного или обидного. Она рассматривала его с тем же доброжелательным любопытством, с каким смотрела на картину несколько минут назад. Артем воспользовался возможностью рассмотреть ее.
Стройная, со снежно-белыми волосами, но у Артема язык бы не повернулся назвать её старухой или там тетенькой, бабушкой. Дама. Элегантная и стильная, что ли… Девчонки знакомые, просматривая тяжелые глянцевые журналы или листая ленту в инстаграме, вздыхали, что это вот, мол, стильно, это вот шик… Артем их не очень понимал, а теперь, глянув на нового инструктора понял: вот он стиль. И шик. И что-то еще, трудно определяемое, но отчетливо различимое.
Ярко-алая помада и удивительно ясные, совсем не старческие глаза, короткая стрижка с задорно торчащими прядками, смотрелись на этой удивительной женщине уместно.
Тут Артем заметил, что она перестала его разглядывать и ждет, пока свой осмотр закончит он.
— Простите, — стало неловко.
Она не ответила, только неодобрительно сжала губы.
— Просто… Я раньше, дурак, думал, что красота — это модельки в инсте… Ну, там, Натаха… Олька… А теперь смотрю на вас и понимаю, что красота — она такая тоже бывает… Вот и засмотрелся.
На секунду она перестала быть невозмутимо спокойной, не удержав совершенно девичий смешок. Потом поаплодировала кончиками пальцев.
— Что ж, Валентин не ошибся, когда сказал, что есть в вас определенное очарование.
— Что? — вдруг резко загорелись щеки. — Валентин… Это же… В смысле…
— Кого я имею в виду? Валентина Юрьевича Лебедева. Он просил, чтобы я занялась вами лично, Артем. Сказал, у вас есть необходимый потенциал.
— Ага… — «потенциал» звучало не так странно, как «очарование», Артем заставил себя собраться. — А необходимый для чего?
— Очарование у вас, конечно, весьма специфичное. — Она не ответила. — Дитя городских окраин… Рубаха парень. А нам требуется иной образ. Но вы научитесь, Артем. Валентин обещал мне, что вы приложите все усилия… — она не закончила фразу.
— Я приложу, — пообещал Артем, и не солгал.
Теперь стало еще тяжелее. После тренировок в тире, в спортзале, в компьютерном классе, на скалодроме, на полосе препятствий, он шел в эту комнату, выглядящую уютной и безобидной, к Магде. Магда ни разу не повысила на него голос, Магда называла его исключительно на «вы» и уж, конечно, и речи не шло о том, чтобы Магда наорала на него матом, приказывая поднять ленивую жопу и бежать дальше. Но почему-то Артем с легкостью мог представить, как выведенная из себя его недогадливостью, она разочарованно пожимает плечами, достает из кармана своего модного пиджака револьвер, обязательно с перламутровой ручкой, и пристреливает его со словами:
— Прискорбно, что вы так и не научились отличать ложку для супа от ложки для бульона! Какое разочарование!
Вот и сегодняшнее занятие вымотало так, что Артем с радостью заменил бы его на пару раундов в спортзале.
— Не сутультесь!
— Держите нож естественнее, легче!
— Улыбнитесь мне и скажите комплимент!
— Не скальтесь, вы же не своим стоматологом хвастаетесь!
— А теперь что-нибудь остроумное о политике!
— Осторожнее с ножом!
— Итак, Артем, как вы думаете, какое качество является одним из важнейших для хорошего агента?
Артем, полностью сосредоточенный на том, чтобы разделать лежащего на тарелке лобстера и не уляпать все вокруг, выдохнул, он, в общем, уже привык, что она могла огорошить вопросом, не имеющим отношения к текущей беседе или уроку, занятию. Вот и сейчас, он изо всех сил стараясь удерживать матюги, сражался с трижды клятым деликатесом, которого уже и есть-то не хотелось, а Магда ровным голосом рассказывала, в какой сезон принято есть морских гадов, в какой не принято, какое вино под них заказывать, какое не стоит, а то обсмеют тебя на весь ресторан. Вопрос: «Да на хрена такие сложности», он научился держать при себе, Магда все равно не отвечала, только выразительно вскидывала брови, пережидая «волну пролетарского гнева», как она это называла.
— Одно из важнейших? — он задумался, понимая, что вопрос с подвохом. Речь явно не об умении стрелять, или драться, или вскрывать замки, или взламывать шифры. Что-то имеющее отношение к тому, чему учила его Магда. Он поерзал, едва удерживаясь от того, чтобы расслабить узел галстука. Магда ждала. К этому он тоже привык. Она будет спокойно ждать, не станет торопить, может выкурить одну из своих тонких папиросок, две, три, пока он не предложит хотя бы версию, но отмолчаться ему не позволит. И подобные загадки даже стали нравиться.
Итак, Магда учит его одеваться, говорить, танцевать, делать все то, что Артем в своей обычной жизни никогда бы не стал делать, просто потому, что считал подобные знания и умения лишними.
— Уметь быть кем-то иным? Другим? — попробовал он. Магда все-таки достала сигарету, вставила в длинную золотистую хреновину — мундштук.
— И зачем? Быть кем-то другим?
Ободренный Артем нахмурился:
— Ну как же? Мало ли… Вписаться в компанию… Стать своим, втереться в доверие…
— Полагаете, для успешного внедрения достаточно стать другим?
— Нет… — Артем уставился в тарелку, откуда на него смотрел замученный лобстер. Внезапно его сильно и больно щелкнули по лбу.
— Нравиться! Вы должны всем нравиться, Артем! — она угрожающе взмахнула мундштуком. — Мне нужен молодой человек, способный очаровать любого! Мне нужен тот, от кого у любой женщины намокнут трусики! Мне нужен кто-то, притягивающий взгляды, привлекающий внимание! Кто-то, кто не останется незамеченным в любой компании! Но знаете, на кого вы похожи, сидя на этом прекрасном стуле и терзающий серебряным прибором великолепного лобстера?
Артем знать не хотел.
— На деревенского увальня! Вы потеете, ёрзаете, сжимаете вилку так, словно лобстер готов на вас напасть! Вы способны вызвать только смех! Смех! А мне нужно желание! Чтобы любой человек, женщина или мужчина, глядя на вас, думал об одном: каковы вы в постели! Хотел одного, чтобы улыбались вы персонально ему, смотрели на него одного. Валентин обещал мне, что в вас это все есть, а он обычно не ошибается.
Вот теперь Артем, пожалуй, и завидовал лобстеру на тарелке, для того все мучения закончились.
— Валентин Юрьевич, — начал он, чувствуя, как пылают уши и щеки. Лебедев так о нем сказал? Так? Вот именно так?
— Мне показалось, что вижу какие-то проблески, неограненный алмаз! Но видимо, тут требуется ювелир поискусней.
Панцирь хрустнул, сминаясь под щипцами в мелкое крошево.
— О! Артем, это несчастное создание уже настрадалось и заслужило покой хотя бы в посмертии. Вам не кажется?
Из тарелки на Артема с немым упреком таращился хренов лобстер.
— Да какого хрена! — он с удовольствием отметил, как Магда на секунду сжала губы, но лицо ее тут же вновь стало бесстрастной маской. — Нахуя мне это все? Я че вам, клоун тут? Хрень какая-то!
Артем оттолкнул тарелку, отшвыривая нож:
— Нахуя мне нравиться? Меня на проститутку учат? Я здесь не для этого! Ясно?
Магда молчала, только ресницы дрогнули как-то по-особому презрительно, и это окончательно сорвало предохранители: Артем высказал все, что думает и об уроках, и об этой комнате, и о Магде. Досталось даже безвинно убиенному лобстеру.
Когда он наконец замолчал, выдохшись, Магда смерила его холодным взглядом.
— Закончил? Ты свободен, — холодно произнесла она, вставая.
Артем почувствовал, как внутри все завязалось в холодный жгучий узел от непривычного равнодушного «ты». Внутренности словно стянуло колючей проволокой.
— Магда, я… — начал он, но посмотрел на непреклонную складку у рта, неподвижные окаменевшие плечи, и понял — бесполезно. Сейчас — бесполезно. 8Раньше, когда умудрялся наворотить косяков или вляпаться в дерьмо, спускал пар в драках, а однажды психанул и разворотил ломиком тачку, которую с пацанами собирались на запчасти разобрать. Теперь был выход проще: спортзал. Он бил по груше слепо, яростно, не думая ни о правильной стойке, ни о дыхании, ни о концентрации. Мог бы, себе, дебилу, по морде бы заехал. Шанс… Тот самый шанс, один-единственный, волшебный, свыше дарованный, умудрился не то что упустить — вообще не разглядел.
— Идиот! Придурок!
Он бил, и бил, наносил удар за ударом, только вот легче не становилось. Если бы все было так просто… Расколотил парочку машин, несколько носов, свернул пару челюстей или, вот как сейчас, поколотил по груше, и проблема решена. Только, к великому сожалению, серьезные проблемы, настоящие проблемы, требуют иного решения. Кулаками решались проблемы гопаря Темы, Темы из автомастерской, а сейчас требуются другие методы. Сука… ну почему все так сложно!
Шанс стать лучше! Шанс стать кем-то, чем-то большим. Шанс стать чем-то… кем-то, на кого… кто может…
Артем, задыхаясь, остановился, чувствуя, как горят легкие, как ноют стесанные костяшки, обхватил грушу и ткнулся лбом в потрескавшийся кожзам. Даже про себя, даже в мыслях, произнести нечто подобное было странно. Страшно. Он мог стать кем-то, кто способен понравиться Валентину Юрьевичу Лебедеву. А теперь велика вероятность, что всё, чем он сможет стать — это списанным номером. Трупом.
— Неудачный день? — Артем развернулся, моргая от неожиданности, и колени враз превратились в противно дрожащее желе и он потом медленно опустился на мат. Лебедев стоял рядом, на расстоянии вытянутой руки, и к огромному облегчению не казался ни рассерженным, ни, что еще страшнее, разочарованным.
Не дождавшись ответа, Лебедев опустился рядом, и Артем подвинулся, давая место. Что сказать он не знал. «Простите, я облажался, Валентин Юрьич, я все исправлю».
Детский сад какой-то. Неубедительно и глупо, такой серьезный мужик, как Лебедев, только посмеется. Тут мысли Артема сами собой свернули не туда, захотелось посмотреть, а как Лебедев смеется. Он же только кивает иногда одобрительно и уголки губ вот совсем-совсем немного приподнимаются. Не улыбка… Намек только на улыбку. Наверное, от того, что перепсиховал сегодня, от того что накручивал и взвинчивал себя целый день, мысли скакали заполошным, беспорядочным галопом. И все о Валентине Юрьевиче. Он скосил глаза на чеканный профиль, попытался представить, а как Лебедев выглядит, когда улыбается. Вон у глаз небольшие морщинки есть. Наверное, разбегаются в стороны лучиками. А глаза, наверное, теплеют… Становятся, как кофе.
— Как дела, Артем? Почему не спишь? Тренируешься?
Голос звучал тепло, участливо, и потому сегодняшний постыдный провал становился совсем невыносимым, и ладно бы в чем серьезном! Борьба, занятия в тире. А то ж ведь на пустом месте психанул. С вилкой и ножиком справиться не смог…
— Валентин Юрьевич, я… — продолжить Артем не смог, сделал вздох, собираясь, ругая себя нещадно. «Ну давай, придурок, тряпка, говори уж, как есть!»
— Я заходил сегодня к Магде, — как ни в чем не бывало, сказал Лебедев.
Воздух вырвался из легких, словно из пробитого воздушного шарика.
— Понятно…
— Она считает, что ты весьма впечатляющий молодой человек, но терпения тебе не хватает.
— Вот как…- Артем развернулся к Лебедеву. — А как по мне, так я для Магды… просто… как она говорит? Дитя окраин городских? Быдло, по-простому!
— Артем, Магда — наш старейший сотрудник и прекрасный специалист, — начал Лебедев и Артем тут же сник, приказывая себе заткнуться. — Что не отменяет того факта, что она редкостная язва и способна любого довести до белого каления.
Лебедев хмыкнул, покачал головой:
— Уж как вспомню ее уроки…
— Вы? — в то, что Лебедев — выглядящий и разговаривающий как офицер из какого-нибудь старого черно-белого фильма, ходил на уроки к придирчивой Магде, Артем не верил.
— И что стало последней каплей? Омар на тарелке? Тур вальса? Комплимент? — Артема ощутимо передернуло при упоминании о злосчастном членистоногом, и Лебедев, откинув голову, рассмеялся.
— Мы с пацанами раков летом на даче ловили, а потом варили в ведре… и ели. И картошку пекли, домой приходили чумазые как черти, все в золе… Лопали руками… Она горячая была, и ничего вкуснее я не ел больше…
Артем забыл как дышать, потому что таким Лебедева он и не видел никогда. Рядом с ним сидел не строгий куратор, не безупречный военный, а просто человек. Вон, детство даже было, друзья, прям, как у Артема.
А Лебедев говорил задумчивым тоном, словно вспоминал давным-давно забытое и удивлялся: неужто это было? Было со мной? И Артем сидел тихо-тихо, больше всего боясь испортить момент, вспугнуть нечто незримое и очень-очень хрупкое между ними.
— А я никогда на рыбалке не был, — вырвалось у него, и тут же стало неловко как-то, но язык уже сам собой ляпнул, — А возьмете? Мне вот плевать, как вы раков будете есть… Я тоже лучше руками.
Лебедев посмотрел на него с удивлением человека, который очнулся в незнакомом месте с незнакомцем, но потом снова негромко рассмеялся:
— Возьму. — Он сидел совсем рядом, так близко, что Артем вдруг увидел, что ресницы у сурового полковника Лебедева длинные, совершенно девчачьи. Ну вот как у Натахи были, только Натаха хвасталась, что ей в салоне приклеили… Артем, как дурак, смотрел и на эти девичьи длинные ресницы, и на то, как уголки губ, мягких — Артем не трогал, но точно знал, что они мягкие-мягкие — приподнимаются, и на пряди темных волос, сейчас в непривычном беспорядке. Он пропустил момент, когда в зале стало тихо-тихо, и Лебедев больше не смеялся, а смотрел серьезно и глаза у него были не как обычно, словно шоколад, а черные совсем. И Артем отчетливо понял, словно кто-то вложил ему в голову: Лебедев хочет прикоснуться к нему, не как на тренировке, не по плечу потрепать. Прикоснуться. А еще он понял, и внутри все сладко сжалось, что он не против, он тоже хочет. Поэтому взгляда отводить не стал и отодвигаться не стал, ему и страшно-то не было, наоборот, вот сейчас все стало ясно. Впервые за долгое время. Как будто до этого какая-то его часть была словно слепая, запуганная, запутавшаяся, ну точно бот в компьютерной игрушке. Долбился о стену и все. А сейчас все понятно.
И ничего. И не надо ничего бояться, он почему-то уверен был, если что… ну вот хоть что-то, то все у него получится, как надо.
Глаза Лебедев отвел первым. Улыбнулся обычной суховатой улыбкой, не затрагивающей глаз, встал:
— Поздно уже, Артем. Тебе пора в комнату. С Магдой я поговорю, а ты уж…
— Я постараюсь, — Артем так и сидел, смотрел на Лебедева снизу вверх. Вставать не хотелось, хотя тело переполняла бурлящая энергия нового знания. О себе. О Валентине Юрьевиче. О том, что и как теперь дальше.
— Я еще немного с грушей поработаю, Валентин Юрьевич.
Только с грушей поработать не получилось, не хотелось… А хотелось лежать и вновь, и вновь, и снова, и снова переживать этот удивительно волнующий момент. Так что Артем просто растянулся на мате, смотрел невидящими глазами в потолок, вспоминая как в замедленной съемке и взмах ресниц, и полуулыбку, и то, как вдруг потемнели обычно спокойные глаза.
А позже в душе мысли и вовсе понеслись вскачь. Стоило задаться одним коротеньким и коварным «А если бы»? А если бы он коснулся? Как? Как тогда в лифте? Ладонь на загривок и к себе? Тема и не против… Сам бы потянулся. Или сверху… Да… Стоило только представить в безумной шальной бредовой фантазии, как он нависает над полковником… или даже прижимает его к мату, сильно, крепко, но бережно, чтоб не больно, чтобы было только хорошо. Как распахивает полковник глаза, взмахивая своими невозможными ресницами, и говорит:
— Артем?
Или лучше:
— Тема?
В этот момент Артема скрутило так, что согнувшись в три погибели в душевой, он вцепился зубами в запястье, переживая сильнейший оргазм в своей жизни.
Уже позднее, лежа в постели, он пытался обдумать тот факт, что кончил просто от фантазии о мужчине, который назвал его по имени, но честно говоря, было похер. Не от Натахиного минета, не от вида маринкиных сисек. Ну и пусть. Мысли были тяжелыми и неповоротливыми. Да какие натахи и маринки… Это для гопника из гаражей… А Артем теперь кто-то другой, нечто другое.
В ту ночь он так и не заснул толком, на занятия к Магде пришел не то, чтобы особо вялый, на пробежке-то всех вздрючили до нужной кондиции, но что-то такое она в его лице углядела.
— Что ж, смотрю с одной тяжелой мыслью вы переспали, молодой человек. Валентин попросил дать вам еще один шанс, и я пошла ему навстречу, в конце концов, раньше меня он о подобных одолжениях никогда и ни за кого не просил.
Артем только кивнул, все о чем он ночью думал-передумал, если не считать фантазии о спортзале, подтверждалось.
Мог Лебедев ему при самой первой встрече шею свернуть? Мог, но не свернул.
Когда он, дурень, на него со своей нелепой розочкой попер, мог скрутить? Мог, но не стал.
Хоть к кому-то ходит личный куратор, наблюдающий, проверяющий? Беседы беседует, хоть за одного человека просят? Косячащие и отстающие просто куда-то исчезают. Говорят, что их переводят… может, оно и так, вопрос в том, куда? А Валентин Юрьевич…
Артем только головой покачал, изумляясь собственной тупости и слепоте, ясно же, что не просто так всё! И вчера точно что-то было. Не показалось, не привиделось!
Артем и сам не заметил, как впал в состояние, которое Рус называл: вижу цель — не вижу препятствий. Все вопросы легко и удобно укладывались в нужную ему, стройную схему.
Даже тот факт, что Лебедев вчера просто ушел, особо не смущал. Лебедев — мужик правильный, не фуфло, не трепло. Не станет он на Артема давить или там намекать на что-то, или начинать, пока Артем его подопечный. Профессиональная этика, мать ее. Девахи их как-то на кинцо развели романтическое, Артем чуть не сдох со скуки, они с парнями все ждали, что профессор на экране вставит уже наконец смазливой студенточке, но что-то там не складывалось. Оказалось, из-за профессиональной этики. А студентка оказалась той еще сукой, вертела мужиком как хотела, угрожала фотки показать. Ну, типа профессорам нельзя студенток жахать.
В общем, Лебедев намекал, как мог, теперь все зависит от Артема. Он должен стать достойным. Не подопечным, не подчиненным. Равным.
Наконец-то цель, к которой он шел, выкристаллизовалась и засияла ровным уверенным светом. Не просто стать другим человеком, не просто жизнь свою поменять. А сделать это для кого-то другого, ради кого-то другого.
-
-
23.10.2019 в 12:42Спасибо!
-
-
23.10.2019 в 12:58-
-
23.10.2019 в 13:03-
-
23.10.2019 в 13:13-
-
23.10.2019 в 14:17-
-
24.10.2019 в 00:04-
-
24.10.2019 в 06:55-
-
24.10.2019 в 09:18mishgan-repa, рада, что вы со мной и еще читаете))